Так будет лучше

      На улицах Лондона было тихо. Снова. Так же сыро, так же облачно и так же туманно. Тусклый свет луны пытался осветить всё: тёмные улочки, набережную Темзы, даже пробравшись в окна комнаты людей. Эта ночь была относительно прекрасной и,  казалось, ничто не может нарушить эту идиллию.        Габриэль Аттерсон сидел перед камином в кресле и предавался воспоминаниям. Сколько времени прошло с того момента, как он в последний раз написал письмо Джекилу?  Аттерсон уважал его как друга и учёного, но после тех опытов, что он провёл над собой, ему становилось не по себе от общения с Генри. Словно он стал неполноценным. Лэньон до сих пор в гробу переворачивается от случившегося.       Но кое-что беспокоило нотариуса сильнее, чем его странный друг. А точнее его злой двойник, что некогда сеял хаос и беспорядки в Лондоне, а теперь бесследно исчез. После этого момента жизнь людей вновь стала обыденной и мирной. Именно это не давало Габриэлю спокойствия. Почему все ведут себя так, словно о мистере Хайде помнил только он? А может быть это затишье перед бурей? Всё, что говорил Генри об этом, что не стоит волноваться насчёт его тёмного эго. Может ли это означать, что Джекил избавился от него? После этой мысли Аттерсону стало немного жаль Хайда. Как никак тот тоже человек, даже если он заслуживает наказание.       За окном сверкнула молния и послышалось как первые капли дождя начали падать на землю. Аттерсон подумал, что уже давно пора лечь спать. Следующий день у него свободен, но это не означает, что теперь можно не спать всю ночь. Стоило ему затушить огонь в камине, как вдруг раздался тяжёлый стук в дверь. В такое позднее время Аттерсон точно не ждал гостей. Даже если это была полиция, то у нотариуса не было желания разговаривать с ними. Он тихо подошёл к двери и задумался, надо ли ему вообще её открывать. Может Габриэлю и  нечего терять, но от ночных приключений он бы точно сейчас отказался. В момент, когда он решил повернуть ручку, на него упало чьё-то промокшее тело, что несколько секунд назад опиралось на дверь. Оно точно было живым, но, по-видимому, не могло ровно стоять. — Запри дверь, — тихо и хрипло произнёс человек, однако эти слова больше звучали как приказ. Для Аттерсона это был до боли знакомый голос. — Мистер Хайд? Никогда не думал, что вы решите зайти ко мне. — Ты меня вообще слышишь? — чуть громче сказал Эдвард. Он устремил свой наполненный злобой и отчаянием взгляд в глаза Аттерсона и ещё сильнее сжал свои пальцы на его плечах. Все тело Хайда дрожало от холода, а капли на лице были больше похожи на слёзы. — Что ты опять натво... — Габриэль, — перебил его Хайд, — мы же порядочные джентльмены, верно? Зачем нам связываться с полицией? — Аттерсон понял, что за незванным гостем была погоня.       Недолго думая он втянул Хайда внутрь помещения и стал запирать дверь на все имеющиеся замки. Зачем он сделал это, сам не знает.       В тёмном коридоре ничего не было видно, но зато отчётливо слышно обрывистое дыхание Эдварда, который сполз по стенке на пол. Аттерсон продолжал вглядываться во тьму и, подойдя, присел к нему. Они некоторое время осознавали произошедшее, но никто так и не решался нарушить тишину. — Почему ты пришёл именно ко мне? —  поинтересовался Аттерсон. — Что за идиотский вопрос? — усмехнулся Хайд. — Мне больше не к кому бежать. Весь Лондон меня ненавидит. Если полицейские меня узнали, то дело плохо. Но если они расскажут обо мне Джекилу, то он... не важно. — Мистер Хайд, из-за вас у меня тоже будут проблемы и у меня нет желания впутываться в это, как раньше, — однако Эдвард промолчал. — Габриэль, — мягко позвал Хайд, — я не знаю, что теперь делать, — Аттерсон не видел, но был уверен, что Хайд сейчас смотрит на него. Его слегка смущало, что гость обращался к нему по имени.       