Чувство воды

uno Она просто другая. Просто не похожа на всех этих Даш-Насть-Кать и прочих московских шлюх – девушек, конечно. Митя понимает это, когда тонет в ироничном прищуре глаз цвета раскаленного солнцем асфальта. Когда скользит по точеной фигуре цепким взглядом и не видит в ней ни грамма заинтересованности в нем, чемпионе мира, на минуточку. Задевает. В ней нет наигранности и фальши. И Митя плавится во всей этой аристократической простоте. И, кажется, начинает падать. Куда-то бесконтрольно вниз. У нее даже имя особенное. Вера. Рассасывается на языке мятной карамелью – гортань нестерпимо жжет, спускается к области сердца. dos Мите нравится смотреть, как она плавает. В бассейне тихо: сквозь размеренные всплески слышен гул его шагов. Приглушенный свет от прожектора пускает по водяной глади лунную дорожку, а Митя, не отрываясь, наблюдает за тем, как тонкие плечи мягко обнимает вода. Смывает со светлого лица палитру из строгости, надменности и уверенности в себе. Вера выныривает. Мелкие капли застывают на линии ключиц, и Мите хочется утянуть ее обратно в эту воду за собой. Но вместо этого просто подает полотенце. tres Митя готов падать и идти за ней куда угодно. Провалиться в бесконечность или шагнуть с многоэтажки в морозное утро. Но вместо этого прыгает за ней, пьяной в драбадан, в грязную речку. Не по канону, но лучше, чем ничего. На небе алмазным крошевом догорают звезды. Мутная вода вылизывает бледную кожу, волосы цвета пшеницы и еще долго напоминает о себе разводами на сырой одежде и заложенным левым ухом. Вера дрожит от холода и смеётся до какого-то надрыва изнутри. У Мити в груди тоже рвется. Целует ее, не надеясь даже. Просто хочет понять, каково это. Приходит чертово осознание:

это больно, идиот.

cuatro Она любит гребаного Никитина. Митя понимает это за гребаным ужином в гребаном ресторане. Ровно как и то, что неестественно спокойная и дружелюбная Геля тоже про себя считает Веру как минимум гребаной. Тихо играет джаз, вино льется вовсе не мутной рекой, но Митю, кто бы знал почему, мутит. cinco Лескова целует его сама. Не потому что любит или хотя бы хочет. Лескова целует его назло себе, назло матери, назло Никитину и этой его …Геле, конечно.

Будь у тебя хоть капля гордости, малыш, ты бы не позволил ей так откровенно тобой пользоваться.

Но Митя целует в ответ. Вдавливает ее в шелк простыней и так глупо, так по-детски любуется. Вера пахнет холодным апрелем, алкоголем и безысходностью. Вера спит, а Митя гладит ее по волосам: смотрит, как по ним белым золотом растекается утреннее солнце. Мите впервые, пожалуй, за целую жизнь так охренительно больно. seis У вас, подчеркнуто, нет отношений. Есть Вера, влипающая вечно в какое-то дерьмо и есть Митя, который вытаскивает ее из этого дерьма и всё ещё надеется на какую-то взаимность. Наверняка в этом есть, должен быть, какой-то сакральный смысл. Хер его знает. Вместо «Помоги мне не сдохнуть, пожалуйста» Митя пишет «Я люблю тебя» под её окном. Мел ложится на асфальт неровной крошкой, остается на его пальцах и ее щеках. Смывается водой. siete Когда на каждом углу спортивного комплекса начинают шептаться о ее романе с Никитиным, Митя не особо удивляется. Просто становится трудно дышать и пальцы рук дрожат: мелко и почти неуловимо. Боль свалится откуда-то сверху громоздким и душным облаком чуть позже. И Митя чувствует ее приближение всем наливающимся свинцом телом. - У тебя было ко мне хоть что-нибудь? Спрашивает, не зная до конца, готов ли услышать ответ. - Мить, я… Мне жаль, прости. В ее глазах – серебряной дымкой тонет легкая грусть. - Жаль, что не смогла полюбить меня или что даже не попыталась? Она молчит, и Мите отчаянно не хочется запомнить ее такой – растерянной, виноватой и счастливой с другим мужчиной. - Ладно, можешь не отвечать. Всех благ, любви и… Иди ты к черту. Облако падает. Мите так херово, что хочется снять с себя кожу и проветрить сердце, а лучше утопить его в реке. Всё такой же мутной. По набережной гуляет холодный ветер, Митя покупает билет до Москвы. ocho Всё идёт своим чередом, по хуёво выстроенному и до зевоты банальному сценарию, имя которому жизнь. Когда Митя летит с вышки в воду – он не думает. Митя тренируется на износ, хамит журналистам и меняет в своей постели Даш-Насть-Кать и прочих московских шлюх – девушек, конечно. Отец на телефоне звучит обеспокоенно, говорит как бы между прочим, что Никитин женился. Равнодушные гудки и механический автоответчик не дают ему договорить, что в невестах была вернувшаяся из затяжной командировки Геля. Митя прыгает с вышки. Вода обнимает прозрачными лапами, баюкает, укладывает на холодное дно. И Мите вот так вдруг хочется навсегда остаться в этой звенящей тишине. У водяной толщи, освещенной осенним солнцем, ее глаза. Свои Митя закрывает. К черту. Очухивается от того, что тренер орет благим матом, трясет за плечи и поднимает весь штат врачей. Митя ссылается на головную боль и предолимпийский нервяк. Читает в глазах напротив беспокойство и почему-то начинает смеяться. До того самого надрыва изнутри. Рвётся? nueve У Мити красивое олимпийское серебро, новая красивая машина, фанклуб из малолеток и красивый роман с чемпионкой мира по синхронному плаванию. Тоже очень красивой. У Веры – очередные неприятности на работе, перебравшийся в Москву сын и олимпийские игры по телевизору. С экрана, в прямом эфире из Токио, Митя Дмитрий Петров целует медаль, благодарит родителей, тренера и обещает через четыре года вернуться за золотом. И Вера ему верит. Плачет. diez Они встречаются через семь лет на похоронах Митиного отца. Осень непривычно холодная, каша из листьев и слякоти оплетает дороги, гармонирует со свинцовой тяжестью неба. У вас двоих глаза такого же цвета – всё же так просто, господи. Вера узнает его не сразу. Митя разбитый, обросший жесткой щетиной и непривычно трогательно взрослый. Стоит отдельно от всех, в стороне, стараясь не слышать причитаний мачехи. А потом замечает Веру. Смотрит на неё долго – в глаза, насквозь, и пытается кивнуть – мол, я в порядке. Но стоит Лесковой подойти ближе, как светлое лицо напротив вдруг искажает такая боль, что Вера в каком-то непонятном ей самой до конца порыве обнимает. Крепко. - Мне так жаль, Мить. Мне очень жаль. Петров стоит мраморным изваянием с полминуты, а затем утыкается ей в плечо. И, кажется, плачет. Или это всего лишь дождь. once - Тебя можно поздравить? У Веры голос на середине фразы срывается, а взгляд на Митином безымянном задерживается на пару мгновений дольше положенного. Петров в ответ лишь пожимает плечами. - У нее сейчас сборы, так что свадьбу отложили на месяц. Молчат. Они в том же ресторане – с тем же интерьером и меню. Но сами – полярно другие: шитые-перешитые, вывернутые наизнанку, догоревшие в попытках жить с кровавым месивом в груди. И Вере бы спросить – «как ее зовут?» или хотя бы – «каково это держать в руках олимпийскую медаль?», но слова застревают в горле; запивает белым сухим. Митя снова смотрит на нее прямо и не мигая, будто размышляет о чем-то. - Она похожа на тебя, - говорит просто. – И принесите нам, пожалуйста, счет. doce Они всё также едут вместе в такси. Митя смотрит на Веру, она – в окно. Моросит. По сырому асфальту масляными кляксами расплываются блики фонарей. И Лескова вдруг ловит себя на мысли, что хочет поцеловать его. И не потому, что Никитин сейчас спит где-то с Гелей. Не потому, что ей просто одиноко этой холодной слякотной осенью. Не кому-то назло. А потому что это Митя. Потому что сильный и устал. Потому что у него колючие скулы, взрослые грустные глаза и… невеста, с которой они так похожи.

Жизнь – фригидная сука.

trece Вера у подъезда битые пять минут ищет ключи в сумке. Чертовски темно и холодно. Мелкие капли пробираются под ворот пальто, а слезы собираются в уголках глаз маленьким морем. - Слово, - слышит вдруг позади. – Одно твое слово и я всё отменю. Митя. Стоит позади, дышит прерывисто и тяжело. Держит кольцо на вытянутой руке большим и безымянным пальцами. - Но ты ведь не скажешь его, правда? Конечно, она не скажет, идиот. Сейчас она будет думать, как лучше для тебя, твоей невесты, Кирилла и еще десятка людей, мнение которых по большому счету никого не волнует на хер. Сейчас она обыденно принесет себя в жертву обстоятельствам и будет рыдать в подушку, потому что она сильная. Сильная, черт возьми. А ты вернешься в свою Москву, к своей невесте, которая даже не приехала сюда тебя поддержать. И будешь делать вид, что живешь спортом и Олимпийской мечтой. И дальше ненавидеть эти чертовы медали, в которых боли столько, что слезами и потом можно наполнить не один бассейн. И опять будешь прыгать с вышки вниз, чтобы просто не думать. И всё опять пойдет по кругу из отчаяния и лжи. Так? Но сейчас он просто стоит и смотрит на Веру. В темноте Мите не видно ее лица, тусклый подъездный свет играет с золотом волос. - «Нет» считается за слово? Кольцо катится по промерзшему насквозь асфальту, тонет в одной из луж. Митя действительно колючий. catorce

Двукратный призер Олимпиады оставил сборную и невесту из-за смерти отца. Дмитрий Петров не комментирует свой переезд из Москвы Психологическая травма или боязнь поражений? Надежда сборной по прыжкам в воду оставил страну без надежды на медали. Куда и от кого на самом деле сбежал призер Олимпиады?

Митя листает новости в смартфоне, усмехается: - Стервятники. На маленькой кухне пахнет кофе, яичницей и корицей. Вера скользит взглядом по экрану через Митино плечо. - Ой, да ну их к черту! – возвращается к плите. Желток расползается по сковороде весенним солнцем, за окном – по-прежнему осень. – Но, может, тебе правда не стоило бросать всё так резко? Митя лишь обыденно закатывает глаза, подходит к Вере со спины. Утыкается носом в пучок собранных на затылке волос, ладони замыкает на талии. - Я очень тебя люблю и ни о чем не жалею, - шепчет в ухо. Не видит ее лица, но знает наверняка, что Вера сейчас улыбается. И за эту улыбку на светлом лице, за крепкое переплетение их пальцев, за нее всю – он вот так запросто готов отдать всего себя. К тому же, прыгать с вышки не тянет. Яичница подгорает.