Потерянный рай

Сьюзен обожает танцевать. И Питер готов растратить всю казну королевства на ежедневные балы, только бы видеть постоянно эту радостную улыбку. Самую настоящую улыбку, которую она в обычное время позволяет себе не всегда, прячась за манерами и королевским величием. Юбки её алого шёлкового платья взметаются, переливаясь сотнями драгоценных камней, водопад вьющихся локонов свободно струится по воздуху вслед за кружащейся хозяйкой, белые тонкие руки взлетают вверх, выписывая плавные движения. Сьюзен легко переходит от одного кавалера к другому, не оборачиваясь. А они смотрят ей вслед, пытаются уловить в воздухе хотя бы неудержимый аромат её духов, чтобы сохранить в памяти столь прекрасный образ. Да только Сьюзен и взглядом их не удостоит. Она ведь королева Нарнии. Она слишком сложна для всех собравшихся этом зале. И с прискорбием Питеру приходится отметить, что он тоже не всегда её понимает, хотя находится рядом всю жизнь. Больно уж быстро они выросли. Здесь, в Нарнии, занятые заботами о своём королевстве они не успели уловить изменений друг в друге. А он сглупил больше всех, потому что не успел заметить, как это нечто обжигающее и тянущее прочно укоренилось в груди, теперь даже самым острым клинком вместе с его жизнью этого не вытащишь. Дурак Питер. Сжимает пальцы, усеянные перстнями. Делает глоток вина из золочёного кубка. Неожиданно невмоготу становится без движения сидеть на троне, а корона оказывается удивительно тяжёлой (и как только последние несколько лет он не замечал её веса?) Сестра красива до умопомрачения. И Питер уже возненавидеть её за это готов. О Аслан, да за что же? Музыка заканчивается. Сьюзен покидает круг танцующих и приближается к помосту с тронами, чтобы с достоинством занять своё место. На лице вновь отстранённо-царственное выражение. Кивает подданным, ступает, высоко подняв голову, открыв доступ к алмазам, сияющим на лебединой шее. Это игра у неё что ли такая? – Ты хмур, – тихо подмечает она, опускаясь рядом, на соседний трон. – Нет, тебе показалось, – спешит ответить он. Сам не знает, что с ним творится. – И совсем не танцуешь. – Нет желания. – Не с кем? Ловит в её взгляде едва заметные смешинки. – Можно и так сказать. У самой-то отбоя от ухажёров нет, каждый грезит о танце с ней. Питеру и самому страдать по этому поводу не приходится. Кажется, он здесь самый завидный жених, любая женщина тает в его присутствии. Да и он ещё совсем молод, кровь должна кипеть в жилах, когда самые знатные красавицы пытаются привлечь его внимание. Но что-то быстро они ему надоели. За каких-то пять лет уже мочи нет на них смотреть. Забавно, что он так и не женился, хотя заводил массу романов. Эдмунд вот куда успешнее в этом плане. Собирается скоро предложить руку и сердце тархистанской принцессе. Через год-другой уже, наверное, и семьёй обзаведётся. Или Люси. Совсем юная, их маленькое солнце. Но все заметили, как ещё недавно девочка-ребёнок теперь смотрит на молодого принца Орландии, который, надо сказать отвечает взаимностью. У младших всё сложилось удачнее. А Сьюзен... Это Сьюзен. Никто не хорош для неё достаточно. И Питер никому не позволит стать. Это единственное, в чём он уверен. – О чём задумался? – интересуется оказавшийся рядом Эдмунд. – Да так. Перед ними зал наполненный танцующими, смеющимися, беседующими людьми и не только. Громкая музыка возносится к самому стеклянному куполу Кэр-Параваля, открывающему обзор на широкое бесконечное небо с сияющими звёздами. Повсюду благоухают цветы, увивающие колонны, которые буквально с утра доставили сюда нимфы, сейчас образовывающие хоровод посреди зала. Четырём правителям удалось