«вот тут вот стукается»

Ося потянулся к двери, но так и замер, услышав знакомый голос со знакомыми самоуверенными нотками. Уже и появляться не хочется, а может… уходить?.. Осип плюхается на диван и закуривает, упираясь локтями в колени. Представляет, как Япончик появляется тут — наверное, краше вчерашнего смотрится. Да и «делается» там снова во дворе, а Осипу тут отсиживаться (точнее — дожидаться), вот оно ему надо?.. Скрипит дверь.       — А шо мы отдыхаем, переловили уже всех?       — А ты шо не отсиживаешься? — интересуется. — Не боишься, что выведу за руки? Губы кривятся. Ося выдыхает через нос и не морщится, привычно уткнувшись тёмными глазами в бандита.       — Я тебя много раз знаю, — усмехается Мишка, — сыскным других хватит, за мной ещё не скоро придут. «Да хоть бы», — мыслит Осип, — «только облава за другой сыпется…» Япончик издевательски усмехается, заприметив чужую задумчивость. Валится на стул, словно в своей квартирке находится, и тянется к портсигару. Дым заполняет комнату, затуманивая жгучие глаза напротив. Мишка по-прежнему кривит губы, и это отчего-то до того бесит Осю, что он подрывается с места и бросает чинарик на стол.       — О-ося! — осуждающе протягивает Миша. — Ну мы ж не басота какая, ну шо за манеры? Да знал бы он, как всё это изводит сыскного! Мишка бы себе всю голову поломал, чтоб такое размыслить. Не видеть бы его столько же, сколько времени он продолжает издеваться над Осипом. Сил его уже нет с напором выступать в кабинетах, а это Высокопревосходительство чего стоит!.. Да знал бы этот самоуверенный, напыщенный, деланный!..       — Да что ты рожу кривишь, Ося! — выдыхает Мишка, снимая шляпу. — Какие-то проблемы с преступным элементом?       — Пять налётов, — процедил тот, сходя с места. Ноги несли к окну, а оттуда к шкафу. Не стоялось ему на месте! Не мог он больше трезво соображать! — Вы совсем обнаглели уже!       — Народу надо шото кушать, — разводит руками Мишка.       — Да вы!..       — Вот только не надо делать мне нервы, — собеседник поднялся, наконец, показывая себя, — их есть кому делать, Ося. Парень оскалился, порываясь высказаться ещё, но вовремя попались под взгляд чужие руки, а потом и говорить перехотелось, хотя и было что сказать. Мишка снял пиджак и провёл ладонью по идеально уложенным волосам. И без того тонкие губы сжались на папиросе, лицо казалось уставшим и отчего-то измученным. Япончик смотрел напряженно, сжимал спинку стула и выдыхал дым через нос. Ося бы проклял этого человека, да только не мог. Там даже не совесть — сердце не позволяло плохо подумать. А что до подумать, так Ося был первый в очереди. Ну вот и что он может сделать, зная наперед, где и когда могут взять Япончика? Ему в полицейском участке не место. Этот человек прикипел к улице до такой степени, что сливался с проулками лучше самих домов.       — Послезавтра на Парамоновских складах, — выдавливает сыскной. — Людей достаточно. Намерены тебя положить, быстро и навсегда. Мишка цокает языком, оглядывая папиросу, застывшую между пальцами.       — Да не всерьёз это всё, — отмахивает он. — У меня не полные карманы удачи, но что-то таки осталось.       — Так ты шо, скорее меня спешишь закрыть тебя в участке?! — хмурит брови Ося. Может и незаметно, но это наплевательство на такую ценную информацию и на отношение парня-таки ранит Осю. Ну разве нельзя по-нормальному?!       — А шо? Есть какие возражения? — удивляется Япончик. — Или ты лично хочешь прижать…       — Замолчи свой рот, — рыкает Ося, подходя к столу.       — А если нет, то шо, драконов своих покличешь? Ухмылка не должна так выводить из себя. Осип понимает, что горечь липнет к лицу, и её видно настолько хорошо, что увидел бы слепой. Руки упираются в стол, спина горбится, потому что нет больше сил злиться на чужое безрассудство и идиотизм. Хотя, в случае Япончика, эти слова имеют один и тот же смысл. Этому бандиту ничего не объяснишь. Он и видеть ничего не хочет, не то что слышать! Мишка кажется таким легкомысленным, таким самоуверенным, таким…       — Ося, да шо ты принимаешь всё близко к сердцу? «Усмехается», — думает парень, обращая пустые глаза на Мишку. — «Издевается».       — Если меня не принимают близко к сердцу, то чего я должен себя рубить? Там бы не только сердце. Там всю душу исполосовало бы наверное. Был бы Япончик серьёзный, был бы он сообразительный рядом с ним, да хоть на минуту!.. Мишка потушил чинарик о ракушку и без промедления оказался рядом с Осей.       — А соткуда ты узнал? — шепчет он в ухо. — Прямо так и не принимают что ли? Осип повернул к нему голову и вздохнул, чувствуя себя поразительно уставшим. Мишка может и не знал, но выпивал все силы на раз-два. «Рядом с ним было бы хорошо отдыхать», — думает парень, — «если бы он не был сыскным, а Мишка бандитом».       — А по тебе что ли увидишь? — какое жалкое проявление остатков эмоций.       — Ну может ты не слышал за главное, шо я не бросаюсь словами. Я всё продумываю, Ося, я впереди всех ваших… — ему сложно проглотить ругательство, но он сдерживается, а по напряженной челюсти и не скажешь. — Так вот, я хочу сказать, что мне невыгодно, чтоб все знали за тебя. Я король, Ося, я большой элемент, и даже нам двоим невыгодно понимать то, что мне вот тут вот стукается. Мишка бьёт по жилетке в районе сердца. С такой пылкостью, так мощно и выразительно, словно пытается накормить изголодавшегося. А Осип такой: голодный до чужого чувства, голодный до чужого признания. «Оно того не стоит», — мыслит он, — «терпеть эти встречи и ждать момента, чтоб пустить пулю в широкую спину».       — Ося, — Миша по-прежнему дышит ему в шею, склонившись к собеседнику предельно близко, — надо улыбаться, Ося, потому как завтра будет ещё хуже… Парень усмехается и, наконец, выравнивается, повернувшись к Япончику. Много ли слов надо или действий, чтоб понять, чего от тебя хотят? Мишка может и дурак (по мнению Осипа), но такое пропустить мимо глаз ни за что не сможет. Почему-то именно сейчас всё так, как надо. Осе совсем не легче от того, что Мишка признал своё в чужих чувствах, но как же быть с этим нестерпимым желанием жить. Просто жить, не зная напряжения от ежедневных заготовок к операциям на чистку от банды Мишки Япончика. Жилетка уже не стягивает чужую грудь, а тонкая белая рубашка не пестрит перед глазами. Мише плевать, если случится стук или облава прямо сейчас. Он уже и не помнит себя. Когда начал так сильно доверять сыскному? Может, сейчас или всегда?.. Помимо сердца и треска в душе ничего не слышно. В голове столько дел крутится, что спину ломит. Мишка тянется к чужому телу, чувствует отдачу, какой ещё не было. Тут и думать не надо, кому сложнее. Может, оно так и надо? Удобно ведь знать наперед шаги полиции и просчитывать иные пути до забитого рублями чужого кошелька. Мысль отпускает натянутые нервы. Ося хмурится, отрывается от Мишки и валится на диван. Руки дрожат, будто пытаются справиться с желанием взяться за голову. Япончик подвигает стул к дивану и садится впритык к коленям, охватывая ладонями чужие кулаки.       — Знаешь, чего я не хочу? — тихо спрашивает Осип. — Чтоб когда-нибудь мне пришлось в тебя стрелять. Сильно не хочу. Вены на тыльной стороне ладоней набухли до предела. Япончик смотрит на них и еле сдерживается, чтоб встряхнуть Осипа, лишить его мимолётного безумия. Вместо этого сводит чужие руки вместе и касается пальцами тем самых вен. Осторожно только, нежно, мягко.       — Так а в чем же дело? — шепчет Мишка, боясь навредить такой привычной издевательской манерой речи.       — Если придётся стрелять… я не выстрелю. У Оси тёмные, такие отчаянно злые глаза, словно он уже стоит напротив него, направив наган. Мишка и думать не может об этом, никак не представляется эта картина. Он и так знал ответ, просто… как же сложно всё самому себе объяснить.       — Тебе нужно пропасть на время. Есть, где отсидеться хоть? — переходит к делу Осип. Всё так быстро, без лишних эмоций. Всегда собранный, готовый к худшему, идущий насмерть. Вот, за что его стоит любить.       — Найдется, Ося, — привычно усмехается Мишка, откидываясь на спинку стула, — найдётся.