***
— Извини, что я тебя тогда не позвал, — говорит Мирио позже в парке, еле втиснувшись на качелю. Тамаки поднимает голову и тут же прячется обратно в предплечья. — Ты все еще про это помнишь? — Тон у него и впрямь неверящий, но когти пропали. Мирио сам не знает, зачем привел его сюда. Просто чтоб вывести со школьной территории, наверное. Или потому что он сам не мог и шагу сделать. Мирио кивает. Он вполне забыл бы уже, если б не видел Тамаки каждый день, если б не надевал подаренное им кигуруми после душа и если б мама стабильно не передавала ему печеньковый паек для Тамаки. Ну и еще ему странно метить в герои, а самому творить такую несправедливость. Зачем-то же он ходит за Тамаки следом. — Приглашаю на все свои др перманентно, — Мирио пытается пропеть это как-нибудь забавно, но Тамаки на него не смотрит. — Отныне и вовек, ок? Тамаки молчит. Он сидит под дубом возле качели, и у него такая взрослая морщина меж бровей, что Мирио кажется, что ему не восемь, а восемьдесят восемь. Бывают старики с молодыми глазами, а чтоб у мальчика было такое пасмурное лицо, Мирио и представить не мог. — Я не приду, — отвечает он спустя целую минуту. От этого у Мирио внутри бьется хрустальная сосулька, как стакан с молоком. — Почему? — Он встает с качели одновременно с Тамаки, не дает ему заныкаться за дубом. Они недолго играют в салочки меж деревьев, скинув сумки в кучу, только на этот раз Тамаки не смеется. Нос его розовеет от холода, и Мирио водит нон-стоп, осаливая его и все равно продолжая догонять. Он останавливается вместе с Тамаки у старого клена. Тамаки выдыхает пар и вытаскивает кулаки из карманов. — Я и не обижался на тебя, если что, — он мотает головой, не поворачиваясь, и Мирио в курсе, что он уже не плачет, но ему все равно неприятно от вида его ссутуленных плеч. — Просто я скучный. И меня все боятся. Я бы все испортил, я знаю. Чуйка подсказывает Мирио, что здесь причем-то тема его гендера — в классе его недолюбливают вовсе не поэтому, но он сам будто гнобит себя и отказывается вылазить из круга. Только Мирио собирается открыть рот, чтоб обозвать его дураком, как Тамаки и прям все портит. Он упирает пальцы в ствол и вдруг резко выкидывает руку вперед. Казанки его тут же взрываются красным. Мирио в ступоре наблюдает, как он бьет еще раз с силой, а потом в легкие его возвращается морозный воздух. — Ты что творишь? — Восклицает он, перехватывая его за запястье. — Не тронь дерево! Тамаки пытается отнять руку, но Мирио опять дергает его к себе. Он как всегда замерзший, даже ледяной, и яркая кровь на его костяшках схватывается почти сразу, просачивается по трещинкам на коже сеткой. Как назло нет ни снега, ни опавших листьев, чтоб вытереть. Мирио как-то и расстраивается, и сердится сразу. — Ну вот, — он цокает языком, чтоб Тамаки глянул на него и хоть чуть-чуть устыдился, да куда там. — Теперь твоя мама подумает, что мы подрались. Это срабатывает. Тамаки миг тупит, а потом все ж обращает на него взор и удивляется. Через мгновение уголок его рта дергается, будто он улыбнуться хотел. — Ты всегда всякий бред несешь? — От беготни по парку челка его сбилась в сторону, и с наполовину открытым лицом он один-в-один госпожа Цубаки. Мирио вдруг скучает по шаманским напиткам из ее сада. — Мхм, — он осторожно растирает края ранки варежкой, убирая прилипшую кору, дует горячим, чтоб у Тамаки иней собрался на кончиках волос. Почему-то Мирио это все надо, хоть Тамаки и просил не лезть к нему. Стало быть, дело в том, что Тамаки это надо тоже, только он ни в какую не сознается. В парке он всегда сидел один, а теперь Мирио его донимает. — Пойдем домой, — тихо говорит Тамаки, внаглую забирая у него вторую варежку. Мимо них пролетает какая-то заблудшая снежинка, с побитого Тамаки клена падает последний листик. Мирио снова идет за ним.***
