go your way (I'll take the long way 'round)

У него не было выбора. Кирие – свеча во тьме, луч света из-за свинцово-темных туч, безопасное место, дом. Данте – костер, гром и молнии, адреналин, запах пороха и серы. У Неро не было никакого иного выбора, кроме как вляпаться с головой. Он хотел этого, хотел бурю в стакане и венах, хотел чувствовать себя тем, кем он есть, а не притворяться тем, кем был. Неро снова хотел войны, она сидела у него прямо под кожей, и никакие приходские молельни не могли изгнать из него эту одержимость. Кирие не показывала этого, но смотрела на него по-другому. С ожиданием, с надеждой, с тем, что Неро хотел ей дать, на самом деле хотел, но не мог. А чтобы взять то, что ему было нужно, у него не хватало храбрости. У него, охотника на демонов. Неро не спал ночами всю осень, пил кофе, терял терпение и килограммы. Каждый день клялся зеркалу, что вот сегодня – в последний раз, что соберёт всю имевшуюся у него волю в свой демонический кулак и отправится туда, куда его ведёт сердце и зов Ямато. Так они дожили до зимы. Одним прекрасным зимним утром Кирие сказала: – Ты изменился. И: – Я не думаю, что из этого что-то выйдет. А затем добила его: – Ты несчастлив здесь. Со мной. Кирие, славная нежная Кирие, если хотела, могла причинить такую боль, в сравнение с которой не шли ни одни раны, и она знала об этом. Они смотрели друг на друга из разных углов кухни и пили утренний кофе. Потом Неро встал, поцеловал её в лоб, как делал это каждое утро до этого, а она ушла разбираться с делами прихода, не рассчитывая застать его по возвращении домой. Неро её не заслуживал. Он тянул Кирие обратно в тот ад, из которого она хотела выбраться, сияющая и прекрасная. Большую часть пожиток занял чехол с Алой Королевой. В спину его провожали испуганные и презрительные взгляды и шепотки. Было откровенно плевать. На северо-западе, почти у самого горизонта, горел кроваво-красный костёр, и Неро знал, что все дороги – его, и ведут туда и никуда иначе. Когда Неро добрался до агентства «Дьявол может плакать», у него по щекам текли слёзы от того, насколько слепил его этот свет. Когда, спустя три коротких стука он услышал короткое, но раскатистое «Мы закрыты!», то камень, упавший у Неро с души, придавил его к самой земле. Данте, кажется, был не особо удивлён его видеть, а если и был – то вида не подал. Даже не убрал изгиб локтя с лица. Сказал просто: – Давно не виделись, пацан. Они притирались друг к другу до апреля, но Неро весь был – само терпение. Напряжение звенело в каждой его жиле, но он укрощал его, как котёнка. Не сегодня. Позже. Ещё чуть-чуть. Данте–наяву изгнал Данте-с-обратной-стороны-век. Неро, чувствуя себя бомбой замедленного действия, спал сном младенца. Вместе со зноем и обещанием сухого и жаркого лета, пришли майки, расстёгнутые на все пуговицы хенли и зуд не то, что под кожей – в самих костях. Это случилось в одну из первых майских ночей. Они пришли с неудачного дела – банально не успели, пострадали гражданские, оплаты едва хватило бы на оплату посреднических Моррисону. Данте был разбит, его трясло от не выплеснутого горького гнева, но просто упал, как всегда, в своё кресло за столом и закрыл лицо руками. Вот сейчас, решил неожиданно для самого себя Неро. Вот сейчас, когда он так уязвим, когда не оттолкнёт, когда даст себе волю. Неро почти подошёл к столу, по дороге стянув с себя кобуру Королевы и положив Розу на столик у дивана. Данте не отреагировал, даже с дыхания не сбился, когда Неро оказался вплотную к нему и развернул кресло. Не взглянул в глаза, когда Неро отнял его ладони от лица и склонился нависая. – Твоей вины в этом нет, – осторожно, словно оказавшись в клетке с диким зверем, прошептал Неро. – Ты не сможешь спасти всех. Данте не взглянул на него, когда Неро заключил его лицо в чашу своих ладоней и приподнял вверх. – Дай мне спасти тебя. Губы Данте были жёсткими и неподатливыми сперва, но немного усилий – и вот он, первый яростный ответ-укус, сильные руки, властно сжавшие бока, сбившееся яростное дыхание, раздувающее ноздри. Когда Неро оказался грубо и небрежно распят прямо на столе, то даже не сопротивлялся. Он ловил каждую кроху внимания, ласки, близости и упивался этим, как странник в пустыне, набредший на оазис. Боль была благословением, измученный, почти выпытанный,оргазм – откровением. Ещё некоторое время он так и лежал, придавленный чужим отяжелевшим телом, перебирающий пепельные волосы, так похожие на его, своей демонической рукой, бросающей на серебро причудливые блики. Пока Данте не отшатнулся от него, как от прокаженного, как от ладана, как от огня. Глаза у него были совершенно шалые и расфокусированные, но Неро был готов к этому ещё тогда, в Фортуне. – Ты какого хера натворил? – сипло спросил Данте, озираясь по сторонам. Заправившись в штаны, он добавил таким хриплым и больным голосом, что зимой Неро сошёл бы от этого с ума: – Убирайся отсюда. К этому Неро тоже был готов, пусть и не желал этого всем своим существом. – Иначе было нельзя... – попытался возразить он, соскальзывая со стола, но Данте только проорал ему прямо в лицо: – Вон отсюда! На секунду, даже стало страшно. Но Данте никогда не причинит Неро вреда, даже если захочет. Это знание, непонятно, откуда взявшееся, грело изнутри и лечило от таких болезненных слов. – Ты понятия не имеешь... – едва услышал раздавшийся себе в спину надтреснутый шёпот Неро, поднимаясь в свою комнату. Когда на востоке встало солнце, он уже ехал автостопом обратно, до Фортуны. Кирие удивилась, открыв дверь, но Неро на это лишь виновато улыбнулся. Он знал, что стоит пережить зиму – и костёр на горизонте приведёт его домой.