colour me between the lines

Несмотря на все усилия матери, тело Криденса всегда было грязным. Мрак и дым Нью-Йорка бесперестанно скользили за ним подобно тени, оставались на коже, пробирались в легкие. Возможно, именно поэтому он никогда прежде не замечал их. Или до этого Оно просто не оставляло следов. Сидя в ванной, до краев наполненной водой, Криденс проводит вдоль одной из множества черных линий, рассекающих кожу. Они разбегаются по всему телу, следуя траектории когда-то синих, но теперь словно замаранных чернилами, вен. Поднимаются по рукам, пересекают грудь, спускаются вниз. Чувствуя, как разрастается внутри ужас, он наблюдает за опутывающей его тело паутиной, обычно полностью скрытой под одеждой, кроме тех нитей, что обвивают шею и выглядывают из-под рукавов. Раньше это не было проблемой. Сейчас же вдруг стало слишком явным. В дверь ванной осторожно постучали. — Криденс, я могу войти? — снаружи раздался знакомый голос мистера Скамандера. Уверяя, что предпочел бы вымыться в одиночестве, Криденс всеми силами старается не пустить его внутрь, даже несмотря на то, что все его тело усыпано ранами, требующими внимания. Вода в ванной одновременно розовая от крови и серая от нью-йоркского мрака. — Я… — думай, думай, ДУМАЙ. — Криденс, твои раны обязательно нужно осмотреть. Клянусь, я не причиню тебе вреда. Никакого осуждения тоже не будет, — послышался спокойный и мягкий ответ. — Я вхожу, — предупреждает Ньют, прежде чем повернуть ручку двери и приоткрыть ее. Криденс глубже погружается в мутную воду, так, чтобы она скрыла грудь и шею. На поверхности показываются угловатые колени, кроме них хоть что-то разглядеть крайне сложно, пока Ньют, применив парочку очистительных заклинаний, не наполняет ванну чистой и совершенно прозрачной водой. Вскрикнув, Криденс прикрывается руками, всеми силами стараясь скрыть ужасную паутину. Он даже глаз не смеет поднять на Ньюта, потому что знает, что в его взгляде встретит только холодное отвращение, столько раз виденное им прежде. Но в этот раз Криденс почему-то убеждает себя, что этого не произойдет. Вошедший мужчина слишком добр и ласков к нему, не заслуживающему и малой толики доброты. — Ох, — выдыхает Ньют, и Криденс не может не вздрогнуть. — Извините, — лихорадочно шепчет он. — Извините. Пожалуйста, извините, — он не знает, за что просит прощения, — Пожалуйста, извините, — но все равно продолжает. — Криденс… Ньют приближается, и раненый шарахается назад, насколько позволяет небольшое пространство ванной, буквально вжимаясь в белый фарфор. Вода вновь окрашивается в розовый. То, что последует дальше — одна сплошная боль, Криденс знает. Та боль, которую он всегда принимал с прямой спиной и опущенными глазами, но только не сейчас, только не от этого человека. Не тогда, когда он решил, что она уже закончилась. Несмотря на теплую воду, все тело дрожит, а надтреснутый голос продолжает повторять: — Извините, пожалуйста, пожал... На плечо опускается рука. Криденс замирает, не в силах сделать вдох. Она превратится в когтистую лапу и раздерет его в клочья. Ударит, отвесит пощечину так, что на коже не останется ни одного живого места. Рука теплая. Надежная. Ожидающая. На подобное вторжение тело отвечает бунтом, дыхание учащается, сильнее пробивает дрожь. Рука остается на месте. Почти утешая. Нет. Он не заслужил утешения. Он не сделал ничего стоящего, чтобы его получить, поэтому все будет точно так же, как с мистером Грейвсом, и окажется лишь мимолетным фарсом. Ловушкой. Должно оказаться. (Что, если это не так?) Время словно ускользает от него, теряется среди яростной войны, развязанной его собственным сознанием, цепляется за единственный оставшийся якорь — чужую теплую руку. Наконец, Ньют нарушает тишину. — Что же, думаю, это ответ на один из моих вопросов. — Какой? — хрипит Криденс. Сказанное вырывает его из бешеного