Научный подход

Мало кто знал, что даже в научном отделе случались и свои трудные дни, и свои сверхурочные. Там кипела работа, неведомая и неочевидная для прочих жнецов, но бурная и напряженная для сотрудников. Точнее сказать, для истинного ученого даже ночь — рабочий день. Отелло часто ночевал на работе. Он остался бы и на этот раз, но крайне интересный эксперимент с участием белых мышей, высоковольтной дуги и крови демонов пришлось, увы, временно прервать — закончился материал. Ничего. Завтра он снова возьмется за опыты, а сегодня надо было скинуть энергию, накопившуюся за день. Срочно. Иначе перенапряженный организм просто взорвется к чертям и разнесет половину лаборатории. Мышек жалко. ...У жнеца Отелло была своя тайна. Нет, о том, что он периодически наведывается в Мастерскую, знали все, кому это было хоть немного интересно. И качали головой, цокая языком: с огнем, мол, играешь. Отелло отмахивался и отшучивался: за день он частенько успевал забежать буквально во все обжитые помещения, обменяться сплетнями с кучей знакомых и набрать заодно новых идей для своих исследований. Подумаешь, комнатой больше, комнатой меньше... Работники Департамента старались не соваться в Мастерскую без нужды и заходили туда крайне редко: выбрать себе очки, починить их или заменить при необходимости. Еще реже очередной мученик-диспетчер затаскивал на экскурсию стайки перепуганных стажеров. Хотя единственный работник и безраздельный владыка Мастерской никогда ни на кого не повышал голоса. Он вообще говорил мало и по делу, только поднимал голову и сверкал глазами — странными, неподвижными, почти золотыми, самыми светлыми из всех. ...Если про Гробовщика ходили легенды, то Лоуренс Андерсон, "Отец", довольствовался слухами, передаваемыми уважительным шепотом и исключительно вне рабочих стен. Скромная фигура мастера была окутана зловещим шлейфом тайн. Никто не знал, как именно делают очки, способные показывать незримое. Никто не знал, почему к каждому новому жнецу "идут в руки" именно его очки, идеальные, те, которые помогут в работе лучше всяких других... Если и было в Департаменте мистическое место, то Мастерская; если и был некто, кого можно именовать жрецом, хранителем сакральных тайн, — то только Андерсон. Он со всеми держался ровно и вежливо, но ни с кем не дружил. Говорили, что он уже давно не жнец, а может, и не был им никогда, а просто интерфейс, голограмма, созданная для удобства визуальная персонификация некоей силы, что создает Очки Смерти. Говорили... Отелло точно знал правду. Честно признаться, тоже не всю, но своей доли истины ему хватало за глаза. Если не сказать, по горлышко. Эффектно ворваться в Мастерскую с воплем "Приветики-и-и-и!" не получилось: хозяин его просто-напросто проигнорировал. Снова. В который раз. Отелло покружил вдоль сверкающих бликами стеллажей, размышляя, и присел на свободный край стола: — Добрейший вечерочек, мистер Андерсон, молились ли вы на ночь за обедом? Я что тут подумал! Оказывается, у моих очков в линзах коэффициент преломления — ноль. Ноль! Ну, может, ноль, ноль пять или ноль шесть, сотых в смысле. А этого быть не может, вы знаете, мистер Андерсон? Мастер, не поднимая глаз от работы, произнес с выразительностью автомата: — Ноль целых, ноль десятых, пять сотых, семь тысячных и так далее. Отелло аж взвился от удовольствия: обычно Андерсон не начинал реагировать так рано и так бурно. Иногда до него приходилось докапываться аж по полчаса. Наверное, тоже соскучился. — Ага, я так и знал! — воскликнул он и пересел поближе, ерзая по столу так, что звякнули, стукнувшись ручками, две лупы. Мастер едва заметно вздрогнул, и это тоже не укрылось от пытливого взгляда ученого. Х-м-м. Новый эксперимент, который Отелло тут