Плевать

      Чонгук целует мягко, совсем без задних мыслей и смущения, словно так оно и должно быть, словно это правильно.       Он не реагирует на слабые толчки в грудь и учащённое горячее дыхание над ухом, с тихими смешками и наигранными возмущениями. Его глаза бегают по влажным губам Юнги, лежащего под ним, тихо смеющимся и взмокшем от духоты маленькой однокомнатной квартирки их родителей.       Папа с отцом уехали ещё вчера, обещая вернуться через неделю-другую, а то и месяц. Просили «детей» вести себя хорошо и не ругаться. Чон, как старший, уже зрелый и более опытный, остался за старшего.       Чонгук жадно прижимает Юнги к белому матрацу, держит его тонкие запястья в своих, вдавливает худощавое тельце в кровать со зверской силой, упрямо держа под бдительным контролем каждый его рывок.       Юнги плавно, как змея, обвивает шею брата и медленно целует его ключицы, изрисованные чернильными рисунками, и выпирающие паутинки синеватых вен.       Это же неправильно.       А кто их остановит? Кто сможет убедить в глупости совершаемых поступков? Кто вперит ум и просветление?       Если родители узнают, если приедут раньше положенного срока, если соседи расскажут о частых, ежедневных «ссорах» братьев и беспрерывном скрипе кровати.       Плевать.       Искренне плевать на это ебучее «если» и кучу всевозможных событий, что могут произойти.       Они живут сейчас, а что будет дальше, лишь богу известно.

***

      — Сгорю в аду, — выдыхает едкий сигаретный дым Чонгук, поглаживая Юнги по голой спине и целуя по линии позвоночника, — Дьявол подготовит мне самый раскалённый котёл.       Юнги льнёт ближе к брату, опять кусает его нижнюю губу, и так по-детски, совсем невинно смеётся, играя тем самым на чувствах Чонгука. Юнги знает, что пойдёт с братом до конца: ад, рай, чистилище или просто темнота, — не важно.       Они — одно целое.       Они — братья.       Гук зарывается пальцами в белую копну волос младшего, тихо сдавливая их, целится чёрными смоленистыми зрачками в бездонные глаза напротив.       Юнги не попадёт в ад. Такому, как он, там не место. Чонгук это знает. Ещё он знает, что омега не заслужил быть испачканным в гнусном искушении и в сперме родного брата. Не заслужил лежать без сил после бурного ругательсва с ним на этом чёртовом розовом пледе в бирюзовой кофте с пони, и стонать от невесомых прикосновений его губ.       — «Не заслужил,» — знает альфа, знает, что он втянул в это брата.       А Юнги не хочет слушать, не хочет знать. Плевать он хотел на всё это. Он будет с Чоном рядом. Всегда. В ад одного его не отпустит, только вместе, только вдвоём.       И плевать на самый раскалённый котёл.

***

      Юнги ест разноцветные хлопья из сиреневой миски и, улыбаясь, набив полностью рот, смеётся за компанию с Чимином. Смеётся над его глупыми шутками и держит за руку, поглаживая по пальцам.       Гук подливает себе апельсинового сока и двигает пачку в сторону ребят, бурно беседующих о чём-то неважном.       Ревнует.       Чонгук уничтожает Пака глазами. Ядерные бомбы ему в жопу суёт. Место для могилки подбирает. Убить хочет, лишь бы и не дышал рядом с Юнги.       Ревнует.       Чон ждёт. Ждёт хоть одного мимолетного взгляда от брата. Хоть одного слова в свой адрес. Но тщетно.       Юнги под столом, поправляя спавший с колена чулок, стройной ножкой медленно гладит возбуждённую плоть своего альфы, невзирая на обнимающего его рядом Чимина.       Плевать.       Чонгук в ступоре. Он разрывает омегу вожделенным взглядом, старается держать себя в руках, но к хуям у него это получается. Он кусает нижнюю губу почти до крови, почти до самого мяса и ещё больше вглядывается в детскую улыбку Юнги, чёрт, да как можно довести до оргазма старшего брата одной лишь ногой, сидя за столом, при этом так улыбаясь?, который всеми силами не обращает на него никакого внимания, целиком посвящая себя разговору и объятиям с Паком.       Плевать.       Чимин здесь для вида, отгонять ненужные глаза и уши, скрывать истину. И, бесспорно, Чимин, как и Юнги, справляется со своей ролью на сто процентов, правда Пак даже и не знает о том, что это всего лишь временная игра, что вот-вот закончится, верит всем сердцем в любовь младшего омеги и думает, что с Юнги они навсегда.       Мечтай.

