***
Тишина, которая так сладко распространялась по всему дому, смешиваясь с шипением еще неприготовленных блинчиков на сковороде, была разрушена именно в тот момент, когда чертов будильник начал выполнять свою утреннюю работу. Брюнет уткнулся лицом в перьевую подушку, пытаясь левой рукой нащупать злосчастный предмет его раннего пробуждения. Наконец-то дотянувшись до дребезжащего будильника, Чон выключил его, нечаянно сталкивая с тумбочки. Громкий стук об пол. Покатившиеся пружинки. Изнеможенный стон в подушку. Чонгук обессиленно поднимается с теплой постели, еще сидя на ней потирает левой рукой припухшие от недостатка сна глаза, и лениво подтягивается, разминая затекшие мышцы. Он стаскивает домашние штаны в большую клетку, которые висели на деревянной спинке старенького стульчика, и бредет в ванную комнату. Уже там он заглядывает в зеркало, осматривая свои опухшие глаза, в которых виднелись красные разводы лопнувших капилляр; темные мешки, являющиеся показателем бессонной ночки за видеоиграми; и наконец, гнездо на голове, несколько прядей которого были в какой-то фиолетовой краске. Чонгук упирается руками в бортики умывальника, что-то неразборчиво мыча. — Блять, мы же зашли к Намджун-хену и пошли дорисовывать граффити, сука, — Чон проводит рукой по незаметно окрашенным местам, разводя волосы в стороны. Он выдыхает. Фиолетовые волосы. Сука, фиолетовые. И как они вообще умудрились, рисуя граффити, захватить-то его волосы? И вообще, какого черта, они пошли рисовать граффити, вместо того, чтобы разойтись по домам? Брюнет вымученно стонет, чуть покачивая головой, чтобы растрясти все мысли по затуманенной черепной коробке, и, стягивая с себя нижнее белье, заползает в стеклянную душевую кабинку, сразу настраивая теплую воду. Капли медленно стекают с темной макушки, продолжая свой путь по золотистому молодому телу, потом скатываясь на накаченные бедра, попадая после них на ляжки, перетекая на мощные икры и, наконец, стекая по напряженным ступням. Каждая капля, проделывая свой путь, словно игла, врезается в мягкую кожу, заставляя ее обладателя понемногу чувствовать искусственную бодрость, благодаря приятному покалываю. И смывая дешевую краску, которая каким-то магическим способом очутилась в волосах парня. Уже через пару минут парень стоял в одних домашних штанах, которые чуть сползали на тазобедренные косточки, наспех вытирая оранжевым, а уже скорее выцветшим, бледно-бледно желтовато-рыжим после многоразовых стирок, полотенцем свои волосы, на которых уже нет той злосчастной краски. Напоследок зевнув, он откинул на небольшой крючок влажное полотенце, чуть ли не выпрыгивая из ванной комнаты, сразу спеша на кухню, из которой уже доносился сладкий запах только-только пожаренных блинчиков, так еще и с малиновым джемом. — Доброго утра, мамуль, — сонно улыбнувшись, он медленно прошел мокрыми стопами по паркету до деревянного стульчика, удобно устраиваясь на нем, — и тебе пап. Мужчина на пару секунд опустил потрепанную газетенку, кивая сыну, после чего, поправив очки, снова принялся дочитывать статью о современной политике, которая, к слову, сейчас волновала почти всех граждан Кореи. Вот оно идеальное утро каждого подростка: перед тобой тарелка ароматных блинчиков, щедро политых малиновым джемом, который так аппетитно растекается по всей поверхности блюда; любящие родители мило щебечут о чем-то своем, так и стреляя в друг друга глазками, пока на фоне шумит старенький телевизор, в котором снова идут утренние новости, но, как говориться, все хорошее когда-либо заканчивается. — Сынок, надеюсь, сегодня у тебя на вечер нет никаких планов, — такие фразы, брошенные, как бы невзначай, всегда напрягают, верно? Вот и Чонгук поперхнулся кусочком блинчика, пока женщина отпивала глоток зеленого чая, посматривая в потертый экран телевизора. — Мам, ну, ты же знаешь, что вечером я обы- Парня резко прерывают, что он даже поначалу не совсем понял, что произошло, ведь его до сих пор наполовину спящий мозг продолжал дремать. — Да-да, я прекрасно помню, что каждый вечер ты со своими друзьями зависаешь в компьютерном клубе, — она бездумно махнула