же мысленно обозвал "Выяснение скорости превращения кинетический энергии раздражения в тепловую в пятой точке соприкосновения со стулом до образования цепной реакции", обещал быть крайне интересным. — Попрошу не мешать работе. Лупы, недоточенные линзы и прочие хрупкие предметы стали методично перемещаться подальше под руками Андерсона: что-то в ящики, что-то на висящие сбоку верстака специальные полочки. "О-о-о-ох! — Отелло восхищенно следил за процессом разбора стола, почти не веря своему счастью. — Да у него уже все горит!" — А кто тут мешает, Лоуренс? Я, наоборот, проявляю любознательность и научный энтузиазм, который не может не поощряться таким мастером своего дела, как вы! Он с удовольствием потянулся всем телом, напоказ зевая. Стол слегка пошатнулся. Проделать этот фокус было очень нелегко, Отелло убил почти месяц, нащупывая слабые места буквально вросшего в пол верстака. Но если правильно зацепиться ногой за нижние ящики, а второй посильнее упереться в пол, резко сместить центр тяжести и во-о-от так вытянуться... Усы на лице мастера недовольно шевельнулись. Из-за сотрясения незыблемой поверхности его рука слегка дрогнула, и на боковой грани линзы появилась двухмиллиметровая царапинка. Ее следовало немедленно сошлифовать на нет, но на пути к ящику со шкуркой нужного зерна имелось препятствие — нечто шумное в белом халате и с зелеными волосами. Варианты "попросить подвинуться", "попросить подать искомое", "встать, обойти и взять искомое" были отвергнуты Лоуренсом как неэффективные: Отелло заходил в Мастерскую не в первый раз. И не в десятый. И даже не в сотый. Мастер просто вытянул правую руку, резко подвел ее под ягодицы Отелло, приподнял и отодвинул, держа над полом на весу, запросто, как хозяйки вынимают лопатой из печи противень с горячими пирожками. Второй рукой дотянулся до ящика, взял кусок шкурки нужного размера. Вернул визитера на место. Прищурившись, приступил к обработке досадной царапины. Отелло был в восторге. Невыразимое двойное удовольствие туманило разум и будоражило чувства: во-первых, ему не так часто демонстрировали противоречившие всех законам физики, сверхъестественные даже для жнеца способности. Какое невероятное сочетание физической силы с балансом и точнейшим определением центра равновесия! Правда, Отелло подозревал, что дело тут больше не в мощи мускулов, а в каких-то запредельных играх с тяготением, и уже прикинул в голове формулу перераспределения гравитационных воздействий для шестидесяти трех своих килограммов, но понял, что с известными исходниками вместо научного открытия получается крохотный такой коллапсарчик, что обязательно сожрет около пяти кубических километров пространства, то есть мастерскую вместе с Департаментом и часть квартала в придачу. А раз этого не произошло, значит все еще не хватает данных... А во-вторых, физический контакт, прикосновение. Да еще к такому месту. Мощный рывок навстречу... Это следовало поощрить! Он вскочил, прошелся по комнате, вернулся, встал у Андерсона за спиной. Потянулся было руками, но одернул себя — "нет, еще рано". Быстро осмотрел стол, запоминая, где что лежит, и прикидывая, насколько оно важно для мастера. Набрал побольше воздуха в легкие. — Знаете, Лоуренс, меня вот каждый раз безумно удивляет, как вы можете быть равнодушным к таким вопиющим вещам. Они же буквально посягают на основы мироздания, вы не находите? Нет-нет, не отвечайте, это был риторический вопрос, а я так боюсь сбиться с мысли, которую берег специально для вас весь день, да нет, всю неделю! Я читал вашу монографию "О природе жнецов", вы же знаете, это моя настольная книга, но при всей мистической подоплеке существования Департамента, Лоуренс, по своей физической природе свет же всегда