***

      Горячий, обжигающий поток воды стекает по сильным плечам Чонгука, увенчанным чернильными рисунками, и по хрупкой шее Юнги, украшенной сине-фиолетовыми засосами.       Они голые стоят, обнявшись, никто и ничто не преграда для них сейчас. Они — семья.       И это тоже неправильно.       — Ты на принца похож, — улыбается Юнги, делая из мокрых волос альфы незамысловатые рожки.       — Для тебя я буду кем угодно, — накрывает губы брата Чон, — Даже принцем.       Юнги смеётся, окидывает быстрым взглядом Гука с ног до головы, ручками гладит чернильные рисунки, хочет сказать что-то, долго мнётся, долго не решается, но словно осмелев, выдаёт:       — Даже отцом наших детей? — блондин целует грудь альфы.       На лице Гука скользит улыбка. Что-то внизу живота резко скручивает. Словно он всегда ждал этих слов. Хоть и сам понимает, что так быть не должно.       Плевать.       — Даже отцом наших детей.

***

      Юнги стоит, согнувшись над белым унитазом, держась ладошками за основание, и наблюдает как последние кусочки его любимого вишнёвого чизкейка отправляются на самое дно.       Во рту неприятный кисловатый привкус, на голове взъерошенные волосы, на лбу капли пота, на глазах слёзы, а в руке тест и две красные полоски.       Нервно Юнги ходит по ванной и чешет мокрые руки. Опрокинув голову к потолку, шепчет что-то невнятное и сквозь слёзы улыбается. Усевшись у холодной стены, смотрит на тест ещё раз. Не верит.       Наш ребёнок.       Омега невольно прикладывает ладонь к ещё плоскому животику и медленно поглаживает — чувствует новую жизнь.       Чонгук будет счастлив.

***

      Чонгук глазами по Юнги бегает и, рот открыв, смотрит ему прямо в лицо. До этого он никогда ещё не видел своего брата настолько красивым, настолько чистым и светлым. И в постеле он его имел, и целовал под дождём, и обнимал под одеялом, но... этот уже небольшой животик ему настолько подходит, словно так и должно быть, словно это правильно.       Юнги всё так же по-детски улыбается, когда Чон, наклонившись перед его коленками, медленно целует животик, выпирающий из-под бежевой футболки, шепча что-то, невольно плача от счастья, понимая, что там его ребёнок.       Ребёнок от Юнги.

***

      Родители знают.       Отец орёт, а папа рыдает. Приехав после почти пятимесячного отсутствия, они сразу же увидели живот, увидели братьев, спящих на одной кровати, увидели их сонные улыбки и переплетённые руки.       Оба родителя сетуют на жизнь и пророчат нескончаемый позор их семье. Говорят без лишних прикрас, кроют матом. — «Зверей вырастили.»       — Делай аборт, — выплёвывает слова отец, подходя к Юнги и брызгая слюной.       Омега плачет. Закрывает уши маленькими ладошками и не верит в услышанное:       — Нет, — протяжно скулит он, кидаясь к папе, что, побледнев, стоит со стаканом в руке. — Папочка, скажи отцу. Скажу ему. Папа. П-пожалуйста. Я же не могу убить своего ребёнка. Не могу убить нашего ребёнка.       Чонгук прижимает брата к себе. Глазами приказывает успокоиться и не слушать сказанное. Родители не правы. Они не знают что говорят.       Ребёнок будет жить.       — Родится таким же дауном, как и его родители, — с насмешкой выдаёт папа, ловя на себе ненавистные взгляды детей.       Чонгук их придушить хочет прямо на месте, не оставив и кровавого следа. Хочет вырвать их поганые языки и зарыть в сырой земле, чтобы их там сожрали черви. За такие слова забирают в ад, но ведь Чону уже подготовили местечко.       Парень злится и проклинает всё на свете. Обнимает плачущего Юнги, успокаивает лёгкими погладиваниями по плечам и шепчет такое нужное в данный момент: «Мы убежим.»       В полночь вещи уже собраны и братья стоят на пороге родительской квартиры, такой мерзкой и неродной, хранящей в своих стенах одни лишь гадкие воспоминания.       — Так будет лучше, — уверяет Чонгук, сжимая ладонь брата.       А Юнги ему верит.

***

      — Ваш ребёнок может родиться инвалидом, — неспешно говорит врач, — Процент рождения здорового малыша стремится к минимуму. Произойдёт чудо, если он вообще родится живым, а не умрёт в утробе. Я, лично, не верю в чудо. Поэтому оно вам надо?       Надо.       Юнги и Чонгук плюют на слова докторов, плюют на возможность рождения неполноценного ребёнка. Они сами знают, что надо делать. Даже не имея надлежащего опыта, они чувствуют, что малыш будет жить, что ему просто необходимо родиться. Родиться на зло всему миру.       Ведь братья верят в чудо.

***

      Юнги ощущает сильные толчки в живот, ощущает как Йеуль просится наружу, требует показать ему жизнь. Парень берёт руку старшего брата и, по-детски улыбаясь, целует Чона в мягкие губы.       Скучал по ним.       — Вместе? — Гук уверенно смотрит в чёрные глаза Юнги, которые ему дороже всего в этом глупом мире.       Неправильно.       — Навсегда! — из глаз блондина пробиваются еле заметные слёзы, которые Чон сразу же утирает рукавом своей кофты.       Плевать.