Mirror, mirror

Ньютон широко улыбается, искренне радуясь их встрече. Подумать только, десять лет ни звонка, ни писем, а тут такая потрясная возможность увидеться и поболтать. Гайзлер суетно сжимает и разжимает кулаки в карманах своего рабочего халата, подпрыгивает на носках, высматривая, когда же там закончится официальная часть по встрече делегации из Shao industries. В момент очередного короткого прыжка, взгляд Ньютона выхватывает в толпе знакомую тёмную макушку, отчего сердце пропускает несколько ударов и предательски переезжает куда-то под почки, даже не оставив прощальной записки. – Германн! – Подходя - да что там, практически подбегая, - к бывшему напарнику, Ньютон ни на секунду не прекращает улыбаться. Он рад, он так рад видеть этого зануду мезозойской эры, что готов выпрыгнуть из собственных кроссовок. – Ньют, - Германн отвечает ему более сдержанной улыбкой и кивком головы, сам протягивает ладонь для рукопожатия, ловко перекидывая трость в левую руку. Ньютон горячо трясёт ладонь Готтлиба, тратя эти несколько секунд на то, чтобы как можно тщательнее рассмотреть и его лицо, и нетипичный для него по своей элегантности деловой костюм, и новую трость. Красное дерево? Серебро? Взгляд закоренелого кайдзю-группи безошибочно угадывает в фигурной рукоятке профиль Остроголова. Похоже, что Шао действительно щедра к своим самым талантливым сотрудникам. Наверняка умница-Германн её негласный фаворит. – Слушай, до демонстрации ещё есть время, - торопливо говорит Ньютон, перехватывая ладонь Германна, чтобы удобнее было, если что, тащить его. В том, что это потребуется, Гайзлер ни секунды не сомневался. – Так что, пошли-ка, дружище, мне нужно узнать твоё мнение по поводу одной штуки. Но она крутая! Уверяю тебя. *** – Это более не важно, Ньютон, - Германн ещё раз смотрит на пачку листов в руках Гайзлера, но не с интересом и каплей непонимания, как минуту назад, а с плохо скрываемой усмешкой, какой родитель встречает вопросы излишне любопытного ребёнка. – Когда Лювень получит поддержку участников саммита, потребность в Егерях отпадёт раз и навсегда. Будущее за дронами. Ньютон рассеяно смаргивает, глядя на Германна из-под очков, практически полностью не узнавая его. Германн отказывается от Егерей? Погодите-ка. Германн Готтлиб. Отказывается. От Егерей. От тех, кого с таким жаром и пылом защищал десять лет назад. Ньютон лишь попросил его взглянуть на свои заметки, подсказать, как можно выжать максимум эффективности из ракетных ускорителей для повышения скорости развёртывания. Ньютон быстро пробегается кончиком языка по пересохшим губам. На виски давит тревога. Может, он не так понял? Может, он не так расслышал из-за недосыпа? – То есть... Ты мне не поможешь? Ньютон не любит выглядеть дураком, просто ненавидит. Голос звучит так жалко и надломлено, что Германн мгновенно смягчает взгляд. Но его губы... Всё та же натянутая на лицо маска, как и на улице. Ньютон думал, что это лишь часть стратегии Готтлиба по соблюдению имиджа, как в былые времена, но, судя по всему, выходило, что он ошибся. Эта пластмассовая улыбка стала обычным лицом Германна. – Ньют, эта идея – не шутки, ты же можешь просто подорвать себя, вместе со всем шаттердомом. Я не могу всегда быть рядом, чтобы вытягивать тебя из передряг. Тебе нужно передохнуть, освежить голову. Не хочешь поужинать сегодня вместе? У меня дома. Хочу тебя кое с кем познакомить. Гайзлер передёргивает плечом. Копящееся в висках напряжение дошло до высшей точки, лопнуло, как воздушный шарик, обдавая и без того агонизирующий от усталости мозг болезненной пульсацией от осознания, что его только что очень завуалировано послали. Да как он смеет отказывать рок-звезде?! Ладони сжимаются в кулаки, сминая и без того потрёпанные листки с формулами. – Я сам в состоянии вытянуть себя, знаешь ли, откуда угодно! И не надо тут выставлять меня безмозглым идиотом! Он