Воспитание

Быть отцом-одиночкой с целым выводком детей — очень сложное дело, почти адский труд, который Советский Союз выполнял с большой гордостью. Еще бы! Его в пору назвать образцовым родителем — детей он почти не бил, мог лишь раздать подзатыльники старшим — России и Украине, чтобы не ссорились и за младшими следили; зато в свои тридцать лет уже вполне мог похвастаться и кулинарным, и воспитательным опытами. Он умел плести косички дочкам, сшить сотню костюмов на утренники за одну ночь, готовить и стирать — базовый набор домохозяйки, которым он мог бы даже гордиться, если бы не одно «но»: его дети из очаровательных ребятишек стали вырастать во вполне обнаглевших подростков. Не проходило ни одного дня, когда бы Россия и Украина не устроили потасовку в школе, Беларусь не трепалась бы по телефону, смущенно накручивая на палец шнур, а остальные — не пытались бы что-либо сломать, продать и так по списку. Порой Союз даже думал уйти со своей работы на заводе, где он продолжил работать даже после войны, чтобы ежесекундно находиться рядом со своими детьми и устранять причины их ссор. Но дети уже перестали себя такими считать: у старших бушевал ветер в головах, они могли часами не появляться дома, а потом возвращаться, но уже в сопровождении милиции с подбитым глазом или еще чем-либо. — Комендантский час?! — подавился Россия, когда отец, скрепя сердце, за завтраком пояснил новые правила в доме. Конечно, мало кому это понравилось, но Союз не мог поступить иначе — его заваливали работой на заводе, а он почти ежедневно уходил пораньше, чтобы забрать сыновей из какой-нибудь самозабвенной жопы. — Тебя что-то не устраивает, Россия? — устало потер переносицу СССР, опуская ложку в дымящуюся кашу. Есть хотелось смертельно из-за омраченного вечера прошлого дня, который он потратил, чтобы закончить то, что требовалось выполнить еще месяц назад. Он вернулся домой почти за полночь, но дома все еще горел свет, а соседка — любезная Антонина Васильевна — пыталась догнать Эстонию и Литву, чтобы уложить их спать. «Дурдом, а не дом, дорогой мой!» — пожаловалась недовольная женщина, поджав губы и подбоченясь, и ушла к себе — капать валерьянки и спать. А отцу семейства пришлось разруливать всю ситуацию, тогда он не выдержал — крикнул так, что Антонина Васильевна с испугу добавила себе лишние две капли валерьянки. — Почему мы должны быть дома в семь, когда сам ты приходишь только к утру? — не растерялся мальчишка, поджав обиженно губы и отодвинув нетронутую тарелку с кашей от себя — немой протест на заявление отца. Дети испуганно вжали головы в плечи, только Украина и Казахстан продолжали есть, как ни в чем не бывало — лучше сейчас, чем остаться голодными до вечера. — Россия, ешь, иначе будешь ходить голодным, — Союз сделал глоток компота, — у меня достаточно проблем на работе, чтобы выслушивать еще и твои претензии. С вами снова посидит соседка, будьте добры меня не позорить: она делает это от чистого сердца. И снова застучали ложки о тарелки в ромашках. Только Россия сидел с безучастным видом, в упор, не моргая, наблюдая за отцом. СССР поднял глаза и вздрогнул, встретившись со взглядом сыночка-бунтовщика — уж он-то точно вытворит какую-нибудь пакость, чтобы насолить отцу и добиться отмены злополучных ограничений. — Россия, — Союз нахмурился, заметив, как подросток сует руки в карманы и быстрым шагов выходит из кухни, — вот ведь, так ничего и не съел. Заметил мужчина, устало вздыхая: снова еда насмарку! Что ему с этими оболтусами делать-то? Ставить в угол — не вариант, выпороть — обижаться будут дольше, чем обычно, да и казалось, что взрослые дети должны понимать, что они уже не маленькие. Из раздумий о расправе над старшеньким его вывела малышка Эстония, обеспокоенно тянувшая его за штанину. — Что такое, Эстония? — погладил он дочку по голове. Девочка лишь улыбнулась, доводя отца до приступа неконтролируемой любви, и указала в сторону двери, где уже стоял шум и гам из-за собирающихся в школы и сады детей. Вести их должна была Антонина Васильевна, а СССР — он посмотрел на часы, что висели на стене — спешить на работу. Он закинул грязную посуду в раковину, попутно натягивая носки на босые ноги и пытаясь найти в этом бардаке свой пиджак. Он в спешке схватил свою сумку, попытался расцеловать детей — в щеки, лбы, носы и макушки — и в спешке, перепрыгивая через две-три ступени на лестнице, скрыться где-то внизу подъезда. — Ну, — хохотнул Россия, натягивая пиджак, — видимо, комендантский час отменяется?