Снова повисла тишина, прерываемая раскатами грома, однако, в голове обоих мужчин была каша из мыслей. И правда, что теперь делать? Это было проблемой Хайда до того момента, как нотариус начал ему сочувствовать. Если бы Аттерсон попытался вмешаться в его планы, остановить или даже помочь ему, а не бездействовать и осуждать со стороны, то, возможно, не было бы совершено и половины преступлений. А может он и пытался помочь, но только не Хайду. Всё это время Габриэль хотел спасти своего друга, частью которого был Эдвард. Но теперь нет времени расстраиваться из-за упущенных возможностей. — Эй, я с тобой разговариваю. — Хайд снова попытался привлечь внимание хозяина особняка, но тот поднялся и, проигнорировав его, ушёл Дьявол знает куда. И теперь он снова один.       Сильный ливень бодрил, когда Хайд был на улице, но теперь ему становилось противно прохладно. Он снял промокший жилет и положил рядом с собой. Из воспоминаний Джекила Хайд помнил, каким тёплым и уютным было это место, когда старые друзья встречались здесь и разговаривали на всевозможные темы. Но теперь тут царили пустота и одиночество. Эдвард часто думал о том, что Джекил и мистер Аттерсон были лучшими друзьями до того, как первый начал ставить эксперименты по разделению злой и доброй личностей. Именно тогда он был собой. Но даже если и они всё ещё общаются, то можно ли сказать, что Хайд тоже в какой-то степени является другом Габриэля? Хотя нотариус навряд ли смог простить и принять Джекила после того, как узнал его самые тёмные мысли и желания. Тем не менее, сейчас доверие Аттерсона для Хайда имело большое значение. Пока Эдвард витал в облаках, он не услышал тихие шаги. — Мистер Хайд, — всё так же тихо, словно чего-то опасаясь, позвал его нотариус, —  возьмите это.       Хайд с некоторым удивлением взглянул на полотенце, а затем на Аттерсона, но столь полезную в данный момент вещицу решил взять. — Вам следовало бы хорошенько высохнуть, иначе вы заболеете. — Ты же презираешь меня, верно? Так зачем помогаешь? — с некой тоской спросил Эдвард.       Но Аттерсон молчал. Он и сам не знал, почему так вышло. Он прикрыл глаза и тяжело вздохнул, а затем сказал: — Потому что я считаю, что так будет... правильно?       Хайд не знал, что на это ответить. Он просто укутался в полотенце и попытался расслабиться. Диалоги у них выходили не очень, особенно теперь, когда ничто и никто не может разбавить эту неуютную атмосферу. У них было слишком мало времени, чтобы понять друг друга. — Также я думаю, — продолжил Габриэль, — что вам следовало бы отоспаться. Сомневаюсь, что на холодном полу этого коридора удобно отдыхать. — И что ты мне предлагаешь? Неужели тебе не кажется, что ты и так много сделал для меня? — Хайд не мог понять, почему он  вообще хорошо к нему относится. По крайней мере сейчас. — И не надо говорить, что по-твоему это "правильно". — Верно. Но сейчас у тебя нет выбора, а потому тебе придётся остаться тут, — ответил Аттерсон. — Ты мог бы поспать в кресле в гостиной. Большего я не могу предложить.       Почему-то Хайд начинал злиться. То ли от собственной беспомощности, то ли от этой "заботы" мистера Аттерсона. Они не поладили сначала, когда вся эта история только началась. Но сейчас возможно подходящий момент, чтобы это исправить. Поэтому, чем сильнее он чувствовал раздражение от происходящего, тем усерднее он пытался молчать, чтобы не сказать чего-либо грубого. Габриэль снова вздохнул и, прежде чем уйти, сказал: — Мистер Хайд, время уже позднее. Я пойду в свою комнату и надеюсь, что тут с вами ничего не произойдёт. Также надеюсь, что утром всё будет в таком же состоянии, что и сейчас, а вы никуда не исчезнете. Снова, — и чуть позже добавил, — Спокойной ночи.       