Правильный подход

Крик разносился по детской, отражаясь от стен, дробясь на множество осколков, которые вонзались в уши Зелгадиса. — Ну-ну, малыш, не плачь, — уже без особой надежды произнес Зелгадис, укачивая сына на руках с точно рассчитанной амплитудой и скоростью. Все, как по модели, которую он разработал, наблюдая за Амелией. Но идеальная математическая модель не помогала. Эльдеран Родимус Альфред Сэйрун (по-домашнему Элли) продолжал захлебываться надрывным криком. Иногда его плач почти достигал ультразвука, и Зелгадису казалось, что его барабанные перепонки вот-вот лопнут. Тяжко вздохнув, Амелия осторожно забрала у него сына. Дивное дело: едва оказавшись у нее на руках, Элли сразу же понизил громкость звука вполовину. Зелгадис со смесью умиления и зависти наблюдал, как Амелия прижимает сына к груди, шепча ласковые слова в его кудрявую макушку. Постепенно Элли затих, а через пару минут уже сладко посапывал, засунув в рот мизинец. — Ну вот, опять, — прошептал Зелгадис. — Почему у тебя он так быстро успокоился? Я ведь делал все то же самое, что и ты! Амелия лишь слегка пожала плечами и, уложив сына в кроватку, укрыла его одеялом с блестящими звездами. — Не знаю, в чем дело, Зел. Когда я беру Элли на руки, то просто… как бы сказать… тело движется само. Я знаю, что нужно делать, и все. — Похоже, Элли просто не любит меня. Или боится. — Зелгадис очень старался, чтобы в его голосе не звучала обида, но скрыть горькие нотки не получилось. Грозно уперев руки в бедра, Амелия наградила Зелгадиса суровым взглядом, после которого в былые времена последовала бы обличительная речь. Да и сейчас она произнесла нечто похожее: — Хватит нести чушь, Зел! Ты уже давно не химера, с чего Элли тебя бояться? — Тогда почему каждый раз, когда я беру его на руки, он начинает рыдать еще громче? — проворчал Зелгадис. — В таком возрасте очень сложно понять, почему дети плачут. Может быть, ты трясешь его слишком сильно… — Я все рассчитал… —… или от тебя невкусно пахнет. В любом случае, он еще слишком мал, чтобы по-настоящему любить или не любить. Тебе нужно просто найти к нему правильный подход. Правильный подход, правильный подход. Амелия постоянно о нем говорила, но объяснить, в чем он заключается, толком не могла. Зелгадис уже был готов сдаться. Возможно, когда Элли подрастет, они смогут поладить, но пока придется смириться. Они вернулись в свою спальню. Следуя примеру матери, Амелия отказалась от всех нянек и настояла на том, что она и Зелгадис будут сами заботиться о сыне. Она, к ужасу знатных родственниц и придворных дам, даже сама кормила Элли грудью. Зелгадис ее полностью поддерживал. Еще чего не хватало, чтобы вокруг его сына постоянно крутились чужие люди. Какими бы вышколенными слугами они ни были и как бы ни любили королевскую семью, чужой ребенок есть чужой ребенок. Опять же, не следовало забывать о безопасности. На жизнь Элли уже один раз покушались. Незадачливый убийца застыл от шока, когда в детскую ворвались Зелгадис в полосатых трусах с мечом наголо и Амелия в весьма пикантной рубашке с сияющими магией кулаками. Ну, по крайней мере, перед смертью он смог насладиться видом ее декольте. Детскую устроили рядом со спальней Зелгадиса и Амелии, так что они по нескольку раз за ночь поднимались, чтобы успокоить плачущего сына. Как шутила Лина: «После рождения ребенка вы уже не жаворонки и совы. Вы — зомби». Ей-то легко было говорить, она уже прошла через испытания младенцами. Ее близнецам недавно сравнялось пять, и Лина уверяла, что большеникагда. Хотя Гаури по секрету сообщил Зелгадису, что надеется уговорить ее родить еще раз. Он очень хотел дочку. В отличие от него, Зелгадис начинал склоняться к мнению Лины. Да, он любил Элли. От одной только мысли о том, что у него есть сынишка, становилось теплее на душе. Но в десятый раз за ночь отдирая себя от кровати или очищая волосы от слюней или уворачиваясь от метко запущенного комка каши, Зелгадис иногда жалел, что он больше не стерильная химера. Дети — это радость… и сущее наказание! Вот сколько сейчас, интересно, времени? Зелгадис взглянул на часы на каминной полке, по привычке ожидая, что все прекрасно увидит в темноте. Ан нет. Все же острое зрение — один из немногих бонусов химерского тела, жаль, что нельзя было его оставить. Пришлось подойти поближе и прищуриться. Два часа ночи. Просто чудесно. — Зел, ложись уже, — донеслось от кровати. Укутавшись одеялом почти с головой, Амелия свернулась калачиком. Зелгадис прилег рядом, чуть приобнял ее, проведя кончиками пальцев по ее обнаженному плечу. — Щекотно, — Амелия хихикнула и, зевнув, добавила: — Не сегодня. Не сегодня, и не завтра, и не послезавтра. И так еще несколько месяцев. Если у вас маленький ребенок, о сексе можете забыть. Хотя Зелгадис был не уверен, что не уснул бы сейчас в самый ответственный момент. По крайней мере, едва он закрыл глаза и расслабился, то тут же провалился в тяжелую дрему. Зелгадису показалось, что он проспал не больше минуты, когда в его уши вонзился до боли знакомый звук. Элли опять плакал. Рядом страдальчески простонала Амелия и завозилась, собираясь встать. — Лежи, я посмотрю, что с ним, — Зелгадис решил предпринять еще одну