достигнуть абсолютного мира в Нарнии, где теперь бок о бок веселятся люди и всевозможные существа. Волшебство царит во всём. И Питер, пожалуй, должен быть абсолютно счастлив. Но что-то вышло из-под контроля в собственной жизни. – Может хотя бы со мной потанцуешь? – неожиданно предлагает Сьюзен, слегка улыбаясь одними краешками губ. Негоже королю весь вечер просидеть в одиночестве. Она не позволит себе ни на секунду забыть о том, что на них устремлены тысячи глаз. И он не находит причины отказаться. Ладонь её прохладная. Точь-в-точь как благодатная морская волна в жаркий день. Без перчатки можно ощутить её бархатную кожу под пальцами. Питер ведёт сестру поближе к центру, бережно берёт её за талию и, дождавшись начала переливающейся мелодии, начинает вести в танце. От Сьюзен пахнет летними розами. И сама она как нежный цветок плавно двигается у него в руках. Он ловит её взгляд и уже не отводит глаз от её лица. Чувствует лёгкое дыхание где-то в районе шеи (Аслан, слишком близко). – Завтра с утра должны прибыть тархистанские послы? – как ни в чём не бывало интересуется она. Что за привычка вечно говорить о делах? У неё всегда всё под контролем. Слишком Королева. – Нет, они сказали, что их корабли задерживаются, поэтому приедут только послезавтра. Примем их с утра в зале, – нехотя отвечает Питер. – Позволишь подготовить церемонию? – Ты не должна всё взваливать на себя. – Однако тебе следует посвятить себя размышлениям о том, как сильнее укрепить наши позиции. Только что закончилась война, мы не можем допустить, чтобы всё повторилось. – Однако Эдмунд и Люси... – Нет, лучше уж я сама. Они всё ещё дети. Кажется, она никогда не научится воспринимать младших по-другому. Недаром Эдмунд постоянно дразнит её мамочкой. – Сью, расслабься хоть сегодня вечером. Она немного морщится от непривычного обращения. Здесь её так только братья и сестры называют. Иногда режет слух. Хотя Питер знает, что вглубине души ей это нравится. Это чудовищно странно. То, как она может быть великодушной, доброй, сочувствующей, настоящей королевой своего народа. А в тоже время ледяной, с застывшей улыбкой на лице, скрывающей в себе любые эмоции, если таковые вообще есть, в глубине глаз, слепящих своей сверкающей неотразимой синевой. Питер любит те моменты, когда Сьюзен с ним не такая, а настоящая, открытая, не играющая в бесконечное величие. Он нежно поправляет алую розу у неё в волосах. А в глазах Сьюзен от этого жеста что-то теплеет. Питер наклоняется и шепчет ей на ушко: – Все на тебя смотрят. Она привыкла. В ней всегда было некоторое тщеславие и теперь оно полностью удовлетворено. – Но ты никому и взгляда не подаришь, – продолжает он. – Почему? Вот сейчас я на тебя смотрю. Она, разумеется, ничего под этой фразой не подразумевает. А он вздрагивает. Что если действительно так? Значит ли это что-то? У неё были влюблённости, которые она, конечно же, ярко не выказывала. Были женихи. Были не очень серьёзные романы. Но всё прошло, забылось. А Питер рядом неизменно. Он непроизвольно хочет, чтобы однажды она это заметила. – Здесь душно, – замечает Сьюзен. И Питер выводит её на балкон, где дует тёплый ветерок с моря, который тотчас запутывается у неё в волосах, где чувствуется благоухание растений из садов, простирающихся вокруг замка. Он опирается локтями о перила и устремляет взор вдаль, за горизонт, куда-то за границы своего королевства. Хотел бы он завоевать этот мир? Пожалуй, нет. Нарнии ему достаточно. Интересно, хотела бы Сьюзен? Он задаёт вопрос без раздумий, руководствуясь порывом. А она смотрит удивлённо. Потом встаёт рядом, следит по направлению его взгляда. – Пожалуй, да, – наконец