На этом кладбище останутся двое

      — Прекрати на меня так смотреть. Ненавижу.       Тёмное небо было разукрашено хороводом звёзд, что плясали вокруг убывающей луны. Это было единственным источником света в этом месте. Ещё бы, зачем на кладбище фонари?       Атмосфера этого места была наполнена недосказанными словами, не сделанными делами, незавершённостью. Никто, никто и никогда не умирает тогда, когда это нужно, будь то ребёнок о двух месяцах или старик семидесяти годов. Когда-то у этих людей были перспективы, цели, стремления, ценности. Теперь все это заперто в досках и земле. Кажется сама почва пропитана мёртвым молчанием чьих-то надежд. Они уже никогда не воплотятся, потому что это сделать некому.       В эту январскую снежную ночь к одному из жителей Maison des âmes mortes* пришёл посетитель. Статная женщина стояла над могилой, все вокруг замолчало, даже ветер стих настолько, что треск снега под туфлями был слышен по всему кладбищу. Природа вокруг умолкла, наблюдая. В её руках лежала одна красная роза. Лепестки горели алым пламенем, а стебель был обрамлен длинными шипами. «Я приношу тебе частицу себя» — промелькнуло в голове у Амели Лакруа.       Битых десять минут женщина прожигала взглядом портрет человека, который однажды её любил. Они даже были женаты. Теперь его труп доедают черви, а она смотрит на какую-то жалкую фотографию, что была сделана прямо в день их свадьбы. Для удобства Вдова даже присела на колени перед могилой, всматриваясь в уже как несколько лет мёртвые глаза. Она как будто ждала диалога с ним, ждала обвинений, упреков, ненависти, но взамен получала лишь молчание и улыбку фотографии.       Наконец, Роковая Вдова начала разговор.       — Прекрати на меня так смотреть. Ненавижу. — сложив руки, она смотрела на него. Сомкнутые изящные губы, ничуть не дрогнувшее выражение лица, глаза… Можно ли описать глаза того человека, который потерял всякие чувства? Невозможно. Они просто не поддаются никакому литературному слову, кроме «кукольные». Но её глаза… Они не были кукольными. Они такими лишь казались. Внутри её глубоко закапанной души можно было увидеть интерес, самый неподдельный интерес к тому, что она не понимает. Один её взгляд задавал тысячи вопросов, однако не получал ответов. Что интересовало Амелию Лакруа, можно было только гадать.       А Роковая Вдова продолжала разговор.       — Ну, привет. Скучал по мне, милый? — спросила женщина, горько, а может и победно ухмыльнувшись. В голосе звучала ирония, но было не понятно, чем она вызвана. Она крутила розу в ладони, будто насыщаясь болью, что создавали шипы. — Тебя так далеко похоронили. Еле-еле нашла. Как поживаешь?       Но муж молчал. Молчала и сама Амели, будто все же ждала ответа. Кто знает, может в её мыслях она представляла, что же ответит Жерар. Она смотрела в проникновенные карие глаза. Удивительно, как фото может передать взгляд человека. Он будто бы на самом деле сейчас находился рядом с ней.       — Ты, наверное, спрашиваешь себя, зачем я пришла сюда, — Роковая Вдова усмехнулась. Она поднялась с колен, подошла ближе к надгробию, провела левой рукой по имени, написанным на надгробии, стирая слой пыли. — А ты знаешь, мне и самой интересно. Я двигалась… Инертно. И чем только я была ведома… Впрочем, неважно. — девушка снова отстранилась от могилы, отойдя на пару шагов. Отвернулась. Ветер решил помешать разговору двух бывших супругов, мягко пролетев мимо. Волосы, что были собраны в аккуратный, тугой хвост, качнулись от дуновения. Амели не решалась посмотреть назад. Она чувствовала на себе тяжёлый, мрачный взгляд…       Воцарилось молчание. Каждый в этот момент думал о своем. Наконец, она решилась продолжить, но так и не смогла повернуться.       — Я вспомнила нашу с тобой ссору, — прошептала Амели с непонятным голосом: не то он отображал обиду, не то иронию, не то невиданную ранее эмоцию. Вообще вся её речь была наполнена тем, что не понять никому, кроме неё самой. — Ты так поздно пришёл домой в тот день… Помню, открываешь ты дверь, а я сижу на диване, в гостиной, жду тебя. На столе стоит кружка, оранжевая, помнишь? На ней ещё огромная капля василькового цвета, когда я ногти красила и по ошибке вместо пузырька окунула кисточку в кружку, — Амели поёжилась, сильнее затянув на хрупком теле пальто цвета молочного кофе. — Я так… Переживала. И злилась. И, чёрт, да, я злилась. Не позвонил, не написал, прийти должен был 3 часа назад, телефон выключен!.. — Лакруа говорила тихо, но последние предложения вырывались из уст с явным повышением голоса. — А помнишь, что было, когда ты пришёл домой? О, это просто великолепно. — Роковая Вдова сжала в руке розу, усмехнувшись. — Ничего. Вообще. Ты поцеловал меня в лоб и все ушло. Вот как так, послушай? Как же я должна была тебя любить, чтобы забыть обиду? Это мне чуждо. Я не знаю, каково это.       Ветер потихоньку вернулся в привычное русло, осторожно распространяя только что выпавшие снежинки. Холодало. Вместе с этим, в воздухе повисло напряжение, которое даже ветер унести был не способен.       — О, не надо меня жалеть. — отрезала Роковая Вдова, вскинув голову вверх и прищуря глаза так, будто смотрит в определенную точку, кидает вызов. Именно от такого взгляда должны были бы пробежать мурашки и сжаться сердце, но он больше выражал мольбу и сожаление, чем злость и обиду. — Я всем довольна. — Вдова демонстративно уколола свой указательный палец о шип розы и скинула каплю крови ногтем. — Человеческие чувства щедры на сентиментальности, а они, как ты знаешь, губят. — Роковая Вдова повернулась к могиле, взглянув в глаза фотографии. Взяла её в руки, провела ногтем вдоль щеки мужчины. Она хищно улыбнулась, и этот взгляд, боже, это взгляд был полон эмоций: злость, кровожадность, гордыня, насмешка. Удивительно много эмоций для той, кто «утратил все чувства». Такой взор символизирует полную любовь и отдачу делу. Вот только если у пекаря — пирожные, у неё — убийства. — Ты не виноват, что любил меня. Но нужно было быть предусмотрительнее.       Она присела рядом с фото, поставив его назад, и продолжила разговор.       — Да, если бы ты только знал, сколько же жизней я загубила, — Амели Лакруа вздохнула. — Если честно, я даже не все помню. А твою отчетливо. Может, потому что она была самой первой? — девушка задумчиво вскинула голову вверх. — Молчишь… Ой, а помнишь, день нашей свадьбы? Иду я, значит, по этому огромному коридору. Свет сочится в окна, зал украшен белыми лилиями, лентами, всем, что можно было. Да, я помню, как ты уговаривал меня на эту пышность. До сих пор не понимаю, нельзя ли было без этого… Так к чему я. На меня все смотрят, а главное, ты не спускаешь с меня глаз. Я тогда была такая счастливая… Встала рядом, слушаю священника. Как же много он говорил! — на лице девушки появилась едва заметная улыбка. — Но я слушала всё. До единого слова. И в горе, и в радости, пока смерть… Не об этом. И вот, долгожданный вопрос: «Амели Гийяр, готовы ли вы стать законной супругой Жерара Лакруа?». Я беру тебя за руку, улыбаюсь, и говорю: «Да».       Улыбка пропала с лица Роковой Вдовы, она глубоко вздохнула и устремила глаза вверх. Молчаливо смотрели на неё звезды, луна озаряла её прекрасные, словно кукольные черты лица. Всё будто замерло, было настолько тихо, что слышалось медленное, едва бьющееся сердце девушки. Каким же долгим было молчание… Амели обдумывала то, что только что сказала, зачем это было и для чего, а Жерар молча ждал продолжения. Но мысли о нём стали давить на Вдову и она с раздражением поднялась. Ветер вихрем подхватил локоны её шёлковых волос, заставив их кружиться с ним в танце; он будто очнулся ото сна, начиная нагнетать. Внутри было опустошение. Чем оно было вызвано, она пока не знала… Что-то рвало изнутри, царапало и пыталось вырваться наружу. Эмоции, ранее не испытываемые Роковой Вдовой, заставляли её злиться. С враждебностью она отошла от могилы, сжав в руке цветок.       — Одного не понять. Почему для меня это было так важно? Что я нашла в тебе? А главное: что во мне нашел ты? Я ничем никогда не отличалась. Ну, а ты… Помнится мы тогда проснулись вместе, твоя комната, все сплошь белое: комод, обои, даже рамки картин. Я тогда подумала, что всё под стать хозяину… Ты был таким ярким лучом в моей жизни, каждый день я задавалась вопросом, как ты вообще мог заинтересоваться такой заурядной личностью, как я. Иногда мне даже казалось, что ты со мной просто из-за того, что так сложилось. И тут я увидела кое-что в рамке, на стене, но это была не картина. Приглядевшись, у меня даже заслезились глаза: в рамке был билет в театр, как раз в тот день, когда мы познакомились… Я крепко тебя обняла, прижалась, совсем как ребёнок. Помнишь, как ты проснулся? Целовал, шептал мне признания в любви… А потом сказал мне: «Лишь с тобой моё сердце бьётся»… — Амели взглянула в некогда родные глаза. Она хотела посмотреть наверх, чтобы остановить начавшийся поток эмоций, но не смогла оторвать взгляд. Так давно забытый ком в горле мешал говорить, а по щеке уже плыли слезинки… Почему он продолжает смотреть на неё так, будто ничего не произошло? — Почему так? Как ты вообще смел мне настолько доверять?.. Почему не требовал от меня ничего взамен, если отдавал мне себя полностью? Больше чем уверена, ты настолько глуп, что если бы остался жив, обязательно бы простил меня. — Лишь сейчас Роковая Вдова почувствовала на щеках слёзы. Кончиками пальцами дотронулась до лица и с ужасом в глазах одернула руку. Она никогда не плакала. Да и как вообще может плакать тот, кто лишён чувств? Вдова слишком сильно испугалась перемен, которые начинали с ней происходить сейчас.       — Ответь мне, — потребовала Роковая Вдова. — Почему в этот момент я чувствовала себя такой счастливой? По какой причине я чувствую полное изнеможение сейчас?! — слова девушки прибавляли громкости, ровно как и ветер всё яростнее дул, заставляя качаться ветки деревьев. — Я ничего к тебе не чувствую, но почему мне так плохо?! — слёзы катились из её глаз, не переставая. Гнев, обида, тяжесть — все эмоции было бы невозможно перечислить. Она сжала руки в кулаки, стиснула зубы. Лакруа пыталась перестать плакать, но, увы, лишь усугубляла. Сердце яростно заколотилось, становилось трудно дышать. — Я не люблю тебя! Мне всё равно!       Ветер яростно рвал, проникая под кожу. Начался снегопад, отчего даже глаза было сложно открыть. Но Амели смотрела. И смотрел Жерар. Она поджала губы, упала на колени, предалась слезам, впав в истерику.       — Я тебя ненавижу! Это всё из-за тебя! — взгляд был устремлён в землю. Крик Роковой Вдовы прерывал ветер, но она знала, что он слышит. — Ты делал меня слабой! Но почему, когда тебя не стало, я чувствую себя такой брошенной?! Ответь мне… Почему мне так плохо…       Буря не утихала. Напротив, лишь усилилась. На этот раз никто не решался прервать молчание. Девушка плакала, а ветер бережно снимал с неё капли, подхватывая их и унося на себе. Сердце отнюдь не сразу вернулось в привычный ритм. Пустота. Теперь внутри была лишь пустота. Не опустошенность, как раньше, и не боль, как в тот момент. Ранее не испытываемое ощущение легкости и спокойствия.       К рассвету всё утихло. Солнце стало медленно подниматься из-за горизонта. Девушка посмотрела на него опустошенными глазами: небо мягко-голубого цвета граничило с ярко-оранжевыми облаками, что остались после ночной бури. Лучи отражались от снежинок, заставляя их светиться.       Амели бережно смахнула снег с фотографии. Она развернулась и уже хотела было уйти, но развернулась. Затем девушка постояла ещё несколько минут над могилой и наконец положила рядом розу.       — Вместе с этой розой остаюсь я, — сказала Амели и глубоко вздохнула. Она всё смотрела на эту розу, пока солнце не показалось полностью из-за горизонта. Роковая Вдова усмехнулась. Вернулся и прошлый тон голоса, и привычная ей надменность. — А теперь прощай. Мне пора к новым эмоциям, к новым убийствам.       Амели осталась вместе с любимым, а Роковая Вдова поспешила покинуть кладбище.