Вопросы

      То, что ребёнок принесёт столько проблем, Русе даже не представлял. Конечно, забирая мальчишку домой, понимал, что жизнь изменится, но не рассчитывал, что привычный уклад полетит ко всем чертям.       В первые дни Рамси не доставлял особых неудобств: таскался за ним по пятам и молча возился с новыми игрушками или со своим мишкой, которого не выпускал из рук с тех пор, как они сели в машину.       Русе привык жить один. В доме было полно места, но гости здесь оставались редко. Женщины, которых он приводил, никогда не становились частью этого дома. После академии, казармы и госпиталя тишина и покой казались чем-то действительно важным, уютным и неизменным.       В детстве он часто оставался один, и это угнетало. Мать пропадала на работе целыми днями, а вечерами пыталась устроить личную жизнь. Отца он никогда не видел, да и не спрашивал о нём. У них в семье не принято было откровенничать. По матери он даже скучал, когда она задерживалась где-то надолго. С годами всё изменилось. Они жили в одном доме, но были совершенно далеки друг от друга, словно два полюса.        Уезжая в летний лагерь и возвращаясь из него, он принимал как данность скупые объятья этой высокой светловолосой женщины с холодными, как зимнее небо, глазами. Она, кажется, и сама понимала, что эта неуместная ласка ничего не изменит — им обоим не свойственно было яркое проявление чувств.        Мать выполняла свой долг, и Русе уважал её за это. Даже гордился немного, когда повзрослел, что жизнь её не замкнулась на сыне и доля матери-одиночки её не сломила. Она была умна, работала в научно-исследовательском институте и имела учёную степень.       Матери было уже за сорок, когда он появился на свет. Её жизнь состоялась, и она хотела обеспечить сына всем. Вот только то, что действительно важно, дать не могла или не хотела. Её никогда не было рядом: она не появлялась на школьных спектаклях, в которых Русе, как правило, выполнял роль осветителя или «шумел» спецэффектами. На футбольные матчи она тоже не приходила, зато наняла репетиторов по французскому и математике для подготовки к городской олимпиаде, оплачивала шахматный кружок и подарила дорогущую коллекцию энциклопедий. Хотела, чтобы он добился успеха.       Мать совершенно не умела готовить, и булочки к школьному празднику покупала в пекарне. Она никогда не ругалась, но и одобрение Русе слышал редко. Чаще всего мать ограничивалась сухим кивком: «Знала, что на меньшее ты не способен». Она знала многое, но чувствовала ли что-то?        Её любовь была холодна, как мартовский лёд, и порой Русе думал, что это скорее долг, чем что-то ещё. Чем старше он становился, тем больше они отдалялись. Мать собиралась вырастить из него кого-то значимого, того, кем можно гордиться и хвастаться перед знакомыми. Тщеславие было ей не чуждо, но её вера в него стоила многого. Правда, к двенадцати годам Русе решил, что совершенно не хочет идти по её стопам.       Микробиология абсолютно не привлекала, да и вообще сфера науки — все эти теоретические знания. Хотелось чего-то настоящего — того, что даёт ощущение реальности, живых эмоций. Нужно было чем-то заполнить своё одиночество.       Он до сих пор помнил скорбно поджатые губы матери, когда сообщил о том, что собирается стать военным. Похоже, она оказалась разочарована, но препятствовать не стала. Может, думала, что ему надоест в военной школе, и он пересмотрит свои взгляды.        С тех пор они и вовсе виделись редко: Русе приезжал домой на каникулы, но после пары вечