Трясина

Словно наполнены водой легкие: только кашель да жженая паника в груди. Все чернеет, и больно, и страшно. Слезы колючие режут кончики глаз. И везде-везде вода. Острые ногти (с новеньким вызывающе сияющим маникюром) впиваются в мякоть ладоней, царапая тонко и красно. Мамы улыбаются, и папы улыбаются, Данька в ужасе, ты — в панике. Стервозная, остро-колючая девочка-змея, рассыпаешься на прозрачные злые осколки. Полыхают решимостью темнеющие, как тающие реки, глазища Даньки, но лицо — мел — сухое и белое. Коробочку яркую и кровавую он в паучьих ладонях держит, не знает, какое Яна кольцо захочет, но золото, яркое и злое (как австралийское солнце) — нравится всем. Все ахают и охают, а Яна-Яночка хлопает ладошками, и этот звук — перекликание ужаса и чего-то розово-пушистого оседает у тебя в голове, заставляя сделать судорожный вздох. И задержать злой выдох. Яна кидается бледному, как утопленнику, Даньке на шею, лепечет что-то о том как-все-замечательно-и-она-его-так-сильно-любит, что ты чуть не срываешься дать им острую оплеуху. Он судорожно похлопывает ее по мягкому свитеру, ладонями еле касаясь лилового кашемира. Он смотрит на тебя — чёрные озера зрачков заполонили грифельную радужку, и шепчет невнятно губами — даже не ищет спасения, прижимает Яночку к себе сильнее с ломанной решимостью. Ты хмыкаешь зло, а в голове —темными липкими пятнами вязнет и глохнет что-то отчаянно стонущее и кровящее. Дед, сидя в углу с какими-то вьющимися темными цветами, смотрит на тебя слишком четко и ясно, хотя глаза у него от старости выцвели до снежно-голубого, сканирует, наверняка знает, что сейчас в твоих змеиных кудрях роится и плещется. Только не его это дело, да и ничьё больше — так чернильная лужа, льющаяся вместо крови, да изъедающая горло серной кислотой. 04.20.2018 — 06.30.2018