выдал бы Германну ещё больше «тёплых» слов, но в лабораторию входит человек из Shao, что-то говорит Германну на мандарине, почтительно кланяется, и тот отвечает на том же языке. – Мне нужно идти, - поясняет Готтлиб, заметив замешательство в глазах Ньютона. – Рад был повидаться. – Германн! – Ньютон окрикивает его, когда Герман подходит уже к самому выходу. Гайзлер разводит руками, после чего расслабляет их, несильно ударяя себя по ногам. – Извини. Это всё чёртов недосып, сам знаешь, как это бывает. Мне всё время снится дрифт. И Антиверс. Предвестники. Каждую ночь. Готтлиб оборачивается только после того, как Ньют заканчивает говорить. Не полностью. Он чуть поворачивает голову, через плечо глядя на Ньюта. Охранник Шао у дверей многозначительно откашливается, но Ньютону на него плевать. Он впивается взглядом в лицо Германна. На секунду ему кажется, что пластиковая маска вот-вот слетит с его лица, шурша шёлковыми лентами завязочек, но Готтлиб ловко подхватывает её и вновь быстро цепляет обратно. – Это был потрясающий опыт, не так ли? *** – Эта дамочка не до конца была откровенна с тобой, - Ньютон шипит, крепко сжимая предплечье Германна так сильно, что у бедолаги наверняка позже проступят синяки. – Она использовала тебя в своих целях. Ньютон волочит Германна по коридорам Shao industries. Гайзлер бы обвинил их всех в том, что они обманули бедного наивного Германна, желающего помочь миру, но, судя по суете, творящейся в лабораториях, по панике, которую он заметил в глазах охраны, не было похоже, что кто-то из них ещё знал о бешеных дронах. Но, чёрт побери! Они что, не видят, что программируют? И куда смотрел Германн? – Я знаю, - спокойно отвечает Германн, разом давая ответы на все существующие вопросы, но и одновременно порождая этим новые. – Знал? Знал, и ничего не сделал? – Я ждал, где она ошибётся, но упустил первый ход. Я кое-что предусмотрел на этот случай. Мне нужно только добраться до главной панели управления. И ты мне в этом поможешь, как в старые времена. Только после этих слов Ньютон наконец замечает, что в лице Германн больше нет фальши и притворной доброжелательности, нет никаких масок, а только настоящее лицо того самого Германна, каким Гайзлер его запомнил перед расставанием. – Вообще-то, - уголки губ нервно дёргаются вверх, Ньютон тормозит на перекрёстке коридоров, потому что понимает, что сам не знает, куда он с таким рвением тащит Готтлиба, - в прошлый раз ты помогал мне, а не наоборот. – В таком случае, я помогу тебе помочь мне, чтобы мы могли спасти мир. Что скажешь? – Скажу, что это звучит круто. *** Всё идёт не по плану ещё в лифте. Да, у них толком не было никакого плана, но что-то Ньютону подсказывало (а этому чему-то доктор Гайзлер привык безоговорочно доверять) примерно с десяток пунктов, которых в этом плане быть не должно было. Последний раз он дрался в университете, после одного из выступлений своей группы. Одному пьяному парню с горячей головой причудилось, что Ньютон как-то не так посмотрел со сцены на его девушку. Вкус крови из впервые разбитой губы не забывается никогда. Ньютон не чувствует челюсти. Кажется, он прикусил язык, но всё это меркнет по сравнению с ослепляющим, прекрасным адреналином, едкая, острая пульсация которого расходится по телу и напоминает, что он ещё жив. Мир вокруг замирает, всё движется по отдельным кадрам с длинными промежутками, в течение которых Ньютон успевает подметить и рассмотреть каждую мелочь. Пистолет в его руке. Ньютон никогда не держал в руках оружия, он ведь человек науки, а не солдат. Единственное, что он знает, так это то, что на курок не жмут - его взводят, а вот «как» и «куда» - вопросы уже более сложные. Охрана на полу. У одного из них разбит нос. Второй держится за голову, потому что, даже если Ньютон не умеет стрелять, пистолет до сих пор остаётся весьма увесистой штукой. Ещё два человека лежат на