остается светом! Угол преломления на границе оптической среды будет одинаковым что тут, что на Юпитере, что в раю, в люстрах над престолом господним, ну в самом деле. А значит?.. Говоря, он постепенно повышал тон, стараясь говорить с выражением, чтобы Андерсон не смог, по своему обыкновению, абстрагироваться, переведя помеху в категорию бессмысленного шума. Задача была нетривиальной, но Отелло практиковался годами. Спина, смиренно согбенная над бесценными стеклышками, медленно выпрямилась. Очертания плеч стали какими-то особенно жесткими и острыми, от их вида по позвоночнику ученого жнеца пробежал холодок восторга. Послышался звук, почти неуловимый, но для знающих мастера людей — то есть для Отелло — прогремевший как вестник апокалипсиса. Андерсон вздохнул. Да не просто так, а слегка втянув воздух сквозь зубы на вдохе. Повернул голову: — Коллега, мы поговорим об этом после работы. Да! О, да! Личное обращение! Ученый всем существом почуял, что вот теперь, если он хочет завершить свой эксперимент без серьезных потерь, надо действовать оперативно. Кое-какие приготовления он, правда, уже совершил в крохотной душевой при лаборатории, но одежду тоже было жалко. Он стащил через голову галстук, расстегнул все пуговицы на рубашке, а заодно ремень на штанах. Подумал и аккуратно скинул тапки, а то бывали прецеденты, когда обувь слетала и как-то даже повредила стеклянный стеллаж с очками. Сами очки не пострадали, но полку пришлось заменять. У Андерсона тогда случился резкий приступ мизантропической импотенции, а Отелло был отлучен от тела почти на месяц... Так, теперь надо действовать ювелирно, а говорить — быстро, небрежно и как бы слегка снисходительно. — После работы, Ларси, нормальные жнецы отдыхают, на вечеринки ходят, может, слыхали? Я как раз собираюсь. Говорят, в бухгалтерию по обмену приехали свеженькие девочки. Так что, мой очковый друг, придется вам хотя бы в двух словах удовлетворить мое любопытство касательно ноль, ноль пять, семь и так далее... Говоря, Отелло быстро оценивал степень отвердевания спины и игру желваков на скулах хозяина Мастерской. Он понимал, куда вел и какого именно эффекта хотел добиться, поэтому добавил немного кинетический энергии — протянул руку и нахально потрепал Андерсона по волосам. Признаться, ученый слегка рисковал. Обтирания седалищем верстака, царапины на линзе и болтовни за спиной работающего мастера уже вполне хватило бы; они не виделись с раннего утра, да и вчера не удалось толком побыть вместе. Возмутительное, строго запрещенное "Ларси" вкупе со встрепыванием неприкосновенных волос было перебором по всем параметрам. Отелло приподняло, завертело, опрокинуло. Мимо пронеслись полки, потолок, верстак, снова потолок... Со стола разлетелись куски стекловидного хрусталя, из которого вытачивались линзы ("цело", "цело", "треснуло", "цело" — по звуку определял ученый), моточки проволоки, ветошь и сразу на нее — несколько пар оправ ("о, как удачно"), шлифовальные диски и закрытый футляр со сверлышками ("нехорошо звякнуло, из пазов выпали, ворчать будет"). Сощуренные, будто крепостные бойницы, глаза приблизились вплотную к распахнутым — рысьим, испуганным. — Дверь закрыл? — обыденным ровным тоном поинтересовался Андерсон. — На два оборота, — прошептал Отелло, пытаясь сдержать стон предвкушения. — Подготовился? — так же скучно уточнил мастер. — На два пальца... Андерсон удовлетворенно кивнул. "Два пальца" — мера, признаться, совершенно недостаточная для его размеров. Но самое то, что надо, для действа жесткого и слегка на грани — как они оба любили. И главное, никаких проволочек с поисками смазки, чего никто из них не терпел. — Говори. Отелло еще раз перевернуло в пространстве и приложило о поверхность, на сей