наполовину полной чашкой, после чего на столе уже красовалось зеленовато-желтое пятно разлитого чая, — Так вот, к чему я это вела, — женщина, взяв с раковины губку, протерла последствия своей секундной легкомысленности, затем обратно присела на стул, — Сегодня вечером мы с отцом собрались пойти на выставку молодого художника. И мы хотим, чтобы наш любимый сыночек, наконец, выбрался из своей берлоги и побыл в цивилизации лишние пару часиков со своей семьей. На слова женщины старший Чон лишь кивнув, отпивая глоток обжигающего кофе и снова утыкаясь в газету, пока младший сидел с открытым ртом, глупо хлопая глазами, переваривая все слова женщины, которая так спокойно вновь пьет свой немного остывший чай. То есть его просто-напросто взяли и поставили перед фактом? Не поинтересовавшись, занят он будет или нет? Конечно, в такое время Чонугук занят лишь прохождением очередного уровня в новой игре, но… Ладно, это всего лишь выставка. Всего лишь на пару часиков. Брюнет дует губы, специально громко фыркнув, обращая тем самым на себя внимания. Но ни отец, ни мать даже ухом не повели, будто не видят этого надувшегося ребенка, который вот-вот лопнет от негодования. Складочка, появившаяся меж широких бровей, разглаживается, словно ее и не было там секундой ранее, а сам парень расслабляется, продолжая уплетать еще теплые блинчики, не забывая макать их в ярко-малиновый джем. Как бы Чонгук не выглядел снаружи, но внутри он готов был все рвать на кусочки от злости, накатившейся из-за такой несправедливости. — Может. Пап, — чуть громче, чем хотел, сказал Чон, нечаянно роняя железную вилку, которая издала неприятный бряк, падая на тарелку, — А почему ты ничего не сказал? — он скрестил руки и немного нахмурился, ожидая ответа отца. — Сын, я полностью согласен с мамой. Тебе стоит чаще выбираться куда-нибудь, а то такими темпами мы забудем, что у нас вообще существует ребенок, — мужчина перевел уставший взгляд на подростка, который продолжал хмуриться. — Но я же хожу с хенами в- Его снова бесцеремонно обрывает женщина, которую, наверно, забавляет возмущенное в такие моменты лицо ее собственного сына. — Чонгук-и, зайчик мой, ты думаешь, мы не знаем, что вы туда ходите, чтобы в игрушки порубиться, а? — она приподнимает одну бровь, скрещивая руки в манере сына, и хмуриться, раззадоривая его на еще больший спор, — Так, не желаю ничего больше слышать. Ты должен сходить с нами на эту выставку. Парень напоследок зло кидает взгляд на победно ухмыляющуюся женщину, а потом упирается локтями о скатерть с орнаментом сакуры, продолжая недовольно сопеть и хмуриться.***
— Понять не могу, чего ты так бесишься-то, а? Ну сходишь разок на выставку, это же не смертельно, — Намджун вскидывает руками, чуть ли не падая с узкого подоконника, на котором они так хорошо устроились еще с начала перемены. — Вы не понимаете, хены. Они просто меня поставили перед фактом, не спросив, хочу ли я идти на эту сраную выставку, — младший вновь хмурит брови, где залегает знакомая складочка; а потом начинает рыться в потертом рюкзаке, выискивая свою игровую консоль, затерянную в многочисленном количестве тетрадей и учебников. Юнги вскидывает бровь, перекидываясь с Джуном взглядом, гласящим, что Чонгук и вправду полностью прав, ведь они совершенно не понимают его возмущения по такому поводу. На удивление они больше не слышат эти раздражающие слова о такой всемирной несправедливости, а только потому, что Чон полностью погрузился в пиксельный мир, забывая про настоящий. Мин насмешливо фыркает и щипает Гука за щиколотку, выглядывающую из-под желтых носок, слыша в ответ лишь тихое шипение. После чего вытаскивает из рюкзака конспекты по биологии, написанные поздно ночью на скорую руку, для того, чтобы подготовится к предстоящей самостоятельной работе. В это время Ким откидывается на боковую стенку подоконника, поджимая к животу согнутые колени, и от скуки ради начинает поочередно проверять все соц.