отвечает. – Мне не хотелось бы, чтобы наш народ страдал в кровопролитных войнах. Но я хотела бы этот мир. В этом-то и разница между ними. Питер не хочет мир, потому что есть то, чего он жаждет больше. Проклятие, это слишком неправильно! Он больше не смотрит в далёкую бесконечность. Он смотрит на родную сестру, которая, казалось бы, стоит рядом. Но, на самом деле, она куда дальше бесконечности. Протягивает вперёд ладонь. Пальцы замирают совсем близко с её обнажённым плечом, ощущая тепло кожи. Сьюзен инстинктивно чувствует это и поворачивается к нему. – Ты чего? – Нет, ничего. Тебе не холодно? Она качает головой. Что за вопрос в середине июля? Однако ничего умнее он не придумал. Со временем его безумие становится невыносимо, всё сложнее контролировать себя. Сьюзен теперь смотрит как-то обеспокоенно. – Знаешь, – задумчиво произносит она, – ты ведёшь себя странно. Ты же понимаешь, что всё можешь мне рассказать. Питер прикрывает глаза (увы не всё, Сью, теперь не всё). – Конечно, – силится беззаботно улыбнуться. Она не должна догадаться. Это его личное безумие. *** Полуденное солнце освещает широкую поляну перед замком. Свежая зелёная трава так и манит пробежаться, почувствовать босыми ногами свою мягкость. Так и делает младшая королева. Люси самозабвенно резвится со своими подругами. Они громко смеются, бегают друг за другом и, кажется, впитывают в себя горячие лучи, чтобы потом они светились в юных улыбках, блистали в длинных косах и звенели в хрустальных голосах. Питер тоже с наслаждением подставляет лицо солнцу. Утро было сложным. Переговоры с тархистанцами – это всегда головная боль. Они чертовски изворотливый и хитрый народ. Однако им всё же удалось обо всём договориться. Разумеется, не без помощи королевы Великодушной, которая неустанно поражает всех своей мудростью. А ещё она остаётся правительницей каждую секунду. И иногда Питера это раздражает. Вот и сейчас, когда все отдыхают во время полуденной жары, он наблюдает, как она прогуливается по аллее в компании посла Тархистана. Казалось бы, переговоры окончены, заморские гости всего лишь остались в замке на пару дней. И отчего-то именно ей нужно играть роль гостеприимной хозяйки, не оставляя их ни на секунду. Даже Питер со своими обязанностями верховного короля не ведёт себя так. Слишком. Всё слишком. Сьюзен вдумчива до скрежета в зубах. Если хоть что-то не у неё в руках – ей не жить. Эта привычка знать обо всём, что творится в стране. Хотя, надо признаться, бесит Питера не это. Бесит невообразимо то, как смотрит своими чёрными глазами молодой посол, как ловит каждое слово, слетающее с карминовых губ королевы. Как она непринуждённо тихо говорит, то и дело обворожительно ему улыбаясь. Питер созерцает подобную картину всю жизнь. Но только в последний год его стало это до дрожи раздражать. Так сильно, что хочется пойти и свернуть шею очередному восхищённому юнцу. Ну почему она не как Люси, которая как была маленьким ребёнком, так и не изменилась, хоть давно уже стала прекрасной девушкой? Почему Сьюзен не может быть так же открыта, расслаблена? Нет. Сьюзен шкатулка, наполненная секретами. И ключа нет даже у её собственного брата, который знает её лучше кого бы то ни было. Питер не выдерживает. Вскакивает с мягкой травы и прямиком спешит к тенистой аллее. Кажется, он совсем не держит себя в руках. Но вдруг осознаёт, что пропал. И больше не в силах терпеть. – Позволите украсть Её Величество на пару секунд? – интересуется у посла, стараясь говорить вежливо, но так и не сумев справиться с явной угрозой, звучащей в голосе. Сьюзен кидает на него возмущённый взгляд. Это ещё что?! Она ненавидит, когда