раз животом вниз. Вжикнула по верстаку пряжка ремня, и предусмотрительно расстегнутые штаны стреножили ученого где-то на уровне коленей. Халат рванули в сторону и вверх; ветхая ткань треснула, но как раз это было ерундой, у Отелло в запасах всегда лежало с полдюжины таких же старых халатов. Еще пара движений, ветерок по обнаженной коже, характерный звук расстегиваемой молнии — Андерсон, при всей его старомодности, ценил скорость и комфорт. — Говори! Резкий удар ремнем по ягодице заставил Отелло вскрикнуть. Да, с "Ларси" он определенно перестарался. Хорошо, что заживает все как... как на жнеце. Рука в перчатке прошлась по месту удара, грубо прихватила, сжала. — Ну? — Да, да! Лоуренс, я признаю, что нес бред, твой оптический хрусталь вообще не преломляет видимый спектр, поскольку зрительный аппарат жнецов не тождественен человеческому в плане... Удар. — А-а! — Дальше. — ...человеческому в смысле разбалансированности внутренней оси глазного яблока, что вызывает псевдомиопию... Удар. — Лоуре-енс! — Хорошо. Проверяю. "Нет!" — хотел крикнуть Отелло, рефлекторно зажимаясь, но не успел: пальцы Андерсона уже проникли внутрь. Ученый рванулся, но его прижали к столу за загривок, как котенка. Пальцы помедлили, все-таки давая немного привыкнуть, и начали неторопливые движения вглубь и наружу. "Порвет... — панически думал Отелло, стиснув зубы и слегка подаваясь бедрами навстречу. — Вероятность сорок три целых, восемь пять шесть... о-ох, как горит... пять шесть пять... хорошая смазка, надо Сатклиффу сказать, пусть литр притащит..." — Три, — задумчиво сказал Андерсон, добавляя палец. "Точно, три, литр быстро ко-о-о... нчи... тся... ...аа... аааах!" — Четыре?.. — Лоуренс, не-ет! Как ни удивительно, мольбе вняли. Ученого отпустили, тяжесть с затылка тоже исчезла; Андерсон снимал перчатки, и, судя по всему, брюки. Переход энергий протекал весьма успешно. Теплые пальцы легли Отелло на промежность, властно сжали — еще бы чуть, и до крика. Ученый сдержался, не поддавшись на это "чуть"; он знал, что тонкая моторика у Андерсона соперничает с настройками лазерного микроскопа. Пальцы скользнули дальше — туда, где Отелло уже упирался снизу в столешницу, морщась от соприкосновения жесткого дерева с нежными частями организма. С Лоуренсом каждый раз было привычно — но и неожиданно. На рабочем месте Мастер не терпел никаких предварительных нежностей, поцелуйчиков и прочих "девичьих забав". Никогда нельзя было догадаться заранее, приласкает он или сделает больно, дотронется или отдернет руку. Возможно, этот садист специально просчитывал вероятность своих действий и тасовал их, каждый раз обходя партнера по очкам. Ни на что особо не надеясь, ученый попытался толкнуться в его ладонь, как можно покорнее застонав: — М-м-мистер Андерсон, прошу, ну хоть десять секунд, пожалуйста... — Я не разрешал сейчас говорить. Однако Отелло сегодня действительно фантастически везло. Лоуренс обхватил ствол, сжал, отвел слегка вниз... и принялся двигать кистью легко и быстро, филигранно усиливая нажим к головке и успевая чуть перебирать пальцами. Отелло задохнулся, стиснул зубы, замычал, стараясь не дергаться. Его научная часть мозга вопила, что, сумей он считать в этот момент гамма-ритмы мозга Андерсона и написать на их основе программу для автодрочильни, то, поставив производство такого агрегата на поток, можно было стать миллионером за неделю. Выйти на самофинансирование, полностью переоборудовать лабораторию, заказать семейство щелезубов или суматранского носорога для вивария, рефрактометры, поляриметры, двадцатикубовый вакуумный шка-а-аф.... Подкатило — так, что низ живота буквально окаменел, а бедра задрожали. Ровно в этот момент ученого отпустили, заставив издать жалобный и