Эдвард усмехнулся, но продолжал молчать. Силуэт Аттерсона вновь исчез в тенях особняка. Как долго он живёт тут? Хайд подумал, что если бы Габриэль ослеп, то всё равно смог так же спокойно перемещаться по дому. Он продолжал сидеть на полу, пока не заметил, что стал яснее видеть очертания предметов. Да, дождь наконец-то закончился. Он поднялся и, прихватив всё ещё мокрый жилет, медленно направился в гостиную. Мягкое кресло стояло рядом с камином и, в основном, использовалось, когда необходимо было расслабиться или подумать о чём-либо. Но Хайду было всё равно, поэтому он просто сел в него не задумываясь. В голове Эдварда были мысли о том, что он скажет нотариусу утром.       Было ещё кое-что, что Хайд заметил не сразу: в комнате стоял лёгкий приятный аромат чая; он прикрыл глаза и глубоко вдохнул его. Такой знакомый. Как бы то ни было, Хайду было плевать: после того, как он скрывался от полицейских везде, где только можно, чай бы его не успокоил. Если бы Аттерсон сейчас был тут, то Хайд, вероятно, спросил бы его о наличии какого-нибудь алкоголя в доме, но с ещё большей вероятностью он бы просто напоил нотариуса и завёл какую-нибудь крайне интересную беседу.       Облака рассеялись и теперь луна освещала почти всю комнату. Хайд сильнее укутался в полотенце и начал засыпать. Он видел старые воспоминания, которые принадлежали Джекилу. Странным было не то, что он видел их со стороны, а то, что на месте своего доброго близнеца был сам Хайд, и Аттерсон всё так же разговаривал с ним и улыбался, как раньше. Эта мягкая редкая улыбка всплывала в его воображении всякий раз, когда Хайд видел холодное и задумчивое выражение лица Аттерсона. "О, Габриэль, — подумал Эдвард, — почему вы улыбались тому лжецу, которым был ваш друг?". С каждым последующим экспериментом Хайд хотел больше свободы; с каждой улыбкой или полуусмешкой мистера Аттерсона Хайд сильнее ненавидел Джекила.       Это был один из тех редких дней, когда вся прислуга покидала дом с поручениями. Джекил уже долгое время находился в лаборатории и делал записи в журнале. Он уже почти отчаялся — сыворотка порой не действует, а прибегать к двойной дозе было больше опасно, чем противно, но он понимал, что если будет бояться этого риска, то его эксперимент никогда не закончится успехом. Единственное, что сейчас радовало Генри, что соли было достаточно, чтобы обратиться в Хайда и обратно несколько раз. "Нужно уже что-нибудь придумать, —  задумался Джекил,  — иначе время будет упущено". Он нехотя отложил журнал и встал из-за стола. Его последней — а также страшной и чудовищной — идеей стало использование всей соли на одну сыворотку сразу. Он начал наполнять колбу всем, что попадалось ему на глаза: жидкостями и порошками разных цветов. Через несколько минут, когда всё было уже готово, Джекил посмотрел в зеркало и постарался запомнить себя таким, каким он был сейчас. Колба в его руках дрожала сильнее по мере приближения к губам. "Всё или ничего, всё или ничего..." — упорно повторял доктор про себя. Генри закрыл глаза и залпом выпил всю жидкость. Сначала он почувствовал отвратительный вкус, даже стал морщиться и плеваться, затем — слабость во всём теле и адская боль, а после его глаза окутала тьма и он потерял сознание.       Спустя какое-то время он очнулся. Голова сильно болела, а тело ломило. В комнате было темнее, но удивило его совсем другое: на стуле рядом со столом с его журналами сидел Хайд. Генри не знал, был тот без сознания или же спал. Его испугал стук в дверь лаборатории и чьи-то голоса за ней. — Господин, вы там? Мистер Аттерсон хочет вас увидеть. — это был Пул.       