После полуночи

Пятый заваливается к нему в убежище — берлогу, расположенную по соседству с боксёрским рингом, едва стрелки часов переваливают за полночь, Диего обнаруживает его не сразу — ни следов взлома, ни улик, только на узкой койке топорщится скомканное одеяло, из-под которого выглядывает взъерошенная макушка. — Пя­тый? Мальчишеское лицо во сне выглядит таким спокойным и безмятежным, каким Диего не видел его ни разу в жизни. Остановившись около кровати, он некоторое время вслушивается в равномерное дыхание, удивлённо поднимает брови, зажав рану на груди. Пятый не болтает об апокалипсисе лишь когда спит. И если бы Диего не знал, какой у него склочный характер на самом деле, подумал бы, что Пятый — милый. Он почти готов протянуть руку и коснуться тёмных волос, но тут же вспоминает, насколько нелепо это будет выглядеть со стороны, Пятый уже не ребёнок. Они оба давно уже не дети, только Диего повезло больше — он не застревал в пубертатном периоде. — Спи спокойно. Он обессиленно падает на один из стульев около кухонного стола и возится с каждой раной минут по десять, каждый раз едва сдерживаясь, чтобы не зашипеть от боли — внутреннее чутьё подсказывает, что сон ночного гостя чуткий. Он украдкой поглядывает на него, пока зашивает порезы, и засыпает без сновидений прямо там, за столом... он просыпается, когда Пятый громко кашляет, привлекая к себе внимание. — Я бы хотел поблагодарить за гостеприимство, но у меня нет на это времени, — мальчишка отдёргивает лацкан пиджака и наклоняется завязать шнурки. — «Апокалипсис», — несерьёзно кивает Диего, с хрустом разминая затёкшие кости — ночь на стуле не прошла бесследно. — Восемь миллиардов людей умрут, если я не найду ответ, — Пятый испытующе щурит глаза, не придавая абсолютно никакого значения окровавленным бинтам вокруг. Не глядя на него, Диего перебирается на освободившуюся кровать, чувствуя, что каждый сустав в теле не просто ноет — кричит. — Ответ на что? Кто убил Лору Палмер? Но Пятый только раздражённо дёргает головой: — Пойдём, Долорес, — и подхватывает на руки манекен, с юношеской лёгкостью запрыгивая на первую ступень лестницы. — Закрой за собой дверь. Остановившись, мальчишка опирается на перила, не сводя с Диего испытующего взгляда. Задумчиво почёсывает одну ногу о другую (и Второй только сейчас замечает гольфы, прямые шорты до колен), а затем — может, вечность, может, несколько мгновений спустя — произносит: — Я арендую у тебя койку. Это даже не вопрос. — Это вряд ли. Ещё раз здесь уснёшь — и я тебя спущу с лестницы головой вниз. Усёк? Кто бы сомневался — Пятый исчезает, даже не дослушав.

✗ ✘ ✗

Пятый заваливается к нему в убежище, едва стрелки часов переваливают за полночь. От него разит спиртоводочной смесью, и Диего недовольно морщится. Мальчишка обнимает бутылку, удовлетворённо цокает языком и начинает жадно пить прямо из горлышка, вальяжно развалившись на койке. — Ты точно в порядке? — Нет, — Пятый делает очередной глоток, — я не нашёл в городе никого, кому мог бы принадлежать этот глаз, — он подбрасывает его в воздух, на секунду задумывается. — Тебе нужна кровать? — Не этой ночью, — Диего засовывает ножи за пояс, — я собираюсь прикончить Хэйзела и Ча-Чу. Пятый салютирует ему ладонью: — Удачи. — Они убили мою подругу и... — Мне сделать заинтересованный вид? — Я всё забываю, каким ты бываешь иногда говнюком. Мальчишка молча пожимает плечами и опять присасывается к горлышку бутылки, Диего выдыхает через нос, и — остаётся стоять на том же месте. — Где твоя пластмассовая подружка? Тот вскидывает подбородок: — Её звали Долорес. Я говорил тебе десять раз и могу повторить ещё. — И? — И мы расстались, — Пятый издаёт непонятный звук на грани слышимости. Что-то, похожее на всхлип — резкий, обрывистый, еле различимый. Продолжая чертыхаться, Диего отбирает у него бутылку. — Думаю, с тебя уже хватит. — Дело не в алкоголе, — мальчишка взмахивает рукой и приподнимается на локтях. Верхняя пуговица его рубашки расстегнута, воротник загнулся. — Тебе никогда не хотелось меня поцеловать? Можешь отказаться, — его голос абсолютно равнодушен, — но я хочу услышать правду. — Пятый, — Диего наклоняется к нему — совсем близко, так, что вдруг становится жарко, невыносимо жарко, — ты в своём уме? Или окончательно свихнулся? Тот облизывает пересохшие губы и считает: — Мы не кровные братья, — второй палец вверх, — я почти вдвое старше тебя. Диего протягивает ладонь и загибает пальцы на его руке обратно: — Мы росли вместе, под одной крышей, — и второй, — ты в теле тринадцатилетки. Там, где их руки соприкасаются, обдаёт жаром. Хочется, чтобы стало ещё лучше. Прищурившись, одно долгое мгновение Пятый смотрит на него и — Диего своим глазам не верит, надо же, чудо свершилось, — идёт на попятную: — Будешь уходить — выключи свет.

✗ ✘ ✗

Пятый заваливается к нему в убежище, как к себе домой, едва стрелки часов на циферблате переваливают за полночь. Наутро, когда солнце встаёт из-за горизонта, Диего готовит ему завтрак. В довершение ко всему — растворимый кофе, Пятый почти уверен в том, что Второй издевается над ним, особенно, когда кладёт тарелку с завтраком прямо перед лицом, обдаёт шею тёплым дыханием, почти касаясь вскользь алебастровой кожи, но — не дотрагиваясь до. Откусывая поджаренный сэндвич с сыром, Пятый подумывает о том, чтобы купить кофемашину — в будущем, когда угроза приближения конца света останется позади. И, может быть, он поставит её прямо здесь — в этой дыре. (Если Диего не будет против).