Змеиные Корни

— Вы знаете, что мой отец избежал Азкабана лишь потому, что не участвовал в битве за Хогвартс? — с невольной горечью спросила Дафна, раздумывая, с чего же ей стоит начать. На её лице, красивом и обычно столь сдержанном, на краткое мгновение проступили и боль, и обида, и гнев, губы сжались в тонкую прямую линию, но почти сразу же эмоции развеялись, а привычная маска вернулась — всё же Дафна Гринграсс отменно умела владеть собой. Она в молчании прошлась по комнате, легко касаясь пальцами корешков старых книг, погладила сложенные в аккуратные стопки свитки и задержалась лишь возле открытого секретера. Взмах палочки — и чернильница превратилась в стакан. Бутылка глухо стукнула о столешницу, когда, так и не дождавшись от Снейпа любезности, она сама налила себе выпить. — Отца судили и отпустили под надзор с формулировкой «освобождён за недостаточностью улик». Астория сказала — надо радоваться! Но она не понимает — это совсем не то же самое, что оправдательный приговор. Многие по-прежнему смотрят на нас косо. Мы не можем покидать страну, занимать должности в Министерстве. Выходить замуж без специального разрешения! Поэтому вы правы, говоря, что самое страшное для нас — это лишиться остатков репутации. Я пойду на вашу сделку, профессор, не потому, что боюсь никогда не выйти замуж, а потому что не хочу, чтобы мой отец вновь проходил через всю эту грязь. Он хороший человек и не заслуживает этого. Дафна сделала большой глоток виски, но вместо того, чтобы ожидаемо закашляться, лишь недовольно скривила губы. — Вы пьёте ужасную дрянь, профессор, — сказала она, с презрением глядя на свой стакан, — впрочем, в такие дни, как сегодня, даже подобное пойло отлично помогает. Она сделала ещё один глоток и вернулась к камину. Голос её зазвучал размеренно и теперь уже совершенно спокойно. — Статус «освобождён за недостаточностью улик» означает, что отца в любой момент могут вызвать в Аврорат, а наш дом — обыскать. Впрочем, сейчас это правило касается почти всех слизеринцев. Поэтому мы не держим дома ничего из того, что можно счесть предосудительным. И всё же особо ценные для семьи предметы нельзя положить даже в Гринготтс. В тот день, когда гоблины открыли для досмотра сотрудникам Министерства наши сейфы, мы лишились последней возможности для защиты нашей собственности... — Дафна замолчала, задумчиво глядя на огонь, но почти сразу же продолжила: — В первый год после войны наш дом досматривали часто, но со временем обыски прекратились, казалось, что всё вот-вот закончится и нас наконец оставят в покое, однако в прошлом месяце авроры пришли снова. Сказали, что у них новые правила и новые списки потенциально опасных предметов, требующих досмотра. Они забрали несколько вещей, не имеющих никакого отношения к чёрной магии, ничего важного — мамины драгоценности, несколько безделушек, купленных в Горбин-и-Бёркс, часы отца с волшебными отражателями, но среди прочего была и одна вещь, имевшая для нашей семьи особую ценность — семейная реликвия. Она досталась отцу от его деда, а тому — от прадеда, и я не знаю, что в ней было такого особенного, но папа был сильно расстроен. Поэтому на следующий день именно я отправилась в Министерство, чтобы подписать бумаги с перечнем временно конфискованного у нас имущества и попытаться хоть как-то ускорить его возвращение. Вот тогда-то, в канцелярии Аврората, я впервые и встретилась с Захарией Смитом, а ещё в тот день я впервые услышала название конфискованного у нас предмета — «Воскрешатель», — Дафна горько усмехнулась. — Артефакт с таким многообещающим названием, способный в одночасье похоронить всю нашу семью... Какая ирония! Со Смитом мы учились на одном потоке, поэтому он просто не мог не знать, кто я такая, но он оформил наши документы быстро и спокойно, в отличие от большинства гриффиндорцев, ничем не демонстрируя своего презрения или превосходства, и пообещал, что все формальности закончатся через несколько дней. Я беспрепятственно покинула канцелярию, а спустя несколько минут Смит неожиданно догнал меня в коридоре. Мы переговорили очень коротко, по пути к лифту. Смит сказал, что хорошо знает, что на самом деле представляет из себя Воскрешатель, и в его власти сделать так, чтобы в Министерстве узнали или не узнали об истинной сущности этого предмета. А ещё в его власти совершенно официально вернуть Воскрешатель нашей семье. За небольшое вознаграждение, разумеется. Там, в коридоре Министерства, я не ответила ничего. Лишь кивнула, давая понять, что услышала его предложение. Тогда я ещё не знала, что такое Воскрешатель, но мысль о том, что этот предмет даже в теории может оказаться способным воскресить Волдеморта, привела меня в настоящий ужас. Будь это правда, и пожизненное заключение в Азкабан стало бы самым мягким из положенных нам наказаний. Прежде отец никогда не говорил со мной о Воскрешателе, поэтому я не стала его ни о чём расспрашивать, а просто пошла в библиотеку. — К Малфоям, я полагаю? — впервые за долгое время, прервав молчание, произнёс Снейп. Он хорошо знал, что информация о воскрешателях едва ли найдётся в обычной библиотеке. А ещё он знал, что воскрешатели на самом деле никого не воскрешают. Разве что предрассудки и людские страхи. — К Малфоям, — легко согласилась Дафна. — Там я узнала, что Воскрешатель воскрешает не человека, а магию. Вот только легче от этого не стало. Узнай в Аврорате, что в нашей семье веками хранился предмет, способный вернуть магическую силу утратившему её волшебнику, и «жернова правосудия» завертелись бы для нас с новой силой. Что, если отец уже однажды использовал Воскрешатель, чтобы помочь Волдеморту возродиться и восстановить свои силы? Что, если он попытается сделать это вновь? Подмоченная репутация. Северус кивнул, давая Дафне понять, что хорошо знает, о чём именно идёт речь. Ещё бы ему было не знать — ведь он сам долгие годы сталкивался с подобным предубеждением. А ещё он мог бы рассказать Дафне о том, что однажды Тёмный Лорд действительно побывал в доме её отца ради Воскрешателя. Вот только ожидания его в тот раз так и не оправдались. Артефакт не мог забирать магическую силу у других волшебников и не мог извлекать её из предметов, а значит — в понимании Темного Лорда — был совершенно для него бесполезен. Воскрешатель создавался, чтобы служить проводником семейной магии, и, по слухам, мог помогать сквибам или магам, лишившимся силы по рождению или в результате проклятья. Ни то, ни другое не имело ценности для Тёмного Лорда и уж тем более не имело никакого отношения к чёрной магии. Но всё это едва ли могло помочь слизеринцу с подмоченной репутацией. — На следующий день мы вновь встретились со Смитом в Министерстве, — продолжила Дафна. — Он назвал мне цену, к моему удивлению, вполне умеренную и разумную, и я согласилась. Но, несмотря на всю её разумность, подобных денег у меня, конечно, не было, а обращаться к отцу я не хотела. И я взяла деньги в долг... У друга. — У Драко, мисс Гринграсс, не стоит умалчивать очевидное, — поправил Северус, внимательно наблюдая за её реакцией. Казалось странным, что Дафна избегает упоминать о Малфое, хотя его участие во всём происходящем едва ли вызывало сомнение. — Ваше решение было разумным и предсказуемым. Малфой не стал бы вам отказывать, ведь после обручения с Асторией ему, как и всей вашей семье, совершенно не нужны скандалы. Дафна сделала глоток виски, раздумывая о своих последующих словах, но спорить всё же не стала. — Вы правы, профессор, Драко был выбором очевидным и разумным. Мы выросли вместе и знали друг друга много лет, и, как бы унизительно это не звучало, жизнь запачкала нас одинаково. Но Драко согласился дать денег только в том случае, если я честно расскажу, для чего именно они мне нужны. И я рассказала: о Воскрешателе, о Смите, и о сделке, которую заключила. Драко долго молчал, прежде чем что-то ответить, а затем неожиданно признался, что наша семья была далеко не первой, кого шантажировал Смит. Нотты, Мальсиберы, Руквуды… Драко в точности знал только о трёх, но был уверен, что подобных семей значительно больше. В течение полугода Малфой пытался выяснить подробности, но так и не смог. Никто не хотел говорить, все были напуганы и молчали. Оно и понятно! Для простого стечения обстоятельств Смит знал слишком много о секретах, долгие годы хранившихся в слизеринских семьях, а это значит, что у него был сообщник — из своих, из внутреннего круга. Кто-то, кто предал нас в очередной раз. И Драко был рад узнать, что предатель — не мой отец. Взяв кочергу — старую и порядком погнутую, Дафна с неожиданной злостью разворошила камин: искры брызнули во все стороны, и огонь с утроенной силой загудел, завладевая разбросанными по очагу поленьями. — Деньги я отправила с совой. Смит выполнил все условия сделки, и через два дня после того, как сова отнесла оговорённые галеоны, меня вызвали в Аврорат. Мне сообщили, что все формальности соблюдены, нарушений нет, и в конце недели нам непременно вернут конфискованные вещи. Я подписала бумаги, а при выходе из канцелярии неожиданно столкнулась с Гарри. Я видела его мельком и раньше — в мою первую встречу со Смитом и, возможно, в свой прошлый визит в Министерство, но тогда я не придала этому значения. Я знала, что он работает в Аврорате, и думала, что наши встречи случайны. Но оказалось — он следил за мной. Дафна вздохнула. — Гарри говорил много и местами путано, что знает о Смите и о том, что мою семью и семьи других слизеринцев шантажируют, что это отвратительно и недопустимо, но он ничего не может с этим поделать, потому что все отказываются с ним говорить. Помню, тогда я сказала, что если он действительно хочет помочь, то просто должен оставить нас в покое, но Гарри не послушался. Гриффиндорцы такие максималисты — они не понимают разницы между торжеством вселенской справедливости и понятием чести. Для слизеринца интересы семьи и честь важнее. Дафна поставила опустевший стакан на стол и, глядя куда-то поверх головы своего собеседника, со вновь проступающей горечью добавила: — Гарри по сути своей хороший человек, но у него нет семьи, нет корней, и поэтому он всегда борется за правое дело, не задумываясь о последствиях. Такому человеку, как он, просто невозможно объяснить, что нет ничего важнее, чем защитить своих близких — любой ценой, даже если из-за этого пострадают другие. Кому нужна эта правда или арест Смита, если в результате всё наше грязное бельё вновь вывалят на всеобщее обозрение? Она прикусила губу и замолчала, словно осознав, что позволяет себе лишнее. — Мы виделись с Гарри ещё несколько раз, и я почти уговорила его не давать делу официальный ход. Но Гарри... Гарри... Мерлин, он просто не мог оставить всё, как есть! Он сказал, что так нельзя, что это неправильно... и если он закроет на это глаза, то будет презирать себя всю оставшуюся жизнь... Я умоляла его подождать, но он ответил, что должен попытаться хоть что-то сделать, поговорить со Смитом... И мы поругались... — И вы рассказали об этом Малфою? — тихо спросил Снейп. — Рассказала, — ответила Дафна. — А сегодня ночью он показал мне ваше письмо, в котором говорилось, что вы знаете о нашем романе и что Гарри проклят и находится в Хогвартсе... и что... что... — голос её впервые по-настоящему задрожал, — что, возможно, он умирает... Снейп залпом допил остатки виски и невольно прикрыл глаза. «Чёртов идиот!» — подумал он с усталой обречённостью, почти не имея в себе сил и дальше оправдывать гриффиндорцев. Подобно Дон Кихоту, всегда сражавшемуся с ветряными мельницами, обладая такой же чудовищной тягой к самопожертвованию, Поттер так и не научился самому главному — видеть истинной сущности происходящего. Платя деньги Смиту, слизеринцы покупали не его молчание — они получали индульгенцию, легализацию сомнительных артефактов, которые по тем или иным причинам, даже с риском для собственной безопасности, хотели сохранить в семье. За умеренное вознаграждение Смит продавал бумаги, подтверждавшие, что все эти семейные реликвии прошли проверку в Аврорате и были признаны не несущими угрозы. Все получали то, что хотели — взаимовыгодная сделка, сути которой Поттер так и не уловил. И даже всего очарования мисс Гринграсс оказалось недостаточно, чтобы усмирить в Поттере годами взращиваемый комплекс Спасителя Мира. А Дафна... Что ж, Дафна сделала именно то, что требовали от неё интересы семьи. Не сумев удержать Поттера, она предупредила Малфоя и теперь каждой клеточкой своего существа испытывала страх, что Драко поступил точно так же. Что это именно он или кто-то из их общих близких друзей, а вовсе не Смит и не его неизвестный сообщник, позаботился о том, чтобы Поттер не разрушил с таким трудом взращённое ими хрупкое равновесие. — Вы знаете, что Поттера отравили очень редким зельем, создание которого приписывали самому Салазару Слизерину? — спросил Снейп, устало щуря глаза. Он ждал её реакции — и за гордо вздёрнутым подбородком, за блеском в глазах, за вызовом, с которым она смотрела, разглядел только боль, но не чувство вины. Дафна не сожалела. Хотя и горевала. Однако, будь у неё возможность хоть что-то исправить, она поступила бы точно так же. И всё же... всё же Поттер и правда был ей дорог. — Я знаю, что это он, один из нас — слизеринец, что продаёт сведения Смиту, — сказала Дафна, глядя Снейпу в глаза и на этот раз не скрывая истинности собственных чувств. — Найдите его, профессор, и я сделаю всё, чтобы помочь вам его уничтожить. — А если я выясню, что это всё же сделал Малфой? — тихо спросил Снейп. Щека её нервно дёрнулась, но она не колебалась ни секунды. — Тогда, профессор, я сделаю именно то, что и должна, я поддержу Драко Малфоя, чтобы противостоять всем, кто попытается причинить вред нашей семье. Даже вам.