Кажется он сейчас рассказывал, как доктор Джекил заперся в лаборатории и неделю с лишним не выходил из неё. Генри осторожно поднялся с пола, затушил несколько свечей возле Хайда. Пока он посматривал на своего злого близнеца, на его лице появлялась странная улыбка; все эмоции начали переполнять его. Джекил подошёл к двери и открыл её. Напротив него стоял Аттерсон, который был слегка обеспокоен. — О, Генри, вот и вы. Вам лучше? — поинтересовался нотариус. — В какой-то степени да. — Джекил улыбнулся ему в ответ. — Честно говоря, я очень рад, что ты пришёл.       Аттерсон из любопытства перевёл взгляд в лабораторию, но Джекил загородил проём. — Габриэль, — вновь начал доктор, — помните то письмо, что прислал вам наш друг Лэньон? — О да, — задумчиво произнёс нотариус, — письмо с письмом. Как такое можно забыть. Я так и не прочёл его, как вы указали сделать на конверте. Это такая великая тайна? Что там было, Джекил? — Мой милый друг, забудьте о нём, разорвите его, сожгите — оно больше не имеет смысла, как и секретность моего эксперимента! — восторженно заговорил Генри. Он взял за руку Аттерсона и потянул его за собой. В темноте, что сделал Джекил, мало что можно было увидеть, но сейчас это было ни к чему. — О, Аттерсон, помните ли вы мистера Хайда? — получив утвердительный кивок он продолжил. — Вы же знаете насколько мы разные, как сильно отличаемся друг от друга. Но представьте себе — я и он есть две стороны одной монеты. — Генри, вы говорите точно безумец, — перебил его нотариус, но слова были проигнорированы.       Джекил говорил лишь с Аттерсоном, но его речь слышали все в доме. Слуги подходили к двери лаборатории и пытались понять столь неожиданное поведение доктора. Он продолжал говорить о своих экспериментах, о сыворотке, о Хайде, но Аттерсон всё равно не мог поверить его словам. — В таком случае, если письмо от Лэньона всё ещё у вас, прочтите его. Может быть это сойдёт за весомое доказательство. — Если это шутка, то у вас вышло очень плохо. Но если то была правда, то... — Аттерсон запнулся. И правда, что это? Безумие? Совершенство? Габриэль знал, что в человеке есть и добро, и зло, которые должны быть вместе, а не раздельно. Для него это было естественно, ведь такова природа человека. Но к чему стремился Джекил? Множество людей принимали себя такими, какими они были, и проживали спокойно свою жизнь. — То что? — Джекил прервал мысли Аттерсона. — Прошу меня простить, но мне стоит обдумать всё, что я узнал, — с этими словами он прошёл к выходу, бросив в сторону Хайда озадаченный взгляд. Видимо, для него это отделение было ещё тяжелее. Аттерсон глубоко вздохнул и направился домой.       Аттерсон всё это время сидел на ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж и всматривался в силуэт Хайда. Его тело было расслабленным, как и тогда в лаборатории. Казалось, что он не спит, что он снова без сознания от той боли, через которую его заставил пройти Джекил. О, да этот безумец потом ещё сообщил, что если Хайд начнёт снова делать гадости людям, то он без колебания избавится от него. Кто же всё-таки из них был хуже? Аттерсону стало не по себе: ранее Эдвард угрожал миру, а теперь ему самому угрожает мир. Он поднялся, отряхнулся и начал медленно и тихо спускаться в гостиную. Переставив стул от стола к креслу, он присел и начал изучать Хайда. У него всё такие же лохматые волосы, словно его причёсывал ветер. Аттерсон приложил свою ладонь к его щеке. Его бледную кожу легко было заметить в малоосвещенном месте, а сейчас она даже казалась красивой. В отличие от колкого характера Хайда, его кожа была на удивление