Темнее всего перед рассветом

      Приезд в Гу Су Лань был необходимостью. Вэй Ин снова что-то не поделил с Цзинь Цзысюанем, но в этот раз всё вылилось в драку. Но не где-нибудь, а в святилище одного из великих орденов. Чтобы это не вызвало недопониманий, главе Юнь Мэн Цзяна пришлось лично появиться в Облачных Глубинах и уладить всевозможные конфликты.       И разорвать помолвку собственной дочери.       Сидя в отведённой ему комнате, Цзян Фэнмянь думал о том, как будет объяснять это своей жене. Её искаженное гневом лицо уже мерещилось ему в тёмных углах дома, а призрак звонкого, высокого голоса вызывал головную боль.       Вэй Ин. Его мальчик. Сын его погибшей первой и, пожалуй, единственной любимой женщины. Цзян Фэнмянь прощал ему то, чего не мог простить своим родным детям. Любой каприз, любая прихоть и желание вмиг исполнялись, стоило только тонкому, по-женски изящному пальчику сделать малейшее движение.       Наверное, из-за этого Юй Цзыюань ненавидела Вэй Ина всем сердцем. Ведь это не на неё Цзян Фэнмянь смотрел с таким теплом и нежностью. Не ей дарил скромные улыбки и ласковые касания.       Цзян Фэнмянь честно пытался влюбиться в свою жену. Дарил ей подарки и делал комплименты. Но стоило поймать хитрый прищур серых глаз, как все его старания истирались в прах.       Глава ордена знал, что этот взгляд таил в себе нечто большее, чем просто детское обожание. Точнее, это детское обожание со временем, после того, как его воспитанник вырос в прекрасного юношу, превратилось в подростковое желание. Этот взгляд был почти ощутимым. Он проникал под слои одежды и ласкал кожу, словно обнажая её перед всеми.       Цзян Фэнмянь запрещал себе отвечать на этот взгляд. Мысленно бил себя по рукам и уходил прочь, пытаясь остудить бурлящую в жилах кровь. Но взгляд словно шёл за ним, оставляя невидимый след по всему телу. Он чувствовался даже во время близости с женой. И где-то в самой глубине души вместо Юй Цзыюань на кровати лежал Вэй Ин и ласкал мужчину не только взглядом, но и узкими ладонями, которые по сравнению с его, Цзян Фэнмяня, казались мягче любого шёлка и бледнее утреннего тумана в Облачных Глубинах.       Из водопада мыслей мужчину вырвали тихие шаги у входа в спальню. Кто-то пришёл к нему и даже не спросил разрешения войти. Неслыханная дерзость, особенно, если учесть благовоспитанность адептов и учеников ордена Лань.       Только один человек мог позволить повести себя так непристойно и даже грубо.       — Дядя, ты злишься? — слышит Цзян Фэнмянь тихий голос человека, который снится ему вот уже на протяжении почти года. — Я не хотел с ним драться, но он меня вынудил...       Поникшая голова и сцепленные между собой руки. Он действительно чувствовал свою вину и признавал её. Но мужчина сейчас смотрел вовсе не на печальные глаза и поджатые губы, а на худые коленки, виднеющиеся из-под ночных одеяний.       —Я не злюсь, Вэй Ин, — выдыхает глава ордена и прикрывает глаза, пытаясь совладать с мыслями и не смотреть на тонкие ключицы, которые так и манят коснуться их губами. — Что ты здесь делаешь в такое время и в таком виде?       — Хотел извиниться перед тобой лично, но ты был занят, — Вэй Ин ведёт плечами и переступает с ноги на ногу, словно показывая тонкие щиколотки и узкие ступни. — Мы не виделись полгода. Я скучал.       Цзян Фэнмянь удивлённо вскидывает брови и сжимает в руках мантию своих одежд.       — Я... я тоже скучал по тебе. По тебе и А-Сяну, — тяжело вздыхает Фэнмянь и вновь пытается не смотреть на почти племянника так, как должен бы смотреть на свою жену.       — А-Чэн. Твоего сына зовут А-Чэн, — тихо смеётся Вэй Ин, прикрывая рот рукой, пока край халата обнажает покатое плечо.       Мужчина кивает, нервно облизывая губы. Опять. Опять он не может вспомнить имя своего сына, но помнит, сколько родинок было на спине Вэй Ина, когда ему исполнилось десять.       — Если это всё, то тебе лучше идти спать. Колокол уже давно объявил об отбое, — мужчина встаёт и, сцепив руки за спиной, подходит к окну в надежде, что холодный, ночной воздух поможет успокоить бушующее сердце.       Худые руки, ещё не познавшие битвы и крови, ещё не обросшие узлами мышц, обнимают мужчину за плечи, а влажные от слюны и душистого масла губы прижимаются к шее.       По телу словно проносится ураган, а воздух разом выходит из лёгких, пока руки ползут вниз, останавливаясь на крепкой талии.       — Что ты..? — пытается возразить Фэнмянь, надеясь, что голос хрипит от возмущения, а не от возбуждения.       — Я правда скучал. Здесь так "душно". Я не могу вздохнуть полной грудью, когда не чувствую на себе Ваш взгляд, дядя, — Вэй Ин тянет за руку, заставляя мужчину повернуться к нему. Формальное обращение ударяет по нему ещё сильнее, чем светящиеся своей белизной худые плечи Вэй Ина. Слова застревают в горле, а руки невольно ложатся на чужую талию, оглаживая гладкий шёлк, что так и струится под пальцами.       — Так нельзя. Это неправильно, — говорят последние крупицы разума, пока руки Вэй Ина скользят вверх по собственному телу к высокому хвосту, чтобы потянуть за алую ленту. Волосы покрывают плечи и кончиками щекочут чужие ладони. С распущенными волосами Вэй Ин выглядит ещё более обнаженным, чем полностью без одежды.       Ладони Вэй Ина скользят по тяжело вздымающейся груди и останавливаются на плечах. Приходится встать на носочки, чтобы неловко и совсем неумело коснуться чужих, плотно сжатых губ.       "Словно впервые," — думает мужчина, пока его не осеняет. Действительно впервые. Каким бы испорченным Вэй Ин не казался, его чистоту ещё никто не забрал. Он словно самый прекрасный лотос в пруду: рос, креп, пока не расцвёл. Расцвёл для того, кто сейчас собирался его сорвать и засушить на задворках души, чтобы потом перебирать эти воспоминания одинокими ночами, словно старые письма, и ощущать призрачный вкус персикового масла на своих губах.       Мужчина отвечает на неловкие касания с непривычки грубо, кусая прежде никем не отведанные губы. Вэй Ин всхлипывает и приоткрывает рот, пытаясь втянуть в себя воздух. Ладони сжимают чужие плечи не то, чтобы оттолкнуть, не то, чтобы прижать ещё как можно ближе. Колокольчик на талии мужчины звенит в такт поцелуям, которые становятся нежнее, словно в попытке извиниться за прежнюю грубость.       Язык мужчины скользит по кромке зубов, от чего Вэй Ин удивлённо выдыхает и распахивает глаза, встречая тёмный от возбуждения взгляд напротив. Парень не знал, что можно так. Глубоко и неприлично. Чтобы кончик языка скользил по нёбу, пока большой палец оглаживает нижнюю губу, размазывая по ней остатки масла. Читая похабные книжки, тайно купленные на рынке, он вникал только в суть основного процесса, не обращая внимания на прелюдии. И сейчас, пытаясь повторить каждое движение языка своего пусть и неродного, но дяди, Вэй Ин задыхался от нахлынувших чувств. Огонь внизу живота ещё никогда так не мучал его. Прохладный шёлк халата почти жжёт разгоряченную кожу, а волосы, свои и чужие, словно змеи, скользят по обнажённым плечам, заставляя тихо скулить в поцелуй и прижиматься ещё ближе к крепкому телу.       Почувствовав желание своего мальчика, Фэнмянь отстраняется и слегка толкает его, пока ещё хватает воли.       — Я сделал что-то не так? — Вэй Ин смотрит удивлённо и обиженно. Губы приоткрыты и даже в полутьме видно, как они влажно блестят и пылают от недавних поцелуев.       — Всё. Ты сделал неправильно всё. Видят Небо и Земля, я пытался это предотвратить, — мужчина качает головой, сжимая ладони в кулаки. — Так не должно быть, А-Ин. В тебе играет возраст и детское любопытство. Утром ты будешь глубоко жалеть об этом.       Фэнмянь видит, как Вэй Ин дует губы. Парень не любил, когда его называли ребёнком, и это его всегда очень сильно обижало. И в этот раз мужчина надеялся, что из-за своей обиды он уйдёт, и они забудут про этот случай, как про страшный сон. Но видимо этот страшный сон теперь станет личным кошмаром для Фэнмяня.       — Если, по-твоему мнению, я такой ребёнок, то почему я чувствую твоё желание? — маленькая ладошка ложится на пах мужчины, лишь слегка сжимая набухшую плоть.       Такое поведение рушит последние стены между Фэнмянем и его желанием. Эти стены он возводил уже несколько лет, слепо надеясь, что они выдержат натиск молодого, горячего тела. Но осада прошла успешно, город теперь сдан, а победитель ликует.       Руки дёргают халат вниз, оголяя по-юношески худую грудь. Бусинки сосков сразу твердеют, стоит шёлку немного подразнить их. Вэй Ин дёргается и от смущения пытается прикрыться, ведь взгляд напротив смотрит жадно, словно облизывая каждый новый участок гладкой кожи.       