другой половине кабины. На половине Германна, стоящего к Гайзлеру спиной. Ха! Они даже тут умудрились всё поделить, чтобы не мешать друг другу. Ладонь крепче сжимает пистолет. Ньютон счастлив, потому что они с Германном вполне могли умереть сейчас, но они живы и даже оба целы. Ньютон счастлив. Так счастлив, что готов забить на все пункты правил Германна о публичном проявлении чувств, забить на обстановку и обнять этого зануду. Открытие дверей. Один охранник на половине Германа ёрзает, держит ладони на животе. О нет, Германн сломал свою трость об этих придурков? Охранник поднимает голову и со страхом смотрит на Готтлиба. Точно, сломал, древко в одной руке, а рукоять – в другой. Последний человек, из взявших их в коридоре, не шевелится вообще, лежит, неестественно скрючившись и заложив руки под себя. С рукоятки с Остроголовом что-то капает. Что-то чёрное. Нет. – Германн? Готтлиб молча прячет стилет обратно в трость. Красное. Капающая жидкость не чёрная, а красная. Ньютон это отчётливо видит, глядя на руки Германна. – Мне пришлось защищаться, Ньют. – Германн спокоен. Ньютона это пугает больше факта того, что они только что убили человека. Германн убил человека.– Нам нужно спешить. Идём. И всё так же спокойно Германн переступает через ноги того человека («нет, - поправляет себя Ньютон, - не человека, а трупа») и выходит из лифта. *** Экраны в командном центре Shao industries полностью застилает красный поток, он течёт и меняется, но неизменной остаётся только укоренившаяся в голове мысль, что это вирус, который Германн запустил в систему. Ньютон отчаянно хочет верить, что всё это необходимо, чтобы остановить дронов и спасти людей. Но однажды в жизни приходит осознание, что ты слишком много лжёшь. К сожалению, преимущественно самому себе. – Зачем тебе это? – Ньютон нервно озирается, выискивая взглядом хоть кого-нибудь, кто может помочь ему разобраться с этим. Как бы ни было велико желание Ньютона действовать соло и забирать всю славу исключительно себе, стоило признать, он не мог действовать один всегда, ему нужен был напарник, нужен был друг... Нужен был Германн. Он говорил, что не сможет всегда быть рядом, чтобы помочь разобраться с очередной задницей. И вот он здесь, вот они наедине, а вокруг творится та самая задница, но Ньютон не испытывает от этого ни крупицы радости, ни облегчения. – Почему ты это делаешь? – Зачем? – Германн смотрит на него всё с той же взрослой снисходительной улыбкой, долей праведного удивления и чего-то такого, что Ньютон никогда раньше не видел в Готтлибе. Презрение. Пренебрежение. Отвращение. – А просто так. Впрочем, давай рассуждать логически, если ты на это способен, конечно, друг мой. Может, потому что со мной обращались как с ничтожеством и калекой, как с пустым местом? А может Он - о, как мило - просто хотел защитить того, кто использовал его и выбросил на обочину? Может поэтому Он это сделал? Трость с оглушающим хлопком ложится на приборную панель, отчего по стеклянному покрытию расходится крупная паутина трещин. Голова Германна низко опущена, но даже так Ньютон видит капли крови, спадающие вниз от его лица. – Знаешь, «Ньют», - Готтлиб выпрямляется и поворачивается к Ньютону, уверенно становясь на правую ногу без какой-либо поддержки; капли крови застилают губы, - у меня в последнее время всё как-то не так, понимаешь? И сам я какой-то... Не свой. – Германн, - воспоминания проносятся в голове разбитым калейдоскопом, засыпая осколки цветных стекляшек в глаза без возможности их закрыть. У Ньютона даже нет секунды удивиться тому, что он не падает в припадке, а ведь он сегодня не принимал лекарства. – Это Вы. Предвестники. Готтлиб вымученно улыбается, слизывает кровь и пожимает плечами. – Прекрасно. Какой потрясающий интеллект, ты действительно гениален, как Он и говорил, почти настолько же, насколько глуп. Ты мог бы стать неплохим «образчиком». – Германн, - он повторяет вновь, пока мысли, как толпа крикливых, жирных, мерзких чаек мечутся в голове, дербаня мозг на миллиарды крошечных кусочков. Ньютон делает осторожный шаг в сторону Германна.