мягкой и тёплой. В некоторых местах он замечал маленькие царапины и шрамы. Габриэль аккуратно поглаживал щёку и следил за тем, что бы тот не проснулся. Это странное действие приносило ему какое-то внутреннее спокойствие. Но если вспомнить, через что прошёл Хайд, то разбудить его после такой усталости вряд ли удастся. Он по-прежнему дышал спокойно и ровно. Аттерсон приблизился к лицу Хайда и почувствовал его дыхание, доказывающее, что это не сон, что Эдвард прямо перед ним и, что самое главное, живой. Аттерсон и сам не помнил, когда захотел сделать это, но если эта возможность была его единственной, то он не хотел её упускать. Габриэль провёл пальцем по его губам, которые по ощущениям были искусаны. Без колебаний он сокращает расстояние между ними и оставляет лёгкий поцелуй на шерховатых, пропитанных алкоголем губах Хайда, который всё так же продолжал спокойно спать, ничего не подозревая. Он не хотел оставлять его одного. Или же сам не хотел оставаться один и цеплялся за Эдварда? Габриэль решил оставить его в покое и откинулся на спинку стула, от чего тот противно скрипнул, но даже так не разбудил его гостя. А после Аттерсон и сам задремал.       Утро оказалось солнечным, что не часто бывало в последние дни. Изредка с улицы доносилось щебетание птиц. Первым проснулся Габриэль. Он ленивым взглядом осмотрел комнату и, убедившись, что с ночи ничего не изменилось, поднялся открыть окно, потому что в помещении было душно. Свежий воздух бодрил после сна. Аттерсон смотрел на улицу: на людей, спешащих по делам, на детей, бегающих везде и повозки, что громко катились по дороге. Город продолжает жить, забывая о том, что тут происходило и даже не догадывался, что причина большинства несчастных случаев сейчас ворочилась на кресле в доме нотариуса. Хайд стал заметно морщиться от попадающего на лицо света и прикрыл глаза рукой; его недовольный вздох заставил Аттерсона обратить на него внимание. — О, мистер Хайд, вы уже проснулись? Доброе утро, — спокойно сказал Габриэль. — Оно было бы добрым, если бы... — начал Хайд, но тут же растерялся, — в прочем не важно.       Аттерсон отвернулся к окну и дальше разглядывал пейзаж Лондона, но Хайд всё так же продолжал смотреть на него. Впервые за долгое время Эдвард смог расслабиться и почувствовать хоть немного спокойствия. Долгое время ему снились кошмары и прочие не самые лучшие сны, но в этот раз не было ничего подобного, даже наоборот, ему казалось, что он увидел во сне что-то приятное. — Что планируете делать дальше, мистер Хайд? — вновь заговорил Аттерсон. — Я не знаю. Ощущение, что меня убьют, если я выйду из вашего дома, — Хайд усмехнулся. — Вполне возможно, что это правда. Я знаю, вы многое пережили и навряд ли захотели бы всё вот так закончить, верно? — Аттерсон развернулся к Эдварду и пошёл в его сторону. Он не отвечал, но продолжал смотреть на него загадочным взглядом. — Я тут вот над чем подумал. Почему бы вам не остаться здесь? Вы бы могли помогать мне с различными делами, к тому же одному жить скучно, а я не расскажу о вас полиции и Джекилу. Я уверен, что вы можете измениться и стать лучше. Что скажете?       Хайд, казалось, ещё сильнее запутался  в происходящем, особенно от такого внезапного предложения. Он то смотрел на Аттерсона, то по сторонам, то закрывал глаза и хмурился. Нотариус протянул ему руку. — Даже после всего, что я сделал, вы всё равно хотите, что бы я остался? — Аттерсон кивнул. — Да, действительно... — Хайд взял его тёплую руку в свою и встал с кресла. — Ведь так будет лучше.       Неожиданно даже для самого себя Хайд обнял Аттерсона, от чего тот растерялся, но тоже обнял его в ответ. И это казалось таким правильным в этот момент.