Провокатор из Вэй Ина хороший, но, когда дело доходит до действий, парень теряется и прячется за свою неопытность, покрываясь румянцем до самых плеч.       Фэнмянь отводит его руки, кончиками пальцев проводя по веренице рёбер, которые виднеются под кожей. Стоит ногтем задеть ореол соска, как мальчишка всхлипывает и хватается за его одежды, пытаясь устоять на месте. Мужчина обхватывает крепкую, но узкую талию воспитанника, помогая устоять, пока губы нежат кожу шеи и плеч, стараясь не оставлять следов. От контраста горячих губ и холодного ветра, гуляющего по комнате, Вэй Ина ведёт. Он сладко стонет, стоит губам Фэнмяня накрыть сосок и, влажно причмокнув, забрать его в рот, лаская теперь и языком.       Ладони Вэй Ина зарываются в чужие волосы, распуская пучок на затылке. Драгоценная заколка падает на пол со звоном, который в ночной тишине кажется ударом в набат.       От этого звука мужчина отстраняется от мальчишечьей груди, выдыхая на влажный от его же поцелуев сосок, отчего Вэй Ин почти падает, сладко вскрикивая.       — Тебе стоит быть тише, если не хочешь, чтобы нас потревожил Лань Цижэнь, — Фэнмянь тихо смеётся, щекой прижимаясь к чужой груди и слушая безумно бьющееся сердце.       Отстранившись, мужчина подхватывает Вэй Ина на руки так, словно он ничего не весит, и несёт на постель.       На белых простынях Вэй Ин кажется ещё более невинным. Фэнмянь чувствует себя грязным от того, что хочет забрать эту чистоту и невинность, которая предназначалась и не ему вовсе. Мужчина видел, как смотрит на его воспитанника Второй Нефрит ордена Лань, как блестят глаза того, кто вечно холоден, стоит Вэй Ину появиться в комнате. И если бы Лань Чжань был увереннее, то это сейчас он ласкал податливое тело, выпутывая его из шёлкового плена.       Полы халата расходятся, обнажая впалый живот и подвздошные косточки, которые выглядят так, словно вот-вот порвут тонкую кожу.       Вэй Ин сводит острые колени в попытке прикрыться, закусывая указательный палец и хрипло шепча.       — Сними. Сними её.       Фэнмянь вскидывает брови, но просьбу выполняет. Почти весь многослойный наряд, кроме нижних штанов, не спеша оказывается на полу, обнажая поджарое тело взрослого мужчины. Воина, который побывал уже во многих битвах. Воина, на руках которого уже была кровь, а на теле — шрамы.       Вэй Ин скользит по этим белым росчеркам на теле дяди. От этих прикосновений Фэнмянь невольно вздрагивает. Кожа там тонкая и очень чувствительная. Вэй Ин смотрит с восхищением, чего Фэнмянь не ожидал увидеть. Госпожа Юй не любила шрамы и почти всегда во время близости просила не снимать нижнюю рубаху. Поэтому дикое желание в глазах племянника кажется чем-то странным и неправильным. Но в эту ночь всё, что происходит, странно и неправильно.       Парнишка снова тянется за поцелуем, в этот раз целуя более уверенно и напористо. Маленькие ладони скользят по широкой спине, как бы пересчитывая находящиеся там белые полосы шрамов.       Мужчина разводит бедра Вэй Ина в сторону, широкими ладонями, оглаживая гладкую кожу, и смотрит вниз. На худом животе в обрамление небольшого, словно детского пушка лежит аккуратный член, малиновая головка которого влажно блестит от выступившей смазки.       Молодости не надо много, чтобы возбуждение накрыло с головой.       Под этим взглядом Вэй Ин краснеет и пытается прикрыться, но Фэнмянь сжимает тонкие запястья и спускается ниже, касаясь губами ямки пупка. От осознания того, что собирается сделать дядя, Вэй Ин дёргается и тихо просит не делать этого, но влажные губы на его головке прерывают просьбу, позволяя глухому стону вырваться из груди.       Вэй Ин чувствуется просто замечательно. Приятная тяжесть на языке и пряный вкус во рту, заставляют несдержанно застонать и взять член глубже, руками оглаживая широко раскинутые бедра. Чужие пальцы в волосах дёргают голову вверх, а тихие стоны и всхлипы отбрасывают самообладание куда-то далеко. Член Вэй Ина небольшой, аккуратный и взять его полностью не составляет труда. Стоит головке скользнуть в горло, как его мальчик распахивает глаза, судорожно хватая воздух ртом, чувствуя, как бедра сводит спазмом.       