- Ты должен сопротивляться. Ты должен вернуться... – Уже слишком поздно, Ньютон. Так будет правильно. Ты сам видел. Ты же помнишь? – Синхронно с ним Готтлиб делает шаг назад, упираясь спиной в края панели, отчаянно мотает головой. – Уж лучше я, чем ты. Уходи. – ...Пожалуйста. Ты должен вернуться. Вернись ко мне, прошу. Рывок. Очки слетают на пол, когда длинные тонкие пальцы Германна, некогда казавшиеся Ньютону мягкими и чуть-чуть красивыми, крепко сжимают его шею и пригвождают к ближайшей стене. Германн что-то кричит ему в самое лицо, отчего кровь, до сих пор капающая из носа, попадает на кожу Гайзлера, но страх не даёт сосредоточиться ни на одном слове, вылетающем из этих тонких, искривлённых от злости губ. Цепляющееся за тонкие ниточки жизни, оттаскиваемой от своего носителя ледяными клешнями нехватки воздуха, сознание кое-как фокусируется на глазах умолкнувшего Германна. Пальцы рассеяно гладят руки Готтлиба. Ньютон винит лишь себя, за то, что не уберёг и не разглядел всего сразу. – Прости, Ньют, - Германн наклоняется к лицу Гайзлера, касаясь кончиком носа его скулы. – Я тебя подвёл. *** Ньютон вновь ощупывает свою шею, в каком-то странном порыве нездорового мазохизма нажимая на желтеющие синяки. Хочется смеяться, ведь они скоро сойдут, а Гайзлер боится этого сильнее всего, потому что какая-то часть его не хотела расставаться с этими отметинами: это всё, что у него осталось от Германна. Ньютон уже час крутится возле карцера, то есть практически с той самой минуты, как Готтлиба доставили из Токио. – Можно мне к нему? – Гайзлер ловит Джейка, как только тот выходит из камеры. – Это не он, это Предвестники. Ньют дрожащими руками хватает за лацканы формы уходящего от него Пентекоста, не находя в юнце ни капли схожести со Стэкером. – Он там, он ещё не пропал, я знаю. Мы должны ему помочь, дайте мне поговорить с ним! – Ньютон дёргается, как от ожога, когда руки охранников хватают его за плечи и отрывают от Пентекоста. – Мы разберемся с этим сами, док, - Джейк одергивает рубашку. – А вас перебросят в шаттердом Анкориджа. – Что? – Ньют ведет плечом, пытаясь вырваться из хвата неотстающих охранников. – Но вся работа сейчас будет здесь, вы не можете вот так просто меня выкинуть! – Вам больше не придётся работать, доктор Гайзлер. Ньютон замирает, чувствуя холод металла на своих запястьях, вновь лжёт самому себе, тщетно уверяя сознание, что это не наручники щелкают за его спиной. – Что? – Вы ведь тоже входили с ним в дрифт? – Ах, вот оно. Взгляд. От отца у него только взгляд, и метод предупреждения проблем. – Увести. До выхода из тюремного блока не более пяти метров, но пока его тащат к двери, Ньютон успевает чудом не вывернуть себе плечевые суставы; он срывает горло, выкрикивая проклятия и угрозы в адрес всех, кого видит или может вспомнить в таком расшатанном состоянии. Он зовёт Германна, но тот не отвечает, просто не может помочь, быть рядом, чтобы, как всегда, спасти шкуру напарника. Когда из горла вырывается только рваный хрип, запоздало начинает работать голова. Наверно, Германн чувствовал себя таким же одиноким и сломанным? Он кричал? Он звал Ньютона или кого-то ещё, ожидая хоть какой-то помощи? Он ждал, что придёт кто-то, чтобы спасти его? Он хотел уберечь от такой же участи Ньютона? Гайзлер прекращает сопротивляться, начинает вяло перебирать ногами вслед за своим конвоем. У Германна Готтлиба низкий КПД. У Ньютона Гайзлера под ногами рушится мир, потому что его страсть стала его погибелью. «А если союзников нет на этой стороне, почему бы тебе не поискать их по ту сторону изгороди?». Ньютон беззвучно смеется голосам в своей голове, тревожа повреждённое горло. Где подписать договор?