круговорота снующих в сознании мыслей. Мистер Скамандер продолжает: — Если бы в тебе до сих пор находился Обскур, то он бы уже давно каким-нибудь образом себя проявил, ты так не думаешь? — его рука все еще уверенно сжимает плечо. — Он исчез? — спрашивает Криденс. — Думаю, авроры смогли его убить. — Но, в таком случае, почему я… — все еще жив, застревает в горле. В ответ мужчина легко пожимает плечами. — Ты сумел прожить на десять лет дольше других зарегистрированных Обскуров. Кажется, ты намного сильнее, даже сейчас. — Есть… другие? — Были. Ни один из них не выжил. Связь между Обскури и Обскуром все еще пугающе мало изучена. Отчасти потому, что Обскуры обычно не живут дольше десяти лет, отчасти потому, что теперь, когда у нас есть Статут о секретности, магический мир предпочитает делать вид, что этой проблемы вовсе не существует, — объясняет Мистер Скамандер. Криденс не понимает и половины из того, что тот говорит, но все равно кивает. Мужчина чуть сильнее сжимает его плечо. — Могу я осмотреть твои раны, Криденс? Не хочу, чтобы в них попала инфекция. Криденс цепенеет. У него нет ничего, что бы он мог дать взамен предложенной помощи, но он обязан что-то дать, потому что за все необходимо платить. — Я просто хочу помочь, Криденс, — о, сколько нежности в этом голосе. — Об остальном позаботимся позже. Ему хочется верить. Всеми фибрами души хочется. Но годы, десятилетия абсолютного пренебрежения и отсутствия заботы заставляют колебаться. Тело раскалывается, повсюду оставляя уродливые кровоподтеки. Осознав, что молчит уже слишком долго, Криденс боится, как бы мистер Скамандер не начал терять терпение, как это делали мама и мистер Грейвс, ненавидящие ожидание, хотя с другой стороны ему любопытно, что же тот сделает, когда терпение наконец лопнет. Криденс хочет, чтобы внешняя оболочка дала трещину, и истинный блеск пробился сквозь щели. Однако мистер Скамандер не ломается, не разбивается, не трещит по швам, оставаясь привычно терпеливым и спокойным. Тогда первым сдается тело, уставшее от постоянного напряжения, которое больше нет сил выдерживать. Спина осторожно соприкасается с теплым фарфором, и только рука мужчины, словно якорь, продолжает удерживать его на поверхности. Как можно более мягко Криденс спрашивает: — Что вам от меня нужно, Мистер Скамандер? — Единственное, что мне нужно — это помочь тебе, Криденс, — отвечает мужчина, словно это очевидная, простая истина. — Всем от меня что-то нужно, — только эта истина очевидна для Криденса. — Ну, я не все, — и вновь его слова звучат так легко. — Но…почему? — не унимается Криденс, чувствуя странное разочарование. Неужели и в этом он ошибся? — Почему что? Помогаю тебе? — Да. — Потому что ты этого заслуживаешь. Что? — Я плохой человек, мистер Скамандер, — отвечает Криденс, и шрамы на его руках и спине отзываются глухой болью. Однако тот только отмахивается. — Я не согласен. По-моему, ты хороший, даже если и есть причины верить обратному. — Почему? — вновь интересуется Криденс. — Потому что. Несмотря на то, что в тебе заключена сила, способная уничтожить целый Нью-Йорк, ты этого не сделал. Ты мог бы убить нас всех в том метро, но ты этого не сделал. А знаешь почему? Потому что ты хочешь быть хорошим человеком, и это единственное, что действительно имеет значение. Каждое сказанное слово облегчает гнетущую тяжесть, ломает внутреннюю стену, позволяя пробиться и расцвести надежде. Впервые Криденс может дышать полной грудью. В мире есть человек, который думает, что он хороший. — Правда? От прошёптанного вопроса взгляд мужчины заметно смягчается. Рука, до этого все еще сжимающая плечо, нежно касается щеки юноши. — Правда, Криденс. Впервые за всю жизнь слезы в его глазах не от боли — от счастья. В ответ мистер Скамандер дарит Криденсу улыбку. Ту, которая сияет ярче солнца. — Теперь ты позволишь мне исцелить тебя?