Кукла

       — Солги мне, — голос Саске дрожит, сам он весь превращается в листик в дождевую погоду, по щекам идут слёзы, и Наруто надеется, что это лишь воображение.        Ему хочется протянуть руки к Саске, но он понимает на уровне инстинкта, что не имеет на это право. Не после того, что сделал. Не после того, как предал Саске, изменив ему с Сакурой.       Перед глазами до сих пор стоят глаза Саске, хрустальные перламутры, что задрожали, рухнули, будто весь мир на глазах обрушился. Сакура тогда смогла улыбнуться шало, забавно, а Наруто… Наруто до сих пор не может забыть, как Саске пошатнулся, как испуганно впился взглядом в стену перед собой, боясь, что всё здесь начнёт рушиться. Голова его медленно опустилась вниз, а Сакура продолжала улыбаться, обнимая голые плечи Наруто своими хрупкими руками, извиваясь, чтобы чмокнуть в щёку. Когда Наруто взглянул на Саске, тот потеряно опустился на пол, как куколка, у которой оборвалась ниточка, и теперь лежит на полу, такая использованная и уничтоженная, зачем ещё её держать, если не для того, чтобы дёргать за ниточки?       И это так странно… Ведь это же Саске, его Саске, что всегда старается быть сильным, кто и есть самый сильный человек на планете. А его ли?..        — Солги мне, я умоляю тебя, — голос срывается на фальцет, похожий на сиплый недокрик, слова разом застревают в горле.        — Я умоляю тебя, — Наруто смотрит на Саске, набирается же смелости. Тот обнимает себя руками за плечи, тот едва стоит на ногах, а в глазах кричащая надежда, просящая, ну же, пожалуйста, не предавай ту надежду, в которую так верит человек, что любит тебя.        Саске замечает, что Наруто колеблется, что смотрит на него хмуро, безмолвно соглашаясь и улыбаясь, криво и дёргано, спрашивает:        — Ты изменял мне, Наруто? — вопрос звучит, как формальность. Словно и не нужно отвечать на него, словно после обещания Наруто, Саске верит в него и так беспрекословно.        — Нет.        Саске смеётся как-то слишком счастливо, слишком ласково смотрит на Наруто и подходит к нему, чтобы поцеловать того в щёку, уткнуться носом в шею и выдохнуть расслаблено.       Куколке снова вернули верёвочки.

***

       У них всё по-прежнему. Саске продолжает жить с Наруто, будто ничего и не произошло. Так же улыбается, так же кокетничает, так же шутя бьёт кулаком в лицо, так же едва прикасается пальцами к его лицу. Наруто хочет понять, что в нём изменилось, что он затевает. Ведь Саске не из тех, кто простит измену, не из тех, кто стерпит. А Саске улыбается ему, становится похожим на кота, что сворачивается в клубочек на груди у человека, приютившего его и полюбившего. А разве Наруто можно назвать человеком после того, что он сделал? Разве человек может отвергнуть того, кто любит его и кого сам, вроде бы, любил? Наруто не знал, что его толкнуло на измену, не понимал. Всё как-то помутнело в глазах, когда он увидел её, в красном платье, такую некогда желанную, лёгкую и всегда смеющуюся с его попыток подойти к нему. Она, с коротенькой стрижкой, что так шло её личику, раскосыми глазами смотрела, с искоркой, являясь какой-то зажигалкой, что поджигает спички.       Наруто сорвался.        А потом… Несчастный Саске, что изредка кидал на Наруто взгляды, полные боли, когда они находились в одной постели, плачущий по ночам и дрожащий от этого бремени, бремени несчастия, когда любимый оказался самым жестоким убийцей, оказался предателем.        Саске думал, что Наруто и не знает ничего, продолжает слепо верить, будто у Саске всё хорошо, словно он радуется каждому дню, а ведь всё не так, ведь по ночам Саске захлёбывается в слезах, обнимая себя за плечи, а затем, оборачивается, чтобы прильнуть всем телом к Наруто, что по-прежнему являлся для него источником исцеления.        Но так больше продолжаться не могло. Наруто выжидал момент, когда сможет поймать Саске, настраивал себя на этот диалог, понимая, что вина грызёт его изнутри, что чувство к Саске снова теплится где-то, но только не в самом сердце, а поперёк горла, что тошнит.       Наруто делал вид, что верит, продолжая улыбаться Саске в ответ, давая тому время, чтобы потерять бдительность.        А ночью… Ночью же Саске продолжал плакать, пока Наруто не схватил его за руку, чтобы притянуть к себе, пока не посмотрел в глаза остро, даже колюче, уличающим взглядом, словно Саске преступник, посмевший скрыть от него самое важное, что должно было проявить свет на их непонятные отношения.        — Почему ты так смотришь? Неужели…        — Замолчи, — произнёс Наруто, притягивая к себе Саске, чтобы обнять его, и целуя в лоб, целомудренно и нежно произнёс:        — Тебе больно, Саске, я вижу это. Не надо скрывать от меня свои чувства, словно я поверю в твоё безразличие по поводу ситуации, в которой мы оказались вместе.        — Я…        — Я так горжусь тобой! — он приподнял голову Саске за подбородок и восторженно запричитал:        — Ты такой сильный у меня, такой настоящий мужчина. Плакать — это не слабость, Саске. А то я вижу, как ты пытаешься мне возразить, любишь ты это делать. Ты всегда был сильным, слышишь? И я не перестану этого повторять, даже если ты и попытаешься мне что-то доказать обратное. Выслушаю, но не поверю. Я… Люблю тебя, — Саске прижался к нему сильнее, непроизвольно шмыгая носом. Наруто обнял его в ответ, начиная поглаживать по голове.        Верёвочек нет. Зато теперь есть тёплые руки, которые ласково будут заштопывать рваные края страдающего сердца.