Фэнмянь знал, что это первый раз Вэй Ина, но удовольствие, которое нахлынуло на подростка так быстро, оглушило мужчину. Чужое семя теплило горло и размазывалось по губам. Отстранившись, Фэнмянь облизал губы и прижался ими к тонкой коже на бедре, кончиком языка лаская маленькую родинку.       Вэй Ин не верил, что это происходит с ним. Сладкое удовольствие, доставшееся ему от дяди, раскидало мысли во все стороны, и пока он пытался их собрать воедино, мужчина скользил пальцами между ягодиц, поглаживая припухшее отверстие.       Картинки того, как его племянник готовил себя перед этой встречей, действуют на него хуже самого крепкого вина. Не выдержав, мужчина обхватывает пухлые ягодицы и разводит их в стороны, губами прикасаясь к заветному.       На Вэй Ина словно выливают ушат ледяной воды. Он дёргается и пытается уйти от влажных касаний языка. Слишком интимно, слишком чувственно. Но Фэнмянь не собирается отпускать то, от чего он так долго бежал, но что само догнало его и повалило к своим ногам.       Теперь на языке ощущался не только терпкий вкус Вэй Ина, но и послевкусие персикового масла. Его запах и вкус будут преследовать мужчину до конца его дней.       Обласкав нежную дырочку, что алым пятном горела между бледных ягодиц, покрытых нетерпеливыми следами их любви, мужчина садится, чтобы насладиться открывшейся перед ним картиной.       — Д-дядя... прошу, — ещё одна просьба. Два слова, в которых кроется всё то, чего сейчас желает юное тело.       Мужчина садится на колени и, отбросив волосы назад, располагает ягодицы Вэй Ина на своих бёдрах. У самого Фэнмяна кожа смуглая и даже грубая, как и у любого воина, но кожа Вэй Ина ещё хранила детскую чистоту и мягкость. Боже, да он даже ещё не брился ни разу. На пухлых щеках еле-еле можно было рассмотреть лёгкий пушок.       "Действительно персик," — думает мужчина, обводя несколько родинок на щеке воспитанника.       Вэй Ин задерживает дыхание, когда чувствует, как к приоткрытому растяжкой входу прижимается крупная головка. Мужчина не хочет быть резким и грубым в первый раз его мальчика, поэтому стоит головке скользнуть внутрь, он сразу останавливается, крепко сжимая бедра Вэй Ина, на которых утром расцветут темно-синие цветы их любви.       Брови мальчика сдвинуты к переносице, а из груди слышатся капризные стоны. Вэй Ин привыкает к новым ощущениям, прислушиваясь к реакции собственного тела. И понимает, что книги нагло врут. Письмена обещали неземное удовольствие и жаркую страсть, а вместо них мальчик получает странное чувство наполненности с привкусом чего-то неправильного.       Член скользит глубже, а Вэй Ин все сильнее вцепляется в предплечья своего дяди. Он слишком большой, и проникновение с каждым движением становится всё болезненней.       — Д-дядя, мне больно, — хнычет Вэй Ин, пока Фэнмянь вытирает губами выступившие слезы. — Живот болит...       — Расслабься. Скоро станет лучше, — широкая рука обхватывает опавший член и начинает мягко ласкать его, пока бедра мужчины движутся в разном темпе, входя под разными углами.       И в комнате раздаётся сладкий стон, сразу же перекрытый жарким поцелуем. Внутри Вэй Ина слово что-то разорвалось и собралось в новую картину. Теперь тело дяди несло ему только удовольствие. Жаркое, запретное, о котором нужно говорить только вполголоса и в тёмной комнате наедине, чтобы никто не узнал.       Теперь бедра его воспитанника сами двигаются ему навстречу, пока худые коленки обнимают талию. Нежные, пухлые губы мальчика прижимаются к его шее, оставляя лёгкие и невинные поцелуи, пока сам мужчина продолжает забирать последнюю чистоту своего приёмного сына.       Цзян Фэнмянь никогда не простит себе эту слабость. Цзян Фэнмянь никогда не забудет эту ночь, полную ласки и страсти юного тела.       Шлепки двух тел и слитые воедино стоны яркого удовольствия раздаются в тишине ночи, заглушая еле слышимые шаги у входа в покои главы ордена Цзян.       Если бы Вэй Ин, отбывая наказание, не забыл свою флейту в библиотеке и если бы Лань Чжань не посчитал нужным найти этого несносного мальчишку и принести ему эту чёртову флейту, то возможно сейчас сердце Лань Чжаня не крошилось на мелкие кусочки от несдержанных стонов Вэй Ина, которые он дарил отнюдь не Второму Нефриту ордена Лань.