разочарованный вопль. Впрочем, на самом деле он был не в обиде; позволить партнеру так быстро кончить — не в характере мастера. Андерсон наклонился, ловко вылущил Отелло из штанов. Ухватил его за ногу и дернул вверх, заставив завести колено на стол. Оставалось порадоваться, что жнецы всегда пребывали в хорошей физической форме — иначе вряд ли тело продемонстрировало бы такую растяжку. Движения Лоуренса были чуть грубее, чем нужно; возможно, в наказание за наглость, но скорее всего — просто от нетерпения. Отелло снова застонал, чувствуя, как железная рука ложится на горло, заставляя дополнительно прогнуться и задрать подбородок, а внутрь неумолимо продвигается то, ради чего он и бежал сюда сломя голову... — Извиняйся. Андерсон вошел наполовину и замер. Ученый жнец знал, что через двадцать секунд милосердие превратится в пытку, и не стал медлить: — Я-а-а был совершенно не прав, признаю и прошу прощения! — Отелло пытался поерзать, подвигаться, насадиться хоть чуточку глубже, но его зафиксировали сразу в двух точках — за горло и за пригвожденное к столу бедро. — За что ты просишь прощения? Голос мастера оставался все таким же обыденным, невыразительным и тусклым, будто он заказывал комплект насадок для отвертки. Но в нем ощутимо прибавилось металла. Только ученый знал, чего Андерсону стоит сейчас оставаться неподвижным, и это не просто возбуждало — сводило с ума. — За непростительное злоупотребление твоим вниманием? — Нет. Распирающая, раскаленная тяжесть внутри и не думала двигаться. Отелло сжался вокруг него, насколько мог, пытаясь спровоцировать на действие, изо всех сил сокращая мышцы, но добился только тихого рваного выдоха. Ладно, еще попытка. — За-а-а... разбросанные инструменты? Лоуренс, пощади, ну... Не знаю! Шатание стола? Ммм... стояние за спиной?.. — Не то. Снова попытка дернуться, и снова — вхолостую. — Не?.. — подсказал Андерсон, похоже тоже теряя терпение. — Невежество! — Отелло наконец-то понял, чего от него ждут. — Возмутительное невежество, заведомое передергивание научных фактов, издевательство над теорией и небрежное обращение с источниками! Толчок. Сладкая боль, прошившая спину от копчика и выше, ударившая в мозг. — Приемлемо. И еще — неточное указание коэффициента преломления... Толчок. — Оптического кварца... Толчок. Толчок. Пауза — под глухие, рыдающие стоны Отелло. — В сотых долях... Серия толчков, попадающих прямо куда надо, восхитительно "в яблочко". "Не-ет, — задыхаясь, подумал ученый, — дрочильный автомат — это фигня, а вот суперинтуитивный массажер простаты..." — После запятой. Больше Андерсон не говорил. Он отпустил горло Отелло и легко приподнял его за второе бедро, подтащив на себя и держа практически на весу, оставив ерзать по столу грудью, руками и щекой, оставляя на столешнице полоски слюны и слез. Ученый жнец скреб пальцами гладкую поверхность, задыхался, умолял неразборчиво, требовал еще и бессвязно пытался объективно обосновать необходимость оргазма путем мануального воздействия на эмиссионной фазе эякуляторного рефлекса... Он добился только короткого, резкого, рычащего даже уточнения: — Без рук. Пришлось кончать без рук. Отелло выгнуло так сильно, что, падая, он промахнулся мимо скрещенных рук и больно ударился лбом об стол. Андерсон все еще двигался, жестко вбиваясь на всю длину, явно для своего удовольствия. Ученый хотел было запротестовать, но тут услышал свое имя — тихим-тихим стоном. Лоуренс замер, склонившись над ним и ткнувшись носом в макушку. А Отелло снова скреб дерево, пережидая еще один — уже сухой — спазм. Имя — это дорогого стоило. По имени в стенах Департамента мастер его не звал, предпочитая чопорно-безличное "коллега". Как же здорово осознавать, что любимый соскучился по тебе