всё начинает идти не по плану. А прервать её беседу с послом – это верх мальчишеского безрассудства! Позволяя брату схватить себя за руку и тащить в неизвестном направлении, она думает о том, что причина должна быть очень веской, иначе ему не поздоровится. – Ай, мне больно! – наконец подаёт голос она, когда он сжимает запястье слишком крепко. – И я не хочу на солнце. Питер оборачивается к ней. В глазах его затаилась ярость. Конечно, Сьюзен не хочет, чтобы её мраморная белая кожа покрылась крестьянским загаром. А ещё не хочет, чтобы на изящных руках остались синяки. Но она же понятия не имеет, чего хочет Питер! – Мне это надоело, – дрожащим голосом говорит он. Они стоят перед входом в беседку, увитую диким плющом. Сьюзен невозмутимо проходит мимо брата, устраивается на выкрашенной в белый цвет скамейке, только после этого устремляя на него вопросительный взгляд. – Что тебе надоело? Питер часто дышит, сжимая и разжимая кулаки. Золотистая чёлка упала на глаза. Сьюзен едва сдерживается, чтобы не вскочить и не поправить её. Лишний перфекционизм всегда мешал жить, однако его не искоренить. – Ты с ними со всеми до тошноты любезна. Чёрт, Сьюзен, тебе показалось, что слишком давно не случалось войн в честь тебя и пора бы это исправить?! Да, она такая. Из тех женщин, за которых гибнут империи. И, надо сказать, в недавно минувшей войне с Тархистаном не последнюю роль сыграла излишняя неотразимость нарнийской королевы и её любовь всех очаровывать. Поэтому Питер, наверное, имеет право злиться. Но сейчас она ровным счётом ничего не сделала! – Что, прости? – Сьюзен гордо вздёргивает подбородок. – Хватит делать вид, что ничего не понимаешь. Мне надоело то, что ты заигрываешь со всей неотёсаной толпой этих тархистанцев! Она буквально задыхается от возмущения. Да как он мог такое подумать?! И что да оскорбительные намёки? Она ничего подобного себе не позволяла, а его обвинения смешны и беспочвенны. Сьюзен решительно вскакивает на ноги и приближается к брату. – Питер, не смей так со мной разговаривать! Не смей обвинять меня! Я вижу, что у тебя какие-то внутренние проблемы, но ты не должен выплёскивать их на меня. Он оторопело замирает. Ревность. Так это называется. Ревность застилает глаза, не позволяет трезво мыслить. Он не имеет права ревновать, но делает это. Хочется, чтобы жаркое солнце выжгло из груди неправильные чувства к собственной сестре. Да только оно, кажется, ещё больше их воспламеняет. В глазах Сьюзен наконец-то эмоции. Ярость, непонимание. Питер тонет в них. Питер чувствует слишком сильно. Он хватает её за плечи. Теперь ей страшно. Ему и самому боязно, потому что он понятия не имеет, что сделает в следующий миг. А в следующий миг он вдруг наклоняется совсем близко к ней. – Ты не будешь им улыбаться. Потому что я хочу, чтобы ты улыбалась мне, – шепчет он в полузабытии. Питер зажмуривается. Так нельзя. Но он устал бороться. Питер касается её губ. От удивления она приоткрывает свои, позволяя его горячему языку ворваться внутрь, обжигающей лавой начать танцевать языческий танец, неудержимо толкаться дальше. У Сьюзен кружится голова. Сьюзен не понимает, что делает брат. Всё это кажется ей дурным сном. А ещё меньше она понимает, почему её собственное тело так реагирует, почему её руки ложатся на его широкие надёжные плечи, почему губы начинают неуверенно целовать в ответ. Питер наслаждается каждой украденной секундой. Но постепенно начинает возвращаться разум. И вот он уже отшатывается и в ужасе смотрит на сестру, которую только что страстно целовал. На сестру, чёрт возьми. – Прости... – шепчет он. Глаза Сьюзен округлились. Она иступлённо мотает головой, отказываясь верить в произошедшее. И что им теперь с этим делать? *** Сьюзен ощущает холод древних каменных плит замка под босыми ногами. Крепко сжимает подсвечник и завороженно наблюдает за одиноким пламенем, освещающим тьму. Пальцами чувствует сталь дверной ручки и тянет её на себя, слыша знакомый скрип поддавающейся двери. Каждый раз она мысленно молит, чтобы он запер дверь этой ночью. Но каждый раз он этого не делает. Никто из них не силён достаточно, чтобы прекратить. Она приходит сюда и снова, хотя понимает, насколько это неправильно. Против себя не пойдёшь. Она пыталась, но тщетно. Битва проиграна. Питер ждёт её, сидя на краешке кровати, всегда зная, что она не сможет не прийти. Он поднимается навстречу и, сделав пару шагов, оказывается рядом. Отбирает свечу, которая освещает его красивое лицо с правильными, но в тоже время задорно-мальчишескими чертами, спешит поставить её на столик, а затем притянуть к себе за талию Сьюзен, через тонкий батист длинной ночной сорочки ощущая пылающее под его ладонями тело. Утыкается куда-то в волосы, вдыхает знакомый запах. – Я соскучился, – шепчет Питер. – И я, – отвечает она, потому что бессмысленно отрицать очевидное. Раз за разом Сьюзен думает о том, что следовало бы с ним поговорить. Ведь оба понимают, что так нельзя. Расставить всё по местам, обсудить, понять. Только вот впервые в её жизни что-то невозможно взять под контроль. Она собой не владеет в те моменты, когда он рядом, когда она чувствует его тепло, его запах, напоминающий солнце смешанное с мёдом, когда она слышит его тихий насмешливый голос и ощущает обжигающее дыхание на своей коже. Питер самый родной для неё человек. И ей всегда физически его мало, потребность быть друг в друге всё сильнее, насыщение никогда не настанет. – Питер, я... – Не надо, ничего не говори. Очередная нелепая попытка тонет в последующем поцелуе, когда он ловит в капкан её губы. Бережно прикусывает, втягивает. Она подаётся ближе, прижимается к нему. Забавно, такой строптивый характер и такое податливое тело. Его широкие ладони очерчивают изгибы. Сьюзен слишком прекрасна. Поэтому Сьюзен только его, королева короля Великолепного. Им обоим меньше не подойдёт. Они мало об этом говорят. Потому что едва ли можно что-то сказать. То что происходит – против природы. Но оно слишком естественно. Они не нашли в себе сил вовремя бороться, а теперь уже слишком поздно. Да и к чему? Они быстро прошли через стадию принятия. Потому что к-чёрту-всё-остальное, потому что они-слишком-нужны-друг-другу. Питер целует её в кончик носа, в закрытые веки – бережно, как фарфоровую куклу. Опускается к шее, губами скользит по ней, касается ключиц – страстно, паляще, наверняка оставляя нетерпеливые отметины. Из-за пламени свечи на полу вырисовываются их дрожащие тени. Точнее, одна тень, где слишком много сплетённых рук и губ. Тишину нарушает тихий стон Сьюзен. Питер подхватывает её сильными руками, её ноги обвиваются вокруг его талии. Не разрывая поцелуев, он несёт её к огромной кровати, резко опуская на прохладные белоснежные шёлковые простыни и нависая сверху. Сьюзен сейчас совершенно не идеальная гордая королева. Волосы рассыпались хаотичным водопадом, переливающимся в отблесках пламени, припухшие губы приоткрылись в ожидании, лицо пылает, а во влажных горящих глазах плещется желание. Питер и сам ощущает туман, застилающий взгляд. От неё голова кружится. Она сама тянет наверх его рубашку, а затем маленькие ладони скользят по гладкой груди. Кожа у него золотистая, как у античного божества из книги с мифами. Да он и сам теперь король из мифа. Они даже привыкли. Питер медленно снимает с неё сорочку, любуясь открывающимся его взору совершенным телом. Они оба такие юные, таким прекрасные. Неужели может быть так, что они не вместе? Решительно невозможно. Кажется, что сама природа так задумала. Только вот по ошибке дала им общую кровь, о чём они вечно забывают. Или не хотят помнить. В их первую ночь Сьюзен сказала, что за греховную связь наверняка придётся заплатить. А Питер рассмеялся и заявил, что единственный его страх – остаться без неё. Остальное не так уж и важно. И она согласилась. Питер самозабвенно целует каждый миллиметр. Тягуче касается округлой груди, целует невозможно мягко, буквально невесомо, языком чертит причудливые дорожки, дыханием согревает впалый живот, опускается ниже и ниже, наконец целуя там, где у неё уже всё пульсирует от желания. Его поцелуи на её теле – горячая карамель, которая растопляет холодное величие. Питер солнце. Льду не устоять. Также как когда-то сияющий в лучах меч и щит со львом победили зиму с белой колдуньей, также сейчас сияющий взгляд и горячее желание Питера побеждают отстранённость и самообладание Сьюзен. Она тихо стонет, тянет его на себя, выгибается навстречу, трётся своим разгорячённым телом об его, так, чтобы ток прошёл. Она бесстыдно разводит колени (так королевы не делают). Целует сама вновь, жарко-жарко. Так, как может целовать только его. И в губы шепчет: – Питер, пожалуйста... Хочет почувствовать его внутри. Полностью. И плевать на всё. Питеру нравится тянуть, мучать её, чтобы она просила, хотя он сам горит от нетерпения. Нравится, потому что она больше никого никогда не просит ни о чём. Его ладонь движется по внутренней стороне её бедра, пальцы касаются влажного лона, совсем не весомо, дразня, заставляя её стонать громче. – Питер... Он наконец входит в неё. Резко врывается, на всю длину, не медля, ничего не ожидая. Толкается вглубь, преодолевая тягучую узость. Они тонут в пучинах кипящей страсти и тягучей нежности. Сьюзен подаётся бёдрами ему навстречу, чтобы ускорить темп. Сильнее, глубже. Им обоим кажется, что этот момент бесконечен. Что они смогут вот так вот вечно сливаться друг с другом. Потому что должны быть единым целым. Остальное – вот что неправильно. А они сейчас – это правильно. Ведь так хорошо не будет никогда и не с кем. Сьюзен хватается за его плечи, как будто бы, если этого не сделает, сорвётся в пропасть. Рвано вскрикивает, не сдерживается, обнажает всю страстность натуры. Его стоны ничуть не тише. Голоса их сплетаются. Ноги немеют, приближается верх удовольствия, момент самой сильной их близости. Должно быть, это абсолютное слияние. Они родились единым целым. И всю жизнь шли а тому чтобы вновь им стать. Попробовав один раз, уже никогда не остановишься. Позже они будут лежать в объятиях друг друга, уставшие, в кои-то веки счастливые и безмятежные. Потом они уснут, но совсем ненадолго. Ведь кто знает, сколько им отведено времени вместе. Первые лучи солнца начнут заглядывать в окно, а Питер будет смотреть, как они касаются блаженного лица сестры. Он тихо встанет с постели и подойдёт к окну, чтобы взглянуть на ещё не проснувшуюся Нарнию, страну, где любые сказки оживают. А затем он ощутит мягкое прикосновение к своему обнажённому плечу, после нежный поцелуй, а потом – объятие сзади. Питер развернётся к Сьюзен, сохраняя молчание. Улыбнётся так искренне, как никогда никому не улыбался. Она посмотрит на него открыто, взгляд её теперь абсолютно обнажён. И, кажется, она скажет, что любит. А он знает, что подразумевается совсем не братская любовь. И ответит, что любит тоже. Вопреки всему. Никто не знает, как так вышло. Но по-другому теперь совершенно точно нельзя.