Dark room with count.

- Не так, девочка моя, - граф Александр перегнулся через стол, останавливая мою руку, несущую черную горящую свечу к бумаге. Я резко подставила вторую руку под уже наклонившуюся свечу и резко вдохнула, когда на ладонь упали черные восковые капли. Я посмотрела на графа, а в глазах уже были готовы маленькие слезки боли, сверкая и делая взгляд еще более щемящим мужские сердца. - Не так, любовь моя, или ты зальешь воском все приглашения. Граф поднес мою руку с восковыми «слезами» к своему прекрасному алому рту. Прикованная взглядом его искрящихся зеленых глаз, я сидела и не отрываясь следила за ним. От прикосновений его длинных пальцев к моей ладони, от пронзительного взгляда я трепетала. Все внутренности словно сжались, кровь пульсировала в висках от переполнявших чувств. На вид графу было лет 35. Я смотрела на него всегда как на бога или посланника небес в этот страшный хмурый мир, в котором работорговля царила наряду с новыми технологиями. Его золотистые кудри волос, доходящие до плеч, казались мне ореолом, обрамляющим его святое лицо — белое, скуластое. Темные брови делали глубоко посаженные зеленые глаза, похожие на два колодца с каким-то неведомым зовущим зельем. И ярко на этом бледном лице смотрелись алые, чуть тонковатые губы. А когда он улыбался, возле них образовывались тонкие морщинки и от от осознания, что все-таки и он был человеком, становится теплее... - Да, отец, - еле пролепетала я, когда он собрал воск с моей руки. Он отпустил ее и давно уже сел, облокотившись на спинку бордового бархатного кресла. Мы сидели в кромешной тьме его кабинета, разрываемой местами пламенным светом свечей. Да и зачем свет — мы лучше видим и ощущаем без ярких ламп. Я медленно, словно совсем не я это делаю, приложила руку к груди и накрыла другой, стараясь сохранить те частички боли от воска и щемящие душу прикосновения. Я опустила голову с копной волнистых светло-серебристых волос, чтоб мой граф не видел той единственной слезинки, появившейся от переполнявших меня чувств. Он молчит. Ему не нравится это грубое слово "отец". Оно не соответствует ему. - Да, папа, хорошо. Я снова взяла свечу и теперь уже быстро и аккуратно поднесла ее к бумаге, оставляя небольшую лужицу, а затем прикладывая его перстень. Это приглашения на бал-маскарад в его особняке. «В твою честь» - как говорил Александр. В эту очередную зимнюю пору мне исполнялось 318 лет. Но выглядела я все так же на 14, со своей маленькой грудью, узкой талией и длинными тонкими ножками. На бал приглашаются не только властные графы, такие, как мой отец Александр, но и не менее богатые люди, которым нравится боль. Мы их рассматриваем, как дорогие лимитированные блюда на нашем столе. Они нас — как особо изощренных искусителей, способных подарить как боль, так и радость. Приглашаются и обычные человеческие жертвы. Точнее поставляются от лучшего друга Александра Соломона. Он давно основал свое дело по продаже молодых рабов... - Это хорошо, что ты поняла, моя милая. Граф встал и, проходя мимо, меня поцеловал в висок, а затем направился к выходу из кабинета. Я сидела закрыв глаза. Все еще видя перед собой его — широкие плечи и торс в чуть прозрачной шифоновой рубашке. На мощной груди висит крест в короне из чистого золота, помнила пальцы с перстнями... Я попыталась представить его массивные накаченные ноги, утянутые в коричневые брюки и необутые длинные ступни с выступающими на ней синими жилами и ровными пальцами... Я знаю, где он. Но нужно закончить работу. Не двигаясь, я слышала, как позади меня мерно идут часы... Я знаю, что он сейчас там. Пройдя через темный коридор, окутанный сероватой дымкой ладана, я стою за коричневой дубовой дверью в ванную комнату. Я знаю, как она выглядит — просторная, с розовой плиткой на стенах, с холодным каменным белым полом... он знает, что я стою тут, в легком кремовом платье на тонких лямочках... Александр делает движение кистью, и дверь отворяется предо мной. Робко делаю шаг в комнату... Я всего этого продолжаю хотеть на протяжении трехсот лет, но каждый раз смущаюсь своих собственных желаний. Мой граф лежит в белоснежной ванне, наполненной свежей теплой человеческой кровью, а на самой поверхности плавает пара алых лепестков «для аромата»... а все-таки, он - романтик... Люблю его со дня своего «рождения». Вспоминаю тот день — я в белом легком платье, на серебристой головке белая шляпка. День пасмурный, и от порывов ветра появляются мурашки. Я смотрела на небо, на пролетающий к параду клин из девяти истребителей. Красиво. Затем я перевела взгляд и увидела, как он улыбается, из окна своей стальной кареты, остановившейся по другую сторону улицы. Не было ни страшно, ни больно. Сначала он подарил мне незабываемые ощущения своей любви как человеку. А через пару дней уже как вампиру. - Иди ко мне, моя девочка. Его плечи были над поверхностью. А руки лежали на бортиках ванны... мускулистые, белые, без единого волоса... Я села на край. Когда он меня увидел через окно и улыбнулся, я сразу поняла, что буду его девочкой. И до скончания времен. Он видит меня своей дочерью в обычной жизни, а я четко представляю себе его отцом. Папочкой. Это странная, возбуждающая воображение игра, когда мы считаем друг друга единой кровью и плотью, а затем находим темный угол и совокупляемся. Он аккуратно снял лямочки с моих плеч, и платье соскользнуло до талии. Александр взял мою руку и запястьем поднес к своему лицу. По спине, от поясницы к лопаткам, побежали мурашки предвкушения и наслаждения - «сейчас будет самое «вкусное». Пару раз прильнув губами поцелуем, он замер. Медленно вводя в ткань моего тела металлические клыки... Если это делать быстро, то теряется то непередаваемое ощущение давящей боли, растекающейся вверх по руке и восходящее к мозгу. Рука ноет уже до самого локтя. И я захожусь стонами, закатывая глаза. От этого внизу живота собирается тепло. Я поворачиваюсь в пол оборота к нему и глажу по голове, с легкой улыбкой, он отстраняется. Платье валяется возле ванны и я залезаю...