сети. Каждая третья новость гласит что-либо о современной политике, которая, почему-то, стала многих не устраивать, ; остальные же новости о каких-то забытых голливудских звездах, а точнее о их только начавшихся, но уже печально закончившихся романов, или каких-то скандалов, в которые они каким-то боком попали. Но одна статья. Одна статья. Которая привлекла любопытство Намджуна до предела. — Эй, ребят, я тут кое-че интересненькое нашел, — Юнги склонил голову набок, переводя внимательный взгляд на парня, чья челка так смешно спадала на широкий лоб, — «Стало известно, что сегодня в Сеуле пройдет выставка быстро набирающего популярность современника-живописца, под псевдонимом КимТэ.» Эй, Гук, а ты случаем не на этого вот современника идешь, а? — Ким потряс брюнета за плечо, пока тот что-то прошипел, но поднял взгляд на парня. — Дай-ка, — младший, не церемонясь, выхватил смартфон из рук Джуна, который на это только беззлобно фыркнул. Чон быстро пробежался между строк, где восхваляли восходящую звезду современной живописи, но не увидел ничего полезного для себя, но больше его удивило наличие одной единственной фразы, — оу, слушайте: « Приносим свои извинения за отсутствие фотографий живописца. Это обусловлено тем, что сам КимТэ запретил распространения его личных фотографий по сети до состояния выставки. И…» — Неужто страшный такой? — Юнги прыснул в кулак, вновь отворачиваясь к перечеркнутым много раз конспектам, давай понять, что вести разговор про этого загадочного художника у него никакого нет желания. Ким коротко хохотнул под слова Мина, нечаянно роняя свой рюкзак, из которого, будто из пасти акулы, вывалились потрепанные и изорванные в некоторых местах тетради со старыми учебниками, напоминающие непереваренные остатки из желудка той самой акулы. Только Чонгук хотел указать на неуклюжесть хена, как его прервал до жути противно дребезжащий звонок, оповещающий, что таким ленивым и медленным задницам, как они, следует поторапливаться на урок. Что они и начали делать, ведь получить выговор за опоздание-не лучшая перспектива, верно?***
— Я все же понять не могу. Ты ж, как я помню, любил искусство, так в чем проблема, а? — Мин поправил сползающий с плеча рюкзак, бездумно ковыряя носком потертых пыльных кед лопнувший участок тротуара. Чонгук оторвался от консоли, из которой исходили пиликающие звуки, переводя взгляд на старшего, блондинистые волосы которого сейчас раздувались слабым ветром. — Хен, вот именно, я люблю искусство, а не мазню каких-то недо-современных недо-живописцев. Это же разные вещи, — младший закинул белую, обклеенную всякой всячиной консоль в широкий карман джинсовой куртки. Он потер ладонью о ладонь, которые успели замерзнуть из-за прохладного ветерка, и засунул руки в карманы школьных джинсов, нащупывая в одном из них ключи от дома. Говорят, что во всем есть смысл. Правда, все слова, сказанные Чонгуком, явно не входят в это «во всем». Ну, или же Юнги просто не может его понять. Определенно первое. Блондин хмыкает и облокачивается о еще невысохшую после ночного ливня стенку автобусной остановки, слыша, как позади него Чон выуживает из плотной джинсы консоль; как снова раздается тихое пиликанье, к которому так привык старший, и громкие щелчки кнопок. Не проходит и пяти минут, как к остановке подъезжает измазанный в грязи автобус, издавая при этом пыхтение и жалобные скрипы потертых колес. Чонгук поднимает голову и кивает Мину, на что тот отвечает тем же, не забывая лениво махнуть рукой на прощанье, а уже потом плетется к медленно раскрывающейся двери. Секунда. Две. Три. Еще столько же. И Юнги пропадает в пыльном салоне, навсегда пропитавшимся затхлым запахом старушек. Семь. Восемь. И автобус начинает слабо гудеть, оповещая всех к скорой отправке, которая вот-вот… Вот-вот… Вот-вот… Старенький транспорт, тихо скрипя колесами, неторопливо отъезжает, оставляя за собой лишь пыльные облака, частички которого даже попали в лицо подростка, заставляя того зажмуриться. Чонгук еще стоит с минуту на том же месте, а потом, качнув головой, шагает в сторону дома, одновременно безумно быстро щелкая по кнопкам консоли. Ветер немного усилился, пробираясь под плотную джинсовую куртку, на которой брякали жестяные значки, подаренные старшими Чону. Парень приостановился и, не отрывая взгляда от небольшого пиксельного экрана, подхватил пальцами одной руки большую пуговицу, пытаясь просунуть ее в небольшую, по сравнению с самой пуговицей, дырку. Но только с третьей попытки парень ловко просунул ее в дырку, продолжая не спеша идти домой, увлеченно играя. Такая вещь, как довести хена до остановки и отправить его на автобус, стала неотъемлемой частью его дня. И в град, и в снег, и в дождь Чонгук готов сидеть на той грязной остановке, ожидая старенький, уже разваливающийся восьмой автобус.***