Рождество они проводят вместе. Давнее подозрение, что их матери общаются с самого первого родительского собрания, перерастает в твердую уверенность, у Мирио так уж точно. Они всей семьей приходят в дом Амаджики на ужин, и Мирио объедается так, что потом полвечера лежит ничком на Тамакиной кровати. Тамаки обеспокоенно кружит возле него, присаживается на край робко, чтоб пожалеть. Еще Мирио получает от матери люлей, потому что Тамаки честно сознается, что так ни разу и не увидел ее печенья. На девятый день рождения Тамаки он приходит без приглашения. Понятное дело, кроме него гостей нет, да и Тамаки не горит желанием его пускать — Мирио просовывает руку сквозь входную дверь и открывает сам себе. Выходки его всегда вызывают у Тамаки реакцию O_O и еле заметный розовый оттенок на скулах. — Чем займемся? — Мирио кидается в него подарком и с нетерпением ждет, пока он откроет. Там книжка про бабочек и гигантское овсяное печенье от мамы, и они щедро крошат им на стол, умяв за полсекунды. Тамаки поводит плечом, увлеченно пялится на каких-то толстых мотыльков со страниц. Голографическая обложка бросает радужные разводы на его лицо. Он утаскивает энциклопедию в комнату, прячет под подушку, как зверек припасы. — Не знаю, — он почесывает затылок, и Мирио вполне верит, что это первый в его жизни др не форэвер алон. — Мама обычно дает мне денег, чтоб я куда-нибудь сходил, а я дома сижу. — Го в кино? — Предлагает Мирио наудачу. Тамаки недолго колеблется, дергая ниточки на рукаве кофты, но все ж соглашается. Так начинается квест под названием «Угодить самому (не)прихотливому имениннику». Мирио узнает, что Тамаки страшно любит ужастики, но их пускают только на аниме 6+. Что в принципе не великая потеря, ибо весь сеанс они перекидываются попкорном и все равно ничего не смотрят, а потом сбегают от строгого контролера через выход на улицу и угорают просто так. И ничего с ним не скучно. Мирио зарекается верить ему на слово. После кино они чапают в раменную, и Мирио покупает ему удон с морепродуктами — от шариков и картонных колпачков Тамаки отказывается наотрез, потом в туалете долго выколупывает остатки еды из брекетов. Мирио не замолкает ни на минуту, расспрашивает даже про стоматологическую щеточку, которой он ковыряет клыки, пару раз доводит его до белого каления своей назойливостью. Все равно не отстает. Тамаки больше не спрашивает, чего он такой прилипчивый, просто игнорит его, если задолбал. По дороге в парк Мирио наконец подмечает, что он полностью перестал заикаться. — Логопед помог? — Абсолютно нетактично начинает он, забравшись с Тамаки на карусель-тошнилку и расчехлив мороженку. За это Тамаки даже не злится, просто сует ему за шиворот упаковку от копченого сырка. — Ну как слышишь, — улыбка у него все та же микроскопическая, но все ж улыбка, и Мирио собой доволен. Он опять ест как не в себя и достает Тамаки неудобными вопросами, но Тамаки с ним более-менее комфортно, он чует. Тамаки раскручивает карусель и залазит на перила к нему. Длинные ноги его задевают опору. Он все еще ходит к психологу, но теперь пассивные нападки со стороны одноклассников не вызывают у него приступов гнева. Мирио старается не палиться, но тайком вытаскивает гадкие записки из его сумки и ящичка для обуви. Девчонки пишут всякую ерунду, за глаза называют его йокай и оборотнем из-за его квирка, пацаны при его появлении опускают головы и коротко перешептываются. Тамаки единственный мальчик-омега не то что в их началке, а во всей округе, и конечно же, за эту косвенную протекцию Мирио тоже начинают поддразнивать. «Тили-тили-тесто» и прочие глупости для мелких. Мирио всякий раз отшучивается и молит небеса, чтоб Тамаки не узнал. — А ты в курсе, что твоя мама мне платит, чтоб я с тобой тусовался? — Мирио придумывает великолепный пранк и прячет палочку от мороженого в карман. Тамаки лупает на него три секунды, а потом прожевывает сыр и откашливается в кулак. — Шучу-шучу! Не твоя. Моя, — хохмит Мирио, чутка закосячивая панч. Вообще ему страшновато, что Тамаки обидится или, того хуже, воспримет все всерьез и замолчит, но Мирио трудно поднять ему настроение чем-либо, кроме своего гипертрофированного чувства юмора. Тамаки смотрит на него еще мгновение, а потом без слов спихивает его с перил. — Пфф, не верю, — он спрыгивает следом и толкает Мирио в мокрый песок коленками. Скорость у тошнилки была небольшая, но Мирио почему-то взволнован, и в груди у него все порхает, будто они до сих пор кружатся, и Тамаки ловко забирается на него и не дает встать. Он не выглядит обидевшимся, даже наоборот. — За деньги они явно выбрали бы кого-нибудь получше, — негромко говорит он, и у Мирио аж челюсть отвисает с такого заявления. Когда до него доходит, что Тамаки пошутил, он аж дышать забывает от смеха пополам с возмущением. — Ах ты ж, — он перехватывает Тамаки за руки, и они рестлятся у карусели, пыхтят, пытаясь завалить друг друга на лопатки. Мирио сильнее, потому что альфа, но поддается только так, и ему норм. Тамаки рассаживается на нем с видом победителя, дышит копченым сыром в лицо ему. Он все еще довольно улыбается. Порхающее чувство в легких Мирио никак не проходит.***
В четвертом классе у них начинаются уроки полового просвещения. Мирио это не интересно, потому что его-то родители просветили давным-давно, а вот у Тамаки аж кончики ушей алеют. Он вцепляется в парту пальцами, когда сэнсэй включает слайды про обоеполых омег. — Ничего тут смешного нет, — сэнсэй поправляет очки и стучит о стол указкой, когда по классу проносится хохот. Все смотрят на Тамаки. Мирио тоже не понимает, что тут смешного. Ну, он знает, зачем нужна вот эта штука, похожая на ракушку, и еще про гоны и течки, и про сцепки, и про многое другое, даже сам может рассказать, как устроена репродуктивная система омег. Осведомленность — это залог деликатного отношения, так его учил отец. Вот именно поэтому он и выпытывает у Тамаки, какой у него любимый цвет и почему именно бабочки. Тема пестиков и тычинок давно перешла для Мирио в разряд обыденных. У Тамаки будто над головой висит баннер с мигающим символом Ω. Это, наверное, самая большая его загадка и проблема, хотя Мирио тут проблем не видит — Тамаки напрягается, словно в ожидании удара, прячется за челкой, когда сэнсэй начинает раздавать девочкам брошюрки с памятками на случай внезапной первой течки. Одну брошюру сэнсэй кладет Тамаки на парту. Тут же поднимается такой вой, будто Тамаки прилюдно опозорился, и сэнсэй немедленно выгоняет зачинщиков из класса. Рэнья сурово пялится на Тамаки, проходит мимо него, задевая будто случайно. У Тамаки от усилия белеют казанки. Никто больше не осмеливается лошить Тамаки после уроков. На квиркознании Тамаки волнуется так, что у него не получается продемонстрировать и половины крутых штук, которые он показывал Мирио, но все понимают, что в случае чего он нападет без раздумий, даже не полагаясь на свой Манифест. Зазубренные длинные резцы его разительно отличаются от чуть заостренных клычков девчат, и он умеет напустить грозный вид. Чувствуются годы опыта против толпы. Мирио всерьез беспокоится за него порой. После уроков Тамаки шустро скидывает тетрадки в сумку и тикает, будто за ним гонится йома. Мирио цепляет след его запаха уже на лестнице, еле плетется, чтоб ни за что не напугать его сильнее. Рэнья окликает его у ворот, но он не реагирует. Сейчас ему важнее Тамаки. Он находит Тамаки ровно там же, где и ожидал — в парке, в полном одиночестве. Тамаки читает брошюру. То есть, сидит неподвижно и взор не сводит с разворота — там схематичное изображение гениталий гермафродитов, все с подписями и подробными пояснениями. Его черная шапка с помпоном лежит на качеле рядом. Мирио бесшумно подкрадывается к нему со спины. — У тебя так? — Он спецом пугает Тамаки, поставив подбородок ему на плечо, и Тамаки крупно вздрагивает, оборачиваясь. Лицо его мокрое от слез. Мирио не дает ему сбежать — просто обхватывает руками и держит, пока он бессильно трепыхается. Он уже видел его плачущим, но каждый раз как первый. Тамаки быстро надоедает рваться из его хватки. Брошюру он яростно комкает и отшвыривает на землю. — Ненавижу, — булькает он сквозь подступающие рыдания, и это такая сильная эмоция, что Мирио буквально уворачивается от болезненной ноты в его запахе. — Я как девчонка. Мирио ослабляет захват ровно настолько, чтоб стало похоже на обычное человеческое объятие. Ему лично всегда помогают обнимашки. Мама его ни разу не деликатная, даже грубоватая местами, но он верит, что когда плохо, надо обниматься, это ее слова. Тамакин растрепанный затылок пахнет сахаром и кошачьей шерстью — это странно, потому что у их кошки шерсти нет, а сладкое Тамаки отвык есть и вообще разлюбил. Он плачет тихо и сам нашаривает руки Мирио на своей груди. — А мне нравятся девчонки, — вдруг говорит Мирио. — Они милые и мягенькие. Он намеренно несет околесицу, ибо это вообще не то, что он хотел сказать, но ему край надо молоть хоть что-нибудь, потому что Тамаки накрывает его ладони своими и от этого сердце у него начинает гулко биться. Тамаки втягивает сопли и грустно усмехается, успокаиваясь постепенно. Ветерок относит ком из брошюры чуть дальше. — Ну, я не милый, — Тамаки пытается пожать плечами, но Мирио наваливается на него сзади и всячески мешает. Мирио поспорил бы с ним насчет этого, но выбирает не нарываться на неприятности. Редко с ним такое, когда он не может ответить остроумно, но одна идея у него все ж появляется. Тамаки скоро станет неловко в руках его — всегда становится от тактилки, и надо действовать, пока они еще держатся друг за друга. — Тогда, может, мягенький? — Он лукаво сощуривается и, стоит Тамаки отпустить его, сразу же обходит качелю, присаживаясь перед ним на корточки. Тамаки трет глаза и таращится непонимающе. — Чего? — Он залипает секунду, а потом до него доходит, но уже поздно. Мирио молниеносно выбрасывает руки и запускает ему под парку. — Дай проверю! — Мирио принимается безжалостно щекотать его живот, и Тамаки взвизгивает, закрываясь что есть сил. Лицо у него все еще исполосовано солеными дорожками, и вокруг бровей расплываются красные пятна, но он громко смеется в попытке вскочить или хотя бы извернуться, отпихивает Мирио за плечи, и Мирио тоже легчает. Он поднимается прыжком, стырив с соседней сидушки Тамакину шапку, пускается бежать без оглядки. Тамаки бросается за ним следом. Это их любимая игра, непонятная помесь салочек и пряток среди деревьев, и Тамаки быстро настигает его у старого клена, продолжает догонять, даже когда Мирио сдается и сам возвращает ему шапку. Они салят друг друга по очереди, оба водят, оба убегают в одну сторону. Мирио не сопротивляется, стоит Тамаки вконец разбеситься и тоже попробовать пощекотать его. — Пощади, — скулит он притворно, извиваясь под ним на подсохшей прошлогодней листве. Тамаки это только подстегивает, и он глубже залазит щупальцами под его куртку, прилипает присоской к животу. Но больше всего у Мирио чувствительная шея. Он аж хрюкает от остроты ощущения, когда Тамаки пересаживается ему на грудь и концентрирует щекотку под его ушами. В конце концов с таких игрилищ они оба устают хохотать и носиться. У Тамаки на щеках будто розовые фонарики загораются, а значит Мирио своего добился и весьма собой доволен сегодня. Да, матери хорошечно их отчехвостят за то, что они извалялись в земле и все ж посеяли где-то Тамакину шапку. Но Тамаки больше не плачет. Даже наоборот — настрой у него явно улучшается до небывалых показателей. Он даже цепляется за локоть Мирио на переходе и целых десять секунд светофора держится за него одними кончиками пальцев. Они скидываются и покупают мешок пирожков с мясом в булочной возле парка, возвращаются на качелю, грязные как поросята и притихшие. Мирио все же решается раз и навсегда выяснить, что не так с той ракушкоподобной штучкой, из-за которой Тамаки сам себя терпеть не может. Брошюру они подбирают и выкидывают в урну как положено, хотя Мирио почитал бы на досуге. — Чего стесняешься-то? — Между делом начинает он, немного раскачивая Тамаки и плюхаясь на сиденье рядом. Цепи слегка скрипят на ветру, и Тамаки кусает пирожок осторожно, чтоб не попортить аппарат во рту. Мирио терпеливо ждет, пока он проглотит. — Ну, — Тамаки набирает воздуха побольше, но его все равно не хватает, чтоб скрыть его смущение. — Просто не понимаю. Зачем я такой родился. От его ответа Мирио почти давится тестом и долго кашляет в кулак, мысленно уговаривая себя не злиться на него. Тамаки сам сознает, что ляпнул какую-то дичь, но не спешит поправиться. Они отпивают спрайт с одной бутылки, и Мирио вовсю ждет, что Тамаки украдкой вытрет горлышко рукавом, но этого не происходит. Тамаки немного вязнет в своих тяжелых думах и с рассеянным видом покушается на долю Мирио в пакете, но Мирио ничего ему не говорит. Только ждет. — Это слабость, — наконец Тамаки выдает еще одно не менее гениальное предположение, чтоб Мирио зафыркал и нахмурился. — Я слабый. И да, у меня так. И писаю я сидя. Когда Мирио по-настоящему сердится, у него дергается кончик брови, как у мамы. Сейчас с такой ахинеи у него дергается все лицо сразу, но он кое-как запихивает праведный гнев обратно, чтоб Тамаки не почуял, доедает пирожок, бесцеремонно вытираясь о Тамакины джинсы, и снова опускается перед ним на корты. Вообще ему нравится, как Тамаки смотрит на него сверху вниз, но руки у него мелко трясутся от раздражения. Тамаки со страхом дожидается, пока реакция его облачится в слова. — Слабость — это когда всем классом новенького чмырят, — Мирио ставит локти на его колени, чтоб он не вздумал свалить, и умело дозирует напор в интонации. — Или когда боишься позвать его на день рождения, потому что твои друзья этого не одобрят. Или когда твоя мама каждый день спрашивает про него, а ты все равно стебешься над ним и поступаешь жестоко. Вот что такое слабость. А ты не слабый. Ты просто мальчик-омега. Это слово жалит Тамаки пуще всяких «йокай», это слово триггерит его и вызывает в нем какое-то новое выражение, честное и красноречивое, открытое, уязвимое. Страстные речи Мирио очевидно его трогают, и он ставит спрайт на качелю. Соскальзывает с сиденья прям на Мирио и вдруг крепко обнимает его за шею. Мирио заваливается на спину с такого неждана да так и остается, прижав его к себе в обратку. Над ними проплывают пухлые облака, целые стада и отбившиеся овечки. Тамаки громко сопит ему на ухо, но лицо у него сухое и горячее, и нифига он не слабый, потому что Мирио сперва нечем дышать, а потом и не надо. Руки его по локти смыкаются на Тамакиной талии. Каким-то мистическим образом оказывается, что шапка все это время была у него в капюшоне.