попытку. В конце концов, какой из него отец, если он не может успокоить плачущего сына? Бесшумно ступая по ковру, Зелгадис прошел в детскую. — И что у нас случилось на этот раз? — осведомился он у сына, заглядывая в постель. — У-А-А-А! — Да, да, я понимаю, ты хочешь сказать что-то вроде «Иди нафиг, страшный дядька». Но твоя мама очень устала, поэтому — либо я, либо будешь лежать тут и орать в одиночестве. Зелгадис с большим трудом смог взять Элли на руки, тот сучил ножками и извивался так, будто прикосновения отца причиняли ему боль. Эх, может быть, надеть мягкие варежки? Зелгадис принялся укачивать сына без особого успеха. Крик не смолкал. И вдруг в голове ослепительным светом вспыхнула идея. Сперва Зелгадис собрался ее отбросить, слишком уж она была… глупой? Стыдной? Романтической? А, к Шабранигдо все! В конце концов, почему бы не попробовать? Воровато оглядевшись и убедившись, что кроме него и сына в комнате никого нет, Зелгадис начал петь колыбельную. Сначала робко и несмело, и даже не попадая в такт. Он еще ни разу в жизни не пел для кого-то, пусть даже этот кто-то — трехмесячный младенец, не умеющий разговаривать. Но постепенно Зелгадис поборол смущение, и песня полилась свободно, как неспешно текущая река. Это была даже не колыбельная, а застольная песня, которую Зелгадис когда-то слышал в одной из таверн. Он изменил мотив, превратив залихватскую мелодию в плавную и нежную. И пару не совсем приличных слов пришлось превратить в простое «м-м-м-м». На самом деле это был жест отчаяния. Зелгадис не особо надеялся, что его недоколыбельная поможет. И был шокирован, когда Элли неожиданно замолчал. Зелгадиса прошиб холодный пот, первой мыслью было, что с сыном что-то случилось. Подавился слюной? Умер от страха? В его каше был яд?! Но, взглянув на Элли, Зелгадис убедился, что с ним все в порядке. Посасывая палец, сын внимательно смотрел на Зелгадиса большущими темно-синими глазищами… Амелия чутко прислушивалась к тому, что происходит в детской. Она не верила, что у Зелгадиса в этот раз получится успокоить сына, но собиралась дать ему немного времени на очередную попытку. Затем она встанет, как обычно заберет у него Элли и… Когда в надрывный крик вплелись новые звуки, Амелия решила, что задремала и все это ей снится. В самом деле, не может же ее муж — замкнутый, застенчивый и ужасно гордый Зелгадис — петь колыбельную! Такого не может быть, потому что не может быть никогда. Но нет, ей не кажется. Зелгадис действительно пел. И, о чудо, Элли прекратил кричать. Вскочив с кровати, Амелия осторожно прокралась к двери в детскую и заглянула внутрь. Она даже дыхание затаила, чтобы не спугнуть момент. Зелгадис вышагивал взад-вперед возле колыбельки, покачивая Элли на руках в такт песне. Амелия не видела личико сына, но была уверено, что он внимательно слушает песню. Так же, как и она. Амелия и представить не могла, что невыразительный, монотонный голос Зелгадиса может звучать так ласково и проникновенно. По коже побежали приятные мурашки, и Амелия прикрыла глаза, позволяя мелодии подхватить ее и унести далеко-далеко. Ей почему-то представилось бархатное ночное небо с мириадами звезд и прозрачный лунный свет, накрывающий землю, как фата невесты. Но вдруг песня перервалась. Замолчав, Зелгадис изумленно смотрел на сына. Элли улыбался! Впервые он улыбался Зелгадису. Прогулькав что-то на своем языке, Элли вцепился маленькими пальчиками в пижаму отца. Зелгадис почувствовал себя так, будто его тело вдруг потеряло вес и вот-вот взлетит в небо. А там солнце, и перистые облака, и радуга. Его сын улыбался ему! Стоило прожить жизнь, чтобы увидеть эту улыбку. Когда эйфория немного схлынула, Зелгадис понял, что Элли уже сладко посапывает, уткнувшись носом ему в плечо. Необыкновенно бережно Зелгадис положил сына в колыбельку и прикрыл одеялом. Обернувшись, он увидел в дверях детской Амелию. — Вот ты и нашел правильный подход. Зелгадис по голосу мог сказать, что она улыбается. — Лучше поздно, чем никогда, — неловко проговорил он. — Надо же, оказывается, ты так хорошо поешь, — заметила Амелия, когда они уже легли в свою постель. — Почему ты никогда раньше не пел? — А когда я должен был петь? — насмешливо осведомился Зелгадис. — Орать серенады у тебя под окном в марте? — Серенады, пожалуй, не надо, ведь их услышат все, а я хочу, чтобы ты спел только для меня. — Амелия игриво провела пальчиком по его щеке, заставляя Зелгадиса вздрогнуть. — Знаешь, я так плохо засыпаю в последнее время. Может быть, споешь для меня колыбельную? — Амелия, ты же уже не маленькая. — Зелгадис почувствовал, что краснеет, и не только от смущения, но еще и от того, что пальчик Амелии переместились на его шею и заскользили вниз. — Ну пожа-а-алуйста. Щенячьи глазки. Безотказное оружие. Им уже за тридцать, а оно до сих пор действует. — Я никому не скажу, что ты умеешь петь. Это будет наш секрет. Наш и Элли. — Я не знаю никаких колыбельных. — Зелгадис уже был готов сдаться. — Спой что угодно… Ну, давай… Ну, зайка… Зелгадис едва не подскочил. — Зайка, — повторила Амелия с придыханием. — Заинька. — Хорошо! Хорошо! Я спою! Только не называй меня этим словом! — Зелгадис замахал руками. Амелия победно улыбнулась.