едва ли не больше, чем ты сам по нему... Отелло осторожно отпустили, по пути одернув задравшийся до шеи халат. Из его правого кармана Андерсон не глядя достал две чистые тряпицы. Формально ученый таскал их с собой для протирки оптики, на самом деле — как повезет. Закончив первичную "зачистку поля деятельности", мастер на миг притянул Отелло к себе, обнял со спины, неловко чмокнул в ухо. — Портал откроешь с улицы. Я буду через полчаса. Рыбы на ужин возьми. Ученый жнец угукнул, нашаривая и напяливая разбросанные предметы туалета. Подумал, уточнил: — Вина принесешь? — Белого, — кивнул Лоуренс, подбирая с пола и тщательно отряхивая от невидимых пылинок футляр со сверлами. Открыл, заглянул, помрачнел. Взглядом показал Отелло на дверь. Тот решил более не искушать судьбу и тихонько удалился, прихрамывая на правую ногу. Нет, все-таки растяжкой следовало бы заняться дополнительно, да где взять на это время, если завтра прямо с утра нужно мчаться на перехват в диспетчерскую, уговаривать знакомых набрать пару ударопрочных мензурок демонской крови... А сейчас быстрее домой, разгрести хотя бы кухню к совместному ужину. И рыбу. Рыбу не забыть купить в кулинарии! Готовил Отелло виртуозно, но терпеть не мог тратить на это время. На улице, прикидывая место для портала, он все-таки разочек отвлекся. Трое явно новеньких, недавно получивших очки жнецов, собравшись кучкой под деревом, перемывали косточки Андерсону, громко и особо даже не стесняясь. В ход шли уже набившие оскомину версии о старомодном призраке и лишенном клыков древнем вампире. Такие вещи всегда следовало контролировать. Отелло подлетел к ним как вихрь, задорно улыбаясь, в две секунды перездоровался-познакомился со всеми, не утруждая себя запоминанием имен, и тут же приобнял за плечи самого бойкого юнца, по виду заводилу компании и главного сочинителя, доверительно понизив голос. — Я случайно услыхал, вы про мастера болтали, ну, про того самого, — он многозначительно дотронулся до своих очков, — так? Юнцы переглянулись и закивали, их глаза блестели от любопытства. — Так вот, — продолжал Отелло таинственным полушепотом, — я сошка мелкая, но давно тут работаю, многое видел-слышал. На самом деле вся сила Андерсона, она, знаете, где?.. Внимание аудитории до предела сфокусировалось на нем. Ученый выдержал паузу. — Когда входишь в мастерскую, что он делает? — Смотрит, — нерешительным шепотом сказал кто-то из молодняка, — поднимает на тебя голову и смотрит. Так... пронзительно. — Ага! — торжествующе вскрикнул Отелло, удовлетворенно отмечая, как дернулись слушатели. — Вот! Смотрит! А знаете почему? — Съесть хочет? — пискнул тот, кто говорил до этого шепотом. Второй мотнул головой и предложил свою версию: — Душу забрать пытается? Отелло подавил смешок, как можно суровее сдвинул брови и ответил: — Вот еще, он что вам, демон?.. Все гораздо хуже. У него очки... с рентгеном! Молодые жнецы хором охнули. — Это как? — уточнил "заводила". — Прямо насквозь видит? Кишки, сердце... позвоночник?!.. Ученый на миг зажмурился: сдерживаться оказалось труднее, чем ожидалось, — но он справился, сделал небрежно-бывалый вид и добил: — Да нет, не настолько рентген, кожу не просвечивает. Только ткань. Ну, бывайте, ребята, удачной работы, меня дела ждут! Отходя и открывая портал, он успел полюбоваться двумя совершенно багровыми физиономиями с одинаково приоткрытыми ртами. Третий в шоке закрыл лицо руками. "Ага, — удовлетворенно подумал Отелло, — байка завтра же пойдет в массы. Это ему за потянутые связки. Догадается, конечно, но попробую отмазаться". Он представил себе лицо Андерсона, когда очередной жнец сунется в мастерскую, прикрываясь свинцовым фартуком, не выдержал и звонко расхохотался. Вечер определенно удался.