Брюнет тихо прикрыл входную дверь, сразу чувствуя приятное тепло, которое полностью впиталось в дом их семьи, а сейчас оно медленно проникало в чуть холодноватые участки кожи. Сбросив на пол рюкзак, Чон начал снимать пыльные конверсы, попутно расстегивая плотную джинсовую куртку. Тихое шептание голосов из телевизора отчетливо доносилось из гостиной, где по логике должны были находиться родители подростка. — Эй, — Чонгук тихо прокрался к дверному проему, ведущему в эту самую гостиную, напугав своим неожиданным появлением женщину, смотревшую до этого какое-то кулинарное шоу. Он прыснул в кулак от такого напуганного лица женщины, которая готова запустить маленькой подушкой прямо в наглое лицо сына. — Отец еще не вернулся? — Чонгук лениво дошел до небольшого клетчатого диванчика, залезая на него с ногами. В ответ он услышал тихое «нет», пока устраивал свою голову на чужих коленях. Темные волосы спали набок, закрывая собой вид на мельтешащих поваров в телевизоре, которые так усердно пытались почистить рыбу на время. Какая нелепость. И это кому-то нравится смотреть? Всякие возмущения насчет шоу испарились в тот момент, когда ко лбу прикоснулись чуть шершавые от возраста, но все еще до жути мягкие, пальцы, из-за прикосновений которых Чон сладко прикрыл глаза, чувствуя разливающее, словно шоколадное молоко из детства, тепло. Так тепло. Так хорошо. И телу, и душе. Женщина невесомо начала сдвигать пряди темных волос, которые так часто напоминали ей горький шоколад, который так сильно ненавидит ее сын. Через раз она проводила кончиком подпиленного ногтя по лбу, отчего по позвоночнику парня проходили стаи мурашек, вызванные таким простым прикосновением. — У тебя есть время, чтобы сделать домашнюю работу до того, как мы отправимся на выставку, — она наклонилась к лицу парня, целуя того в нос, оставляя на нем липкий след от гигиенической помады. — Так что давай. Брюнет отрицательно закачал головой и уткнулся лицом в складки фартука, пропитанного утренним запахом блинчиков. А руки, до того аккуратно поглаживающие его, сейчас так же аккуратно поднимают его голову, убирая с таких удобных колен. Чонгук все-таки встает и плетется наверх, попутно бурча под нос разные негодования, связанные с такой несправедливостью, как уроки, и с тем, что ему еще переться на эту чертову выставку. Провались она пропадом. Он толкает тяжелую дверь, на которой красуется фиолетового цвета жираф, сделанный около полугода назад Намджун-хеном, которому на тот момент показалось, что эта дубовая дверь слишком скучная.***
— Мы чуть не опоздали из-за тебя, Чон-а, — женщина выуживает из косметички тушь старого бренда и небольшое зеркальце, а брюнет закатывает глаза, насмешливо фыркая. Кто бы говорил. Чонгук открывает дверцу, выходя из салона, пропахнувшего удушающе сладким ароматом духов матери. Он небрежно расстегивает давящие манжеты черной атласной рубашки, которые тут же мягко сползают на кисти рук. Брюнет неохотно разглаживает складки на классических укороченных брюках, одновременно с этим поправляя чуть задравшиеся штанины. Начиная от зачесанных набок волос, заканчивая начищенными туфлями, носки которых блестят от света стоящего рядом фонарного столба, все было сплошь черным. Еще дома, при неторопливых сборах, родители намекали парню, что его наряд больше похож на траурный, чем на тот, в котором ходят на такие мероприятия. Но разве у Чонгука не траур? Чон поворачивается, слыша тихое постукивание каблуков, а уже потом наблюдает, как женщина проводит руками по струящимся тканям молочного цвета платья, на котором появились небольшие складки. Тут же из машины выходит мужчина, который той же манерой сына разглаживает складки на брюках. — Так, — он немного задирает плотную ткань пиджака, переводя взгляд на свои наручные часы, — Раз все наконец-то готовы, думаю, мы можем уже идти. — женщина, до того все время поправляющая свои накрученные волосы, подхватывает его под руку, расправляя манжеты и не спеша начинает двигаться в сторону парадного входа. Брюнет вздыхает и, засовывая руки в плотно прилегающие карманы, бредет за родителями. В холле Чон невольно кривит губы. Переводя взгляд от хрустальной люстры, длинные подвески которой поблескивают золотом, на вальяжно стоящую возле него даму, которая кокетливо перешептывалась с мужчиной, постукивая длинными ноготками о бокал. Раздражает. Чонгук нервно поправляет манжеты, теребя черную пуговицу. — Чон-а, пошли, — женщина хватает того за локоть, мягко поглаживая большим пальцем скрытую черной тканью кожу, — Не волнуйся. В том зале будет тише и спокойней. — она поправляет несколько выбившихся темных прядей, заправляя их за ухо парня. Родители парня ловко лавируют, избегая лишних разговоров, и лишь обмениваются ленивыми приветствиями. Привыкли. Сам же брюнет успевал видеть лишь броские образы, все мельтешащие перед его глазами. Не привык. Пальцы на атласной рубашке разжимаются, оставляя складки, формирующие неровные звезды, которые женщина тут же пытается быстро разгладить. Она пробегается взглядом по сыну, останавливаясь на безобразно растрепанной челке, вновь пытаясь заправить непослушные волоски. Мужчина устало выдыхает, в последний раз глядя на стрелку циферблата наручных часов, и подталкивает к резной из чистого мрамора арке Чонгука, который неуверенно ступает в выставочный зал. Это место пропитано умиротворенной тишиной, где время от времени слышатся чьи-то приглушенные разговоры, смешивающиеся с размеренным постукиванием каблуков о сверкающий от блеска пол. Свет приглушен, отчего белые стены отступают на второй план, выставляя яркие пятна картин на всеобщее обозрение. Чон уверенно шагает дальше, улавливая еле слышное постукивание своих туфлей, и скользит взглядом по картинам, издалека казавшимся ему лишь пестрыми пятнами. Но особо ничего не поменялось. Он останавливается, лениво разглядывая отливающую золотом раму, а уже потом перемещаясь на само произведение, невольно закусывая от непонимания губу. Понять не может что это. Но что-то в этом есть. Брюнет соскальзывает взглядом на янтарного цвета табличку, находящуюся под картиной, читая изящно выведенный каллиграфическим почерком текст: «Картина `Груши`. Молодой художник берет за основу только сорванные с дерева груши, душистый аромат которых можно почувствовать через полотно… » Чонгук громко фыркает, засовывая руки в узкие карманы. Так абсурдно. — Это так нелепо, — он усмехается, вновь глядя на фрукты, цвет которых как несуразица до сих пор не оставляет Чона в покое. — Вы так считаете? — брюнет инстинктивно дернулся, отчего раздался громкий стук каблуков о кафель, разнесшийся по всему выставочному залу. Голос принадлежал мужчине, стоящему в паре метров от подростка, который пристально смотрел на произведение перед собой, опираясь на трость. Чонгук сомнительно подошел ближе, мазнув взглядом по картине, после чего вынул руки из карманов, начиная расправлять помятые манжеты. — Да, — медленно тянет он, поправляя маленькие пуговицы, — А вы считаете это настоящим искусством? Разобравшись с мятой тканью, он поднимает глаза на мужчину, чья грудь, скрытая шелковой рубашкой, на которой расплылись бутоны розовых и желтых роз, переплетенных, словно змеями, тонкими стебельками, равномерно поднимается; руки напряженно сжимают украшенную драгоценными камнями рукоять трости. От талии вниз спускаются зауженные классические брюки оливкового цвета, а потом в глаза бьет блеск начищенных, лакированных оксфордов. Явно богат. — Нет понятия настоящего и ненастоящего искусства. Оно просто есть. Правда, кому-то нравится одно, а кому-то другое. — слишком спокойно и слишком равнодушно, отчего парень закатывает глаза, скользя взглядом по профилю мужчины. Скользящие на кончик носа очки в золотистой оправе, прозрачные дужки которых скрываются за густой копной волос, отливающих медовым блеском. — Хорошо, — он кивает, переставая разглядывать мужчину, — Но неужели кому-то правда интересны эти картины? — Чон дернул подбородком в противоположную сторону зала, в которой находится большее скопление людей, — Если честно, для меня эти произведения сравнимы с мазней детей, рисующих пальцами. Потому что ощущение, что автор и вправду пишет картины голыми руками. Чонгук хмурится, разглядывая неровный красно-зеленый ананас, словно пламя, разгорающийся на полотне. Заставляет задержать взгляд. Вновь и вновь вглядываясь, рассматривая. — Они такие абсурдные, — он еле слышно вздыхает, не видя, как мужчина повернул голову в его сторону, — Яркие. И похожи на детские каракули. Но в них есть что-то, что, скорее всего, и цепляет людей. — парень, чуть сгорбившись, прищуривается, плавно идя взглядом по линиям мазков листьев пламенеющего фрукта. Мужчина вдохнул еле уловимый аромат недорогих духов подростка, ощущая исходящее от его тела тепло, которого он боялся лишиться в эти минуты. Неторопливо развернувшись, он протягивает вперед руку, на которой голубыми змейками протянулись вздувшиеся вены. — Я Ким Тэхен. — брюнет растерянно смотрит на протянутую руку, указательный палец которой заклеен прозрачным пластырем, — Автор всех картин, находящихся на сегодняшней выставке. — слова пробираются в мозг, отдаваясь эхом, а глаза сами находят золотого цвета бейдж, на котором, тем же почерком как на той табличке, выведено: «Современный живописец. Автор картин. КимТэ.» Чонгук глубоко вбирает в легкие воздух, следя, как уголки губ мужчины постепенно поднимаются. Он облажался. — Во время приветствия люди вроде как пожимают руки, верно? — Чон закусывает нижнюю губу, опасливо протягивая свою руку. Его пальцев касаются ледяные мужские, которые словно ищут его руку, после чего большая ладонь крепко сжимает его. Чонгук теряется. Жар, приливающий к щекам, окрашивает их в розовый, плавно спускаясь на линию челюсти, отчего брюнет невольно начинает тереть свободной рукой щеку, резко спускаясь на шею; а холод, медленно поступающий по венам от руки художника, заставляет внутри подростка все заледенеть, покрываясь корочкой смущения и необъяснимого страха. — Ч.. Чонгук, — после слов художник разжимает ладонь, плавно выскальзывая рукой из чужой, которая на несколько мгновений поделилась своим теплом. Мужчина усмехается, вновь сжимая руки на рукоятке трости. — Судя по голосу, могу предположить, что ты подросток, я прав? — парень хмурится, начиная поправлять давящий на шею воротник. Странный. Странный художник. — Но я же стою перед вами, причем тут голос?.. — он звучит неуверенно, дергая манжеты, из-за чего слышно тихое поскрипывание атласной ткани. Губы мужчины искривляются в подобие усмешки, а руки сильнее сжимают рукоять трости, конец который неприятно царапает блестящий пол. — Верно, ты стоишь передо мной, — неуверенный шаг, а после украшенная венами рука мужчины мазнула по плечу Чона, скрытому черным атласом, — Правда, есть небольшая деталь. Небольшая, но значимая, — брюнет бегает глазами по лицу напротив, ощущая, как его плечо чуть ли не разрывается от пальцев мужчины, что так сильно вцепились в него, — Я слеп. Чонгук шумно выдыхает, слыша стук, который так отчетливо доносится совсем рядом. Раздается затмившее все шумы в зале эхо падения. Некоторые драгоценные камни, до этого украшающие трость, разлетелись по кафелю, разбиваясь на маленькие осколки. Рука, что отпустила трость, нервно скользит по воздуху к лицу, натыкаясь на тонкую оправу очков. Чон цепляется взглядом за тонкие пальцы, что так небрежно поднимают очки на медовую копну волос, линзы которых начали ярко переливаться. Напротив — глаза. Пустые и мертвые. Густая дымка, что поглотила когда-то здоровые глаза мужчины, оседая на карие радужки, заставляет брюнета зажмуриться, замотать головой, начиная шумно дышать через нос. Страшно. От чего-то стало так страшно, что Чонгук захотел больше никогда в жизни не видеть эту застывшую дымку, что так мерзко пробиралась в его сознание, заставляя думать. Думать о слепом художнике.