Пока балка не разлучит нас

У Рэйфа Адлера, уверен Сэм, обидной клички в детстве не было. Солнце зажаривает до хрустящей корочки Западное побережье Новой Шотландии, Оук Айленду, судя по ощущениям, достаётся сильнее прочих. Этот — лощёный, как манчестерский терьер — ослепляет всех фонарём под левым глазом. Рэйфу Адлеру обидные клички не нужны. Он сам — обидная кличка и для себя, и для всех народов когда-либо внесённых в исторический реестр. — Я думал, — говорит Сэм, обмахиваясь воротником и щурясь в сенсорный экран, — здесь будет что-то типа воронки. Ну, как от метеорита или Мьёльнира. Википедия, пока они устало перебирают ногами к единственному выходу с богатенького острова, говорит: максимальная температура зарегистрирована в июне, плюс тридцать четыре по Цельсию. Википедия, думает Сэм, знатно пиздит, потому что его рубашкой можно потушить пару лесных пожаров. Людей вокруг не так много, как предполагалось, но значительно больше, чем того бы хотелось. Рекламные акции — «Стань её первым! Разыщи бесследно канувшие драгоценности Марии-Антуанетты!» — зазывают к себе каждого, кому не лень тащиться в эту задницу Северной Америки. (В том числе тех, кто о четырёх детях от Людовика Шестнадцатого, видимо, никогда не слышал). Рэйфу и Сэму не лень. К сожалению — и не только им. — О, — вкладывает этот всё паскудство в свою улыбку, — так ты из тех, кто верит коллажам в Интернете. Церкви Святого Этьена тоже сочувствовал? Единственный, кому Сэм готов посочувствовать — себе самому. И, может быть, совсем чуть-чуть — тому парню, рядом с которым приземлился камень, добавивший пресному лицу Рэйфа немного цвета. Следующая остановка, если верить подсказке, — крохотная деревня в Висконсине. До следующей остановки, думает Сэм, ему станет жаль ещё с десяток людей. * Название этого места можно использовать в качестве алкотестера. Сэм внимательно вчитывается в дорожный знак, трижды сбивается на пятом слоге и втаптывает идею когда-либо произнести это вслух вместе с окурком. — Ты уверен, — спрашивает, недоверчиво поглядывая на заросшую тропинку, — что мы не в какой-нибудь исландской провинции? Деревня прямо по курсу — наглухо вымершая. Сквозь дыры в деревянных стенах покосившихся домов проглядывается унылый пейзаж; ставни болтаются на ржавых петлях и вере в лучшее, скрипом царапают перепонки даже издали и это — это как раз и заставляет сомневаться в достоверности «Добро пожаловать в Висконсин», которое они проехали час назад. Висконсин, который запомнил Сэм, состоял из баров, извилистых дорог, пьяного смеха и ночных огней крупных городов. Висконсин, в который его привозит Рэйф, — вот это вот. Неясное нечто, безлюдная глушь, название которой состоит из рандомного набора букв — даже вопросов не возникает, почему это не отмечено на карте. Сэм бы тоже не стал марать бумагу: ни тем, что не может выговорить, ни тем, на что не хочет смотреть. — Прекрати разводить свинарник, — прилетает ботинком по щиколотке, а следом и плечом по плечу, — здесь тебе не Ист-Сайд. Рэйф Адлер — метр восемьдесят пять, если верить на слух; метр семьдесят с парой центов, если верить собственным глазам — идёт мимо. Перешагивает булыжник, путается в высокой траве и матерится под нос, когда к футболке прилипает колючая зелень. Пару часов назад он выдрал изо рта Сэма сигарету и выбросил в окно с раздражённым «заманал дымить», а теперь — ну надо же — чуть ли зелёной памяткой «берегите лес» не размахивает. — Записался в общество по охране дикой природы? — уточняет Сэм. — Мне выпишут штраф? — Ага, — соглашается Рэйф, — и пару лет в панамской. Тебе понравится. А потом подмигивает. * Эта церковь среди общей разрухи выглядит так же нелепо, как логотип Бэтмена поперёк груди Рэйфа. Каменная, упирающаяся острыми углами в небо и — инородно целая. — Похоже на Собор Святого Креста, — говорит Сэм, оглядывая как по линейке выставленный ряд деревянных скамеек, — только меньше раза в четыре. Под подошвами хрустят сухие листья. Слоем пыли, собравшимся за долгие годы запустения, можно убить всех аллергиков континента, и Сэм как никогда радуется, что его это всё обошло стороной. Стерпеть непереносимость морепродуктов — запросто. Обидно, конечно, за пиццу с анчоусами, но на фоне перманентного чиха в любом помещении, не попавшем под руку той долбанутой героини Джоан Кьюсак — спасибо, Сэм обойдётся. Прости, Папа Джон. Бормотание Рэйфа — что-то про барселонский размах и закатанную губу — сжирается эхом, когда он вглядывается в пол возле алтаря. — Если ты ищешь крипту, — бросает Сэм, щёлкая ушком на банке колы, — то её здесь нет. Здесь вообще ничего нет, думает Сэм. Кроме скамеек, духа прошлого и двух идиотов, один из которых — вон он, светит себе под ноги фонариком с самым кислым «да что ты говоришь» на лице. — У тебя рентгеновское зрение? — тоном «я знаю, что нет» интересуется Рэйф. — У меня было «отлично» по истории. (Гипотетическое, но зачем Рэйфу об этом знать). Шаги отстукивают по камню, оседают глухим отзвуком где-то под потолком, и Сэм останавливается в первом ряду. Любовь к подобного рода архитектуре умерла в нём, кажется, при рождении, но дань уважения строителям отдаётся сама. Сэм насчитывает всего три кирпича и одну балку, которые при самом плохом исходе могли бы упасть кому-то из них на голову. — В готических церквях, — машет он колой в сторону Рэйфа, — реликвии выставляются на всеобщее обозрение возле алтаря, а не под ним. Особенности планировки, традиций и финансирования. — О, — прилетает приторной усмешкой, — отличник Сэмюэл Дрейк забыл о соборе Шартра? Признанный шедевр готической культуры, одна из позиций в списке объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО, высота — больше сотни метров. А, ну как же. — Ты ещё качели в сквере с Диснейлендом сравни. Паскудство на лице Рэйфа схлопывается, трансформируется в глубокомысленное «блять» и пинок престола. Сэм не знает, что веселит его сильнее: гримаса, в которую складывается чужое лицо, или… Да, собственно, без «или». — Мы в доме Божьем, — напоминает Сэм. — Веди себя прилично. Пас рукой — недвусмысленный, с красноречиво выставленным средним пальцем — почти впечатывается Сэму в лицо. — Отсоси. И — ладно, план по миролюбивому закрытию темы широкими шагами топает в урну. Пункт первый на повестке дня: выбрать самую мерзкую интонацию для «я же говорил, что это пустышка». Второй: сказать это вслух. А пока: — Это ты мне сейчас так предложение делаешь? — спрашивает Сэм, и ладонь сама тянется к груди. Картинно, драматично, ну прям подвинь свой престарелый зад, Брэд Питт. Рэйф порыв не оценивает. Смотрит с критичной степенью скептицизма. — Чего? — Один из первых задокументированных свадебных обрядов — поясняет Сэм, — включал в себя как раз то, что ты предложил. Сейчас обмениваются кольцами, а раньше, — он пожимает плечами, мол, сам понимаешь, трясёт алюминиевой банкой и с прискорбием осознаёт, что та пуста. — Умели ведь люди развлекаться. В сведённых к переносице бровях читается ещё одно «чего?» В дальнем тёмном углу, куда еле-еле попадает свет от входной двери, ничего не читается, потому что немецкий язык Сэм не знает. — Ты это сейчас придумал? — щурит сияющий синевой глаз Рэйф. — Да как я мог? — честно врёт Сэм. Ушко от банки отваливается за секунду: одно ловкое движение пальцев и — здравствуйте. Сэм смотрит на него с усмешкой, поднимает взгляд выше — на алтарь, а когда доходит до Рэйфа, думает: вот прикол. Руку вверх поднимает торжественно — ещё чуть-чуть и на заднем плане заиграет оркестр с вызубренным аккомпанементом к «Обороне Форта Макгенри». А потом: — Согласен ли ты, Рэйф Адлер, — патетично начинает Сэм, игнорируя закатанные глаза и «у тебя никотиновое голодание, выйди покури», — стать одним из Дрейков, пока вон та балка не разлучила нас? Вон та балка выглядит и свидетелем, и возможным палачом. Треснувшая, поклёванная, но — всё ещё не падающая. Рэйф Адлер не отвечает. Только с выражением кристальной задолбанности выхватывает ушко и отправляет его туда, откуда обычно достаёт все свои паршивые шутки. (В задний карман).