Костяной домик

       — Джудайме, — неловко начал Гокудера, — я даже не знаю, как сказать, но…        — Да, у меня за спиной Реборн пишет отчет чьей-то кровью.       Цунаеши устало облокотилась спиной о стул, закинула ноги на стол, прямо поверх документов, которые брызнули, словно испуганные кролики от охотника, из-под её ног в разные стороны, и тщательно потерла виски двумя пальцами, сморщившись, словно от зубной боли.       Реборн с независимым видом поправил сползающую на глаза шляпу и, косясь на неё снисходительным взглядом, кинул ей на стол мокрый отчет, от которого за версту тянуло соленым запахом крови. Да и люди, наверное, заметят, что документы, мать вашу, полностью пропитаны чем-то красным!        — Блин, Реборн, ну ты реально поехал, — прохныкала она, думая, что Альянс точно такие документы не примет.        — Не понимаю, о чем ты, Алиса, — недовольно отозвался Реборн и протер грязную тряпочку пистолетом, а потом намочил пистолет и начал заново елозить им по тряпке. Цуна зависла. — Это ты в последнее время ведешь себя очень странно.       «Да, это я мыла себя Леоном в душе, а не ты, конечно!», — мысленно огрызнулась она. — «А Хибари — пушистый кролик!»       Реборн задумчиво пожевал губами, натягивая пиджак на ноги, и перевел на неё взгляд.        — А где кролик?       Цуне показалось, что у неё дернулся глаз.        — Кто?       Реборн посмотрел на неё так, словно она была самым тупым человеком на земле, и закатил глаза, бормоча что-то про «Никчёмную ученицу».        — Твой хранитель Облака. Давно из тебя дурь не выбивал, совсем мозги не варят.       Что-то упало.       Кажется, Гокудера.       Кажется, её челюсть.

***

      Реборн поехал кукушкой — эту, казалось, простую истину приняли все в Вонголе, да и не только в ней. Нет, он исправно исполняет свою работу, не превратился в амёбу, у него даже нет галлюцинаций — просто в один момент в его голове что-то щёлкнуло, и щёлкнуло по-сказочному. Он не потерял своего образования и квалификации, но стал… каким-то не таким.       Да, странно, наверное, когда тебя принимают за персонажей старой сказки, но Цуна уже как-то привыкла. Привыкла не вскрикивать «я, блин, никакая не Алиса», когда Реборн называл её этим надоедливым именем, не визжать от страха, когда он притаскивает ей всякую чушь, провозглашая себя Безумным Шляпником и делая иногда довольно странные вещи. Это даже прикольно, когда знаешь, что он настолько творческий человек — вот кто бы додумался писать отчёты кровью, выкладывать её портреты из чьих-то кишок и строить домики из костей. Цуне в иной раз это кажется милым и романтичным, но это уже отдельная тема.        — У меня иногда от него просто мозги дымятся, — пожаловалась Цуна сидящему напротив неё и старательно строящему из себя психолога Дино, а тот, задумчиво кивнув, развалился на кресле и, еле дотянувшись ладонью до её и без того взъерошенных волос, растрепал их окончательно. Цуна даже не попыталась отстраниться — тяжело вздохнула и, словно это могло помочь её «головной боли», поддалась навстречу. — Ох, братец, вот что вообще произошло?        — Да чёрт его знает, — беззлобно отзывается Кавалонне и снова гладит Десятую по волосам. — Он недавно прислал мне кровавые отчёты на выполненное задание. Прикольно, ага?        — Да то же самое! Вот как только додуматься до этого смог? — ворчит Цуна.       Они не произносят имя Реборна — потому что это чревато последствиями. Просто произнести «Реборн» вслух равнозначно тому, что произнести имя того, кого нельзя называть, ибо — ну, да, и вправду сразу появится, звали его или нет.       Резиденция Вонголы стала походить на какой-то дурдом — сегодня бывший учитель притаскивает ей какую-нибудь фигню, типа рисунка чьей-то кровью, завтра прибежит жаловаться Дино, а послезавтра уже и Скуало, которому как-то надоело слушать о том, что Вария теряет своё безумие, ведь его на себя перетягивает Реборн. Цуна думает, что Реборн его не просто перетягивает, но ещё и умножает, но это немного другое.       Каждую неделю, как бы по расписанию, к ним, словно уже гораздо лучший, чем Дино, психолог, приезжает Юни — всё такая же светлая, добрая, принимающая подарки от дяди, не обращая внимания на то, что подарки когда-то были живыми. Саваде бы, конечно, её оптимизм…       Цуна не вздрагивает, когда на её коленях оказывается тёмно-синяя макушка и по привычке зарывается пальцами в волосы.       Рокудо урчит, словно кот, и улыбается.        — О, Чешир, — вновь беззлобно ворчит Дино, не прекращая гладит Цуну по голове, и у них даже получается какой-то замкнутый круг — Дино успокаивает Цуну, Цуна Дино, а Мукуро успокаивает обоих лишь своим присутствием.       Мукуро закатывает глаза и растягивает губы в ещё более широкой ухмылке, словно бы действительно пытаясь походить на того самого персонажа из старой сказки.        — Дева Мария, только не говорите мне, что это реборновское обострение передаётся ещё и ученикам. Или это воздушно-капельное? Ужас какой! — он ойкает, когда Цунаёши несильно дёргает тёмную прядь волос, выбившуюся из причёски, и вздыхает. — Никогда не думал, что скажу это, но Аркобалено меня действительно достал.        — Вау, да мы можем создавать клуб не анонимных реборноненавистников, — фыркает Савада. — Кажется, придётся расширять резиденцию, чтобы все влезли, ага?        — Ой, да ладно тебе, это скоро пройдёт!       В кабинете повисает тишина — Дино, кажется, даже прекращает дышать.       Цуна щурит глаза и вкрадчиво интересуется:        — Скоро пройдёт? Откуда знаешь?        — Птичка на ухо нашептала. Точнее, крокодил, но тоже нашептал, да! — воодушевлённо распинается Мукуро, а Десятая дёргает его уже за хохолок, но посильнее. Рокудо ойкает громче и обидчиво сопит. — Верде сказал, что это последствие снятия проклятья Аркобалено. Знаешь, повышение какой-то фигни в крови и так далее… Кажется, это из-за того, что организм резко перестроился и избавился от яда, а после такого мозг обычно искажает реальность. Просто у Аркобалено было кое-что пострашнее яда, поэтому и срок продлился, вот и всё!       Дино возводит руки к потолку, облегчённо закатывая глаза, но затем прилежно возвращает ладонь на макушку Цуны, отчего та довольно жмурится и смотрит на Мукуро довольным взглядом.        — Сколько это ещё будет продолжаться?        — Верде сказал, что не больше недели. Хотя подождать всё-таки, наверное, ещё придётся, потому что он и сам немного того. Ну… чирик, крышей поехал, шифер облез, этажи верхние снесло, чердак протёк, ну я не знаю! — Мукуро ухмыляется и с чувством выполненного долга устраивает голову на коленях Савады поудобнее.       У неё чуть задралась юбка — этого никто не замечает, слишком заняты и отвлечены радостным состоянием.       Внезапно Мукуро распахивает глаза, будто принюхивается и резко исчезает в синей дымке, оставляя после себя эхо фыркающего смеха и улыбку, наверное, подражая Чеширскому коту  — кажется, это реборновское обострение всё-таки заразно.       Дверь в комнату распахивается, и Дино с Цуной замирают на своих местах, словно незадачливые любовники, которых вдруг застукал в постели муж — Цуна так же с чуть задранной юбкой и рукой Дино в волосах, машинально поглаживающей её по голове, а сам Кавалонне как-то бледнеет и сам просто застывает.       Реборн окидывает обоих взбешённым взглядом, скользит по почти полностью оголённым ногам Савады и останавливается на ладони бывшего ученика. Дино шумно сглатывает и убирает конечность, прижимая её к себе так, словно Реборн уже успел её отрезать и пришить обратно.        — Ну и что здесь происходит? — вкрадчиво интересуется он, а Кавалонне как-то странно поглядывает на окно — второй этаж, авось, повезёт? Ну это будет гораздо лучше, чем встреча с разозлённым почему-то Реборном.       Дино так увлекается разметкой и траекторией своего падения, что уже не замечает, когда Реборн, с его-то бесшумными шажочками, оказывается совсем рядом, а холодное дуло пистолета уже упирается в его светлую макушку.       Босс крупной семьи дёргается и вопит, словно девчонка, а Цуна незаметно меняет позу и поправляет юбку, надеясь задобрить учителя хотя бы правильной и ровной осанкой.        — Брысь, пока не передумал, — тихо и предупреждающе шепчет Реборн, а Дино испуганно подрывается с места, кидая на Саваду виноватый взгляд, и позорно сбегает, бросая её на произвол судьбы.       Цуна поднимает взгляд к потолку, зная, что где-то там есть небо, а это значит, что молитвы должны сработать, но Реборн времени не теряет — подходит близко-близко и вытягивает обе руки. Она зажмуривается, ожидая подзатыльника или чего ещё хуже, но чувствует ладони на своей талии, на секунду повисает в воздухе, а потом вновь чувствует под собой опору, но уже более твёрдую, чем-то напоминающую… колени Реборна, ага.       Он сам делает вид, будто ничего сейчас не сделал — сидит, спокойно смотрит на неё своим умным взглядом чёрных-чёрных глаз, а потом, облизнувшись, вдруг поддается вперёд и соприкасается своими сухими губами с её. Цуна на мгновение застывает на месте, но потом, замычав что-то нечленораздельное, обвила шею бывшего учителя руками и, незаметно спихнув с него чёрную фетровую шляпу, зарывается в смольные волосы.        — Чтобы я больше его рядом с тобой не видел, — по-хозяйски заявляет Реборн и смотрит пронзительным взглядом.       Цуна несмело усмехается:        — Это в тебе говорит Реборн или Безумный Шляпник?        — Это говорю тебе я.       На Реборне рубашка шиворот-навывыворот, неосторожно запачканный в порохе пиджак и обиженный Леон на плече, но Цуна думает, что найдёт применение этой странности за половину недели.       Главное, конечно, это применение согласовать с «обоими» Реборнами.