***
Персиваль никогда не следил за временем. Для него семь утра и двенадцать ночи — одно и то же. И он привык. Привык лежать на жесткой кровати, смотря в потолок, послушно проглатывать резиновую больничную еду и начинать все сначала, пока покрасневшие от недосыпа глаза сами не закроются, погружая его в бесконечную черноту. Не имело значения, какое сейчас число или день недели — зачем это знание, если ты месяцами не выходишь из темной палаты? Нет смысла просыпаться, когда осознаешь, что твои воспоминания пусты, что ты не помнишь даже своего имени, которое сообщили уже после того, как ты очнулся. А единственные твои посетители — врачи и медсестры, которые только приносят еду и интересуются самочувствием. Они не говорят Персивалю, что с ним произошло, и как скоро он сможет выйти отсюда. Сухо, без эмоций, будто выполняя чей-то приказ, они задают стандартные вопросы, не отвечая Грейвсу на его собственные. В их взгляде нет и капли сочувствия, только странный, исследовательский интерес, как если бы он был чьим-то подопытным кроликом. Они постоянно упоминают странные слова вроде "Круцио", "Флагело" и "Ступефай". Но чаще всего они говорят о человеке по имени Гриндевальд. Как понял Персиваль, совершенно не нарочно подслушивающий разговор врачей за дверью, именно из-за него Грейвс потерял память и попал в это проклятое место. Одно хорошо: в тот же день он узнал, что Гриндевальда давно посадили за решетку. Теперь уже неважно, кто он, и что сделал. Он не сможет навредить никому, и только осознание этого делало жизнь Персиваля немного лучше. Его размышления прервал резкий стук в дверь. Не дождавшись разрешения, в палату заглянул врач. — Собирай вещи. Ты возвращаешься домой. Приказ сверху.***
Тина напряжённо следила за минутной стрелкой на часах, которая двигалась издевательски медленно. Время вообще скользкая штука, но может тянуться до бесконечности, когда очень сильно ждёшь чего-то. Поэтому девушке ничего не оставалось, как нервно постукивать каблуком, взглядом выискивая в толпе одинаковых медицинских халатов знакомый силуэт. Почему-то Тина рассчитывала увидеть то самое чёрное пальто и поднятый ворот рубашки, на котором так часто оставляла следы бледно-розовой помады. Джентельмен с посеребряными висками появился незаметно, но возможности не обратить на него внимание просто не существовало. Его походка была такой же уверенной и плавной, за исключением хромоты и трости, на которую он опирался почти всем своим весом. На него почти физически больно смотреть. Тине трудно дышать с пеплом, вихрем проносящимся в лёгких. Она попыталась представить, как подходит к нему, и, смотря снизу вверх, вглядываясь в такие знакомые темные глаза, почти ровным голосом говорит: "Помнишь меня? Я — Тина Голдштейн, твоя девушка. Представляешь, я несколько месяцев искала тебя, чтобы потом потерять навсегда, причем по собственной воле. Смешно, правда?" Тина издала лёгкий смешок и на секунду прикрыла глаза. Когда она пришла в себя, Персиваль уже ушел, постукивая тростью. Такой противный звук. Но вместе с тем такой приятный.***
Можно ли считать домом место, которое не помнишь? Странный вопрос. Но именно им задавался Грейвс, когда впервые очутился в своей квартире. Почти пустая, как будто её обчистили как раз перед его приходом. Нет ничего, что ясно говорило бы о том, кто он такой. И хотя доктор Уэйл подробно описал Персивалю его прошлую жизнь, что-то в глубине души все равно не давало покоя. Как будто эта жизнь и не его вовсе. Если верить Уэйлу, то Грейвс был самым обычным человеком: работал в Вулворт-билдинг, голосовал за нужных кандидатов, мог раз в месяц пропустить пару стаканчиков в ближайшем баре. В общем, ничем не выделялся из толпы таких же заурядных работяг. Но какой бы не была его жизнь, он был рад к ней вернуться. Пусть даже она была серой, скучной и полной рутины.***
Этот сон был таким же ярким и непонятным, как и все предыдущие. Всего одно мгновение, такое быстрое, что мужчина даже не успевает сообразить, что к чему. В этом сне он держит в руках волшебную палочку и, возводя защитный купол, обнимает стройную девушку в сером пальто. Персиваль прижимает её к себе и тихо шепчет: "Я здесь, Тина, все хорошо." Именно здесь, посреди поля боя, когда вокруг сверкают смертоносные вспышки, он чувствует себя на своем месте. И эта девушка кажется такой родной, словно она и есть тот самый недостающий кусочек мозаики. Она поднимает палочку, и тревожно-красный сноп искр вспыхивает в ночном небе. Персиваль с трудом открыл глаза. На прикроватной тумбочке трещал будильник. Грейвс вылез из постели, смотря по сторонам. Нет, обстановка все та же. Это был очередной сон. Он и не помнит-то ничего толком. Только невероятный запах сирени и тепло женского тела.***
День проходит так же серо и уныло, как и весь предыдущий месяц. Персиваль приходит на работу, заполняет невероятное множество документов, потом обедает чашкой кофе, и начинает сначала, пока от количества белой бумаги и цифр не начинает двоиться в глазах. Все вокруг кажется чужим. Да, коллеги его уважают, в ближайших кофейнях его знают по имени, но у Грейвса создавалось ощущение, что все это — фикция, подделка, ловкая попытка переиначить его жизнь. Он чувствовал, что должен жить не так. Поэтому он уходит из офиса самым последним. На часах уже десять вечера, но Персивалю все равно, который час. Нет смысла возвращаться в холодную квартиру только ради еды и крыши над головой. Но сегодня от обычной ночной прогулки придется отказаться. Где-то вдали прогрохотал гром, и собравшиеся на вечернем небе тучи разорвала яркая молния. Мелкие капли торопливо застучали по тротуару, набирая силу с каждым новым ударом. Персиваль остановился и, нахмурившись, посмотрел на небо, будто отчитывая за скверную погоду. — Мерси Льюис, да откройся же! Полный раздражения и отчаяния женский голос заставил Грейвса повернуть голову. В каких-то двух метрах от него девушка, одетая, пожалуй, слишком легко для этой поры года, пыталась совладать с большим черным зонтиком, который никак не желал открываться. Ну какой джентльмен не придет на помощь даме, к тому же такой очаровательной? — Вам помочь? — Он не задумал ничего дурного, вовсе нет. Но когда незнакомка подняла голову и застыла, прижимая маленькую ладошку ко рту, Персиваль почувствовал себя именно так: виновато, как будто сделал какую-нибудь пакость. — Простите, я, наверное, испугал вас? — Грейвс отступил на два шага, а в голове звенели серебряными колокольчиками: Тина-Тина-Тина... Нет, таких совпадений не бывает. Эта девушка из сна — плод воспаленного воображения, попытка поврежденного мозга каким-то невообразимым образом заполнить черную пустоту в сердце, которая с каждой секундой становилась все больше и больше. Персиваль ждал, что она испарится, оставив его наедине со своими мыслями. Но темные, блестящие от слез глаза все так же пристально разглядывали его, как будто девушка сама не верила в реальность Грейвса. И теплая рука на небритой щеке уже не кажется навязчивой фантазией. Она не плачет, но как она близка к этому. Уголки губ нервно подрагивают, и руки её бьёт крупной дрожью, когда она тянется за чем-то в карман серого пальто. — Прости меня, Перси. Мне так жаль, правда. Тина смотрит на Персиваля, как провинившийся ребенок, вытирает глаза рукавом и подходит к нему еще ближе. — Это не твоя вина, я не могу иначе. Она подносит палочку к поседевшему виску, и он узнает её, боже, он вспоминает абсолютно все, а по щеке бежит слеза, а может это просто капля дождя, и Тина пытается улыбаться, за секунду до того, как накрывает его губы своими. За короткое мгновение перед глазами Персиваля пробегает вся жизнь, и ему кажется, что вокруг опять мелькают вспышки, и она целует его как тогда, посреди поля боя, и все рушится, и это так неправильно, и ему кажется, что он сейчас заплачет, но это длится всего секунду. Холодные капли забегали за воротник, стекали по спине, заставляя дрожать не то от холода, не то от желания стряхнуть с себя непонятное чувство дискомфорта. Персиваль стоял посреди пустого переулка, а на ладони лежало маленькое обручальное кольцо. Он снова ничего не помнил.***
— До свидания, мистер Грейвс! — крикнула секретарша вслед начальнику. Персиваль коротко кивнул, не удосужившись даже обернуться. Он знал, чем может обернуться излишняя вежливость, и не хотел, чтобы тот случай повторился снова. Грейвс поежился: попытку Андерсон пригласить его на свидание он запомнит надолго. Ярко светило солнце. Обманчиво теплое, даже для нью-йоркской весны. В такую погоду грех не прогуляться, даже если настроение ни к черту. Сунув руки в карманы, Персиваль неспешно зашагал в сторону дома. На одной из улиц маленький мальчик продавал газеты. Грейвс никогда не видел таких: название "Нью-Йоркский Призрак" покрыто позолотой, да и сама по себе Газета выглядела необычно. Но не это привлекло взгляд Персиваля. Он пристально вглядывался в первую полосу, где самая большая статья гласила: «..знаменитый аврор Порпентина Голдштейн и внёсший огромный вклад в сообщество волшебников магозоолог Ньютон Саламандер обвенчались в церкви Святого Варфоломея 15 апреля. Давайте же поздравим молодоженов... » Он не видел, как какой-то мужчина оттащил мальчика-торговца подальше, ругая так, что слышал, наверное, весь Нью-Йорк. Ему было все равно, что странная парочка, свернув в темный переулок, исчезла с негромким хлопком. Он смотрел на счастливое лицо Тины, радостно улыбающееся ему с движущейся фотографии, и чувствовал, как его сердце рассыпается в прах.