Горицвет

      Небо над научно-исследовательским стационаром «Тайга» окрасилось в золотистые и розовые тона. Лучи восходящего солнца прорезали густой туман, залёгший в низинах, а мелкие капли росы висели на тонких нитях ловчих сетей, в которые уже скоро должны были начать залетать первые утренние птицы.       Лия Лазарева сидела с ногами на кровати-нарах, опираясь локтями о стол. Её тёмные волосы отчаянно завивались от предрассветной влажной прохлады, которая тянула по полу и, казалось, поселилась в стенах.       На столике перед ней догорала свеча, возвышавшаяся, словно маяк, над остатками ночного пира. Лия должна была ехать на практику в «Тайгу» уже во второй раз, но разведённый водой спирт не пила, только сидела на вечерних посиделках, перетекавших в ночь, улыбалась и пела со всеми песни.       Сейчас в бревенчатом домике их осталось только двое: она и её научный руководитель ― Вадим Борисович Ильинский. Они приехали впятером всего на несколько дней: шли майские праздники, а весенние исследования провести было надо. Лес вокруг стационара ещё не оделся листвой, но многие цветы далеко в чаще уже распустились, а птицы начали вить гнёзда.       На берегу реки было намного прохладней, чем в городе, но дни стояли тёплые, и пребывание на стационаре радовало. Университетские ботаники: преподаватель Мейер и два его студента ― Наташа и Андрей, недавно ушли спать, и Лия молча наблюдала за тем, как курит одну сигарету за другой Вадим Борисович, изредка отвлекаясь, чтобы опрокинуть в себя стаканчик спирта.       Ей было приятно вот так вот просто сидеть с Ильинским, смотреть на него и уноситься мыслями куда-то в заоблачные дали, туда, где на зелёных холмах раскинулся город Ултар с его кошками и несла сапфировые воды широкая река Скай.       Вадим Борисович не знал и не понимал всей прелести Страны Снов, всегда ворчливо отмахивался от образов, приходивших Лие в голову, но она замечала ― не раз и не два ― как он смотрит на неё, словно желая узнать всё то, о чём она думает.       Или о ком.       Ильинский сидел на скрипучем деревянном стуле и молча курил. Тяжёлый дым стлался вокруг него плотными клубами, а едкий запах дешёвого табака щекотал Лие нос. Пепельные, с огоньками рыжины волосы Ильинского небрежными спутанными прядями падали на его лицо, а серо-голубые глаза сосредоточенно и почти безучастно смотрели куда-то в пространство.       Лия часто замечала в глазах Вадима Борисовича это странное выражение. Пустота ― такое она однажды подобрала сравнение, которое прочно закрепилось в сознании и порой бередило любопытство: о чём грустит этот загадочный, переменчивый в своём настроении человек, который, казалось, жизнь положил на таёжную природу и бесшабашных студентов.       ― Что бы ты спела своему любимому человеку, Лия? ― Неожиданный вопрос Ильинского заставил Лию вздрогнуть. Она и не заметила, как почти задремала, убаюканная спокойствием, свистом птиц и присутствием Вадима Борисовича.       ― «Чужой» Мельницы, ― не раздумывая, ответила Лия. Ей нравилась эта песня, смесь задора и печали, пропитывавшая строчки. ― А что?       ― Спой её. ― В светлых глазах Ильинского плясали тусклые отсветы огня.       ― Я плохо пою, ― смущённо возразила Лия. ― Вы же слышали.       ― А ты попробуй. ― В голосе Вадима Борисовича проскользнула твёрдость напополам с одобрением. ― Песня должна идти от души и вызывать эмоции. Заодно и потренируешься. ― Он улыбнулся и, протянув руку, легко подцепил кончиками пальцев прядку волос, которую Лия по привычке закусила. ― Не ешь волосы.       От его прикосновения лёгкая дрожь прошла по телу Лии. Сердце сбивчиво стукнуло, а затем вновь забилось ровно. Она будет петь, а для этого необходимо спокойствие.       ― Он пришёл, лишь на час опережая рассвет, ― взяла первую ноту Лия. И, о чудо, не сфальшивила. Обрадованная успехом, она всё уверенней, балансируя на грани, стараясь не сбиваться и не задыхаться, продолжила: ― Он принёс на плечах печали и горицвет.       Она пела, вспоминая, как звучали эти же слова у певицы. Получалось неплохо, и Лия была просто счастлива.       ― Ты не наш ― в синих окнах трепетали огни. Ты продашь, ты предашь за гривну ― знали они. ― Она прикрыла глаза, а когда распахнула их, то встретилась взглядом с Ильинским.       В его глазах больше не было пустоты. Казалось, он почти ощутил, почти понял неведомую красоту загадочной Страны Снов, откуда, возможно, и были родом герои песни.       ― Где же память твоя ― низа оловянных колец? Где же сердце твоё ― серебряный бубенец?       На мгновение ей представилось, что Ильинский сидит перед ней в лучах восходящего солнца, а плечи его покрывает накидка из цветков горицвета. А потом и по её собственным плечам прошелестели нежные ярко-жёлтые лепестки.       ― Горы ждали весны, посылали солнце за ней. Сосны видели сны, как им мачтами стать кораблей. ― На этих строчках у Лии всегда перехватывало дыхание. Воображение рисовало уходящие в синее небо верхушки вековых сосен, которые мгновенно сменялись морскими просторами, а солёный ветер рвал белые паруса на высоких стройных мачтах. Словно Белый Корабль, уносивший тех, кто взойдёт на его борт, в земли, где живут все сны и мысли о прекрасном.       К последним словам песни она уже охрипла. Горло пересохло, и Лия закашлялась. Отдышавшись, она отпила малиновый морс из железной кружки с масляными птицами на боку.       ― Красиво, ― произнёс Ильинский, делая последнюю затяжку и бросая окурок в пепельницу. ― А теперь ― по домам. ― Хорошо ему говорить: он уже дома.       Лия вылезла из-за стола и, накинув тёплую куртку, направилась по мерно поскрипывающим доскам пола к выходу. В голове у неё стояла сонная дымка, а неясные образы, вызванные Ильинским и песней, кружили в мыслях.       ― Лия.       Она уже почти перешагнула порог, как вдруг Ильинский тихо позвал её. Лия обернулась. Вадим Борисович стоял перед ней и явно собирался что-то сказать. Она видела, как на мгновение зажглись его глаза за спадающими на высокий лоб прядями пепельных волос, как он набрал воздух, чтобы произнести это вслух.       Сейчас.       Но Ильинский промолчал. Его взгляд потух, а губы тронула лёгкая усмешка.       ― Иди спать, ― негромко произнёс он. ― Я сам схожу за птицами.       ― Хорошо, ― только и ответила Лия, а про себя подумала: «Какая щедрость». Обычно Ильинский драл со студентов три шкуры, а с Лии ― все десять. Мейер говорил, что Лазарева ― любимая студентка Вадима Борисовича, и Лия, как ни странно, ему верила.       Она неспешно прошла до своего домика, вдыхая полной грудью свежий прохладный воздух раннего утра. Заходя внутрь, она обернулась. Ильинский стоял в редеющем тумане и на мгновение показался ей нереальным. Героем из песни, который пришёл к ней с рассветом и унёс собой её сердце. Она не видела его лица, но чувствовала, что он смотрит только на неё. Улыбнувшись Вадиму Борисовичу, она скрылась в домике.       Когда Лия проснулась, сладковатый медовый запах пропитал всё кругом.       На пороге её домика лежал ворох горицвета.