сделаю тебе больно

Эзре было страшно за его отношения с Домиником. Вернее, страшно ему было за их очевидное отсутствие. Неловкое признание посреди горячего спора и такой же неловкий танец на балу, чуть не завершившийся откровенной истерикой, были не самыми яркими признаками зарождающегося «чего-то». Эзра так и не понял, ответил ли ему Доминик взаимностью. Все мимолетные касания, теплые улыбки и эти его «малыш» и «никуда не уйду» просто сбивали с толку, ведь после случая на балу, мужчина отстранился снова. Как бы Эзра ни старался наткнуться на Вице-президента возле его кабинета или после его тренировок, Доминика было просто не застать. Погрязший в работе и внезапно навалившихся делах, он не искал встреч с подопечным, который так по-детски ждал хоть какого-то ответа. Было больно осознавать, что если бы Доминик действительно хотел что-то ему сказать, он бы точно сказал. Эзра сделал для себя вывод — мужчина его видеть не желает, и уж тем более не хочет признаваться ему в любви. Как и всегда говорил его отец, Эзра знатно отставал на тренировках. Все эти приемы, которые группа повторяла буквально каждый день, давались ему нелегко даже после десятого раза. Искренне испугавшись, что так может дойти и до исключения, Эзра вдруг нашел повод заглянуть к Уокеру в его официальные часы приема. На самом деле, делать этого не очень-то и хотелось, ведь Эзра был тем еще гордым мальчишкой, да и к тому же, он слишком боялся разозлить Доминика своей навязчивостью. Но его рейтинг в группе стремительно падал, и нужно было срочно что-то делать. Эзра стоял перед дверью уже минут десять, иногда занося кулак вперед, чтобы постучать, но все никак не решаясь. Он мысленно ругнулся на всемогущего Доминика за то, что у него не было охраны, которая бы известила мужчину о госте, как только он бы показался на горизонте. Видимо, Доминик и в самом деле был всемогущим, ведь вскоре за дверью раздалось громкое «Хватит там топтаться, входите!», и Эзра едва не стукнул себя по лицу. Парень вошел в кабинет, неуклюже закрыв за собой дверь, и, не смея двигаться вглубь, остался стоять почти у самого выхода. В паре метров стоял деревянный стол, за которым сидел Доминик и что-то усердно прописывал. Мужчина не поднимал глаз на гостя еще какое-то время, догадываясь, кто мог так долго бояться зайти. Громко перечеркнув что-то на документах, Доминик, наконец, переключил свое внимание на Эзру, который был готов на стенку лезть от напряжения. — Я слушаю, — серьезно произнес мужчина, откинувшись на спинку своего кресла и скрестив руки на груди. — У меня проблемы с успеваемостью, — Эзра сделал недолгую паузу, — сэр. Я испытываю некоторые трудности с... Почти всеми приемами. Парень представлял себе, что выглядит довольно жалко. Он знал, что должен был должить о своих проблемах, но понятия не имел, чего он хотел от Доминика. Отец с детства твердил, что военное искусство было не для него, и парнишка с каждым годом все больше осознавал, что он был прав. Когда вокруг были одни профессионалы с врожденным талантом, собственная значимость угасала на глазах. — Подойди, — Доминик заметил, как мальчишка погрустнел и встал с кресла, подзывая его поближе. Эзра повиновался, сделав несколько шагов вперед и остановившись почти у самого стола. Доминик обогнул его в пару мгновений и уже вскоре стоял прямо позади парня, горячо дыша куда-то в макушку. — С какими приемами у тебя проблемы? — раздалось у Эзры где-то за плечами, отчего у того сбилось дыхание от волнения и напряжения. — Я не хочу об этом говорить, сэр, просто я должен был доложить об этом из-за кодекса, — юноша упорно продолжал вести формальный разговор, несмотря на то, что был давно готов простить мужчине что угодно, включая пару недель игнорирования. Голос Эзры все равно подрагивал. Его положение ему совершенно не нравилось, хоть он и доверял Доминику целиком и полностью. Говорить он о своих трудностях и правда не хотел — было стыдно. Отец часто унижал его прямо при инструкторе, поэтому Эзре казалось, что даже сам его визит в кабинет Доминика был доказательством его правоты. Мужчина заметил, как голос парнишки ощутимо отличался от его обычного. Он и понятия не имел, что он там себе надумал, но первым и единственным инстинктом было обычное «успокоить». Доминик едва заметно скользнул ладонями по плечам парня, но потом, не обнаружив сопротивления с его стороны, уверенно положил на них руки. — Ты можешь поговорить со мной о чем угодно, ты же знаешь, — сказал мужчина, аккуратно поглаживая хрупкие плечи, — и хватит меня так называть. Напряжение начало немного спадать, и Эзра, уже привыкший к успокаивающим касаниям, начал потихоньку расслабляться. Мышцы вернулись в прежнее состояние и полностью подчинились сильным рукам. Эзра прикрыл глаза, зная, что еще пожалеет о том, что поднял эту тему. — Я думаю, тебе меня жаль. Доминик на это отвечать не стал. Эзра был почти уверен, что прав. — Я признался в том, что влюблен в тебя, а ты ведешь себя так, будто этого не было, — Эзра резко развернулся, заставляя мужчину убрать руки. Парень смотрел на него снизу вверх, и хоть его глаза начинали слезиться от обиды, голос был твердым, — я понимаю, что иногда это невзаимно. Просто хочу, чтобы ты сказал это вслух. — Малыш, послушай... — Не называй меня так, — почти прошипел Эзра, не способный на такую агрессию, а потому и продолживший, — прошу тебя. — Я боюсь причинить тебе боль. — Что? — возмутился Эзра. — Дом, ты делаешь мне больно сейчас. — Не морально, малыш. Физически. Эзра приоткрыл рот, но слов не нашлось. О чем Доминик думал? Он всегда был мягок и осторожен. Даже на тренировках он вел себя максимально сдержанно, не делая слишком резких движений и избегая нанесения увечий. Сам факт того, что он думал, что мог навредить ему, приводил Эзру в немое бешенство. — Я тебя всегда любил, — грустно усмехнулся Доминик, — но у меня на это никогда не было права. Сдерживать слезы у Эзры больше не получалось. Глаза намокали с бешеной скоростью, а щеки раскраснелись. Недоумение, неверие и смесь радости и печали нахлынули в считанные секунды, и Эзра уже не мог рассуждать здраво. — Почему не сказал сразу? — жалобно выдавил парень, чуть ли не задыхаясь от эмоций. — Потому что ты бы попытался меня переубедить в том, что я сейчас скажу, — мужчина осторожно взял в свои руки тонкие запястья и прижал к груди, а затем его взгляд изменился на тот самый, извиняющийся, который Эзра просто ненавидел, — я провел пару дней в изоляторе после возвращения и думаю, что должен вернуться. Парень неверяще уставился на Доминика. — У меня проблемы, малыш, — вздохнул мужчина. Эзра внимательно слушал, как всемогущий Доминик рассказывал о появившихся вспышках гнева, ночных кошмарах и бессоннице, о том, как он здорово избил психотерапевта и о том, что несколько шрамов на теле он оставил себе сам. Эзра слушал и наблюдал, как образ всемогущего Доминика медленно расплывается, а затем разбивается вдребезги. Эзра слушал историю, но слышал только бесконечную боль. Так хотелось с силой прижаться к нему, обнять крепко-крепко, дышать ему куда-то в грудь и не отпускать. Хотелось погладить и поцеловать каждый шрам, каждую царапину. Хотелось залечить каждую душевную рану. Эзра впервые понял, каково быть тем, кто должен о ком-то заботиться. Эту роль всегда играл всемогущий Доминик, которого больше не было. Зато был настоящий. Слишком живой и хрупкий. Мужчина, который пережил слишком много, чтобы на нем это никак не отразилось. Доминик смотрел на Эзру грустно, но все с той же нежностью. С тем же трепетом и теплом. Он знал, что парнишка ему хотел сказать, а потому прервал его почти сразу. — Я знаю, ты хочешь помочь, — мужчина легко коснулся губами кулачка в его руке, — но так будет лучше. — Прекрати, — глаза парнишки опухли, но Доминик все равно заметил сердитый взгляд, — Дом, я тебя не боюсь. Я тебя не боюсь, понятно? Мне уже не четырнадцать! Ты не можешь решать за меня. Мужские пальцы все еще крепко обхватывали запястья, но Эзра все равно тряс зажатыми кулаками, пытаясь оттолкнуть Вице-президента. — Я так долго ждал, что ты все-таки вернешься, — качал головой парень, пытаясь вырваться из цепкой хватки Доминика, который, напротив, придвинулся еще ближе и уже через мгновение прижимал к себе плачущего мальчишку, что-то гневно бормотавшему ему в грудь, — и ты вернулся. А теперь бросаешь меня снова. — Я не бросаю... — Дом, — Эзра приподнял голову и посмотрел на мужчину, — я хочу о тебе позаботиться. Разреши мне о тебе позаботиться. Эзра мог отчетливо видеть в глазах Доминика поток мыслей. Анализ всего того, что он успел ему наговорить. Доминик тонул в сомнениях, разрываясь между рациональностью и нескрываемым желанием остаться с тем, о ком он думал каждый день в плену. Ему так хотелось быть с ним рядом, шептать, что никуда не уйдет, гладить по волосам. Хотелось помогать с новыми приемами, слушать дурацкие истории, случившимися с парнишкой за последние пару часов, морщиться от запаха травяного чая в его кружке и успокаивать его, когда очередная книжка затянет слишком сильно и оставит горький осадок. Доминик так сильно хотел быть рядом, что дыхания уже не хватало, и хотелось рвать волосы на голове. Но здравый смысл продолжал громко стучаться, медленно заглушая все самые приятные мысли. Доминик на это и рассчитывал, прекрасно понимая, что Эзре легко удалось бы его разубедить, а потому и искренне надеялся, что выработанные годами выдержка и здравомыслие дадут о себе знать. — Дом, — все еще прижатый к крепкому телу, Эзра умудрился привстать на носочки и уткнуться носом в уродливый шрам на шее мужчины, продолжая нашептывать, — мы справимся вместе. Только не уходи. Все здравомыслие треснуло по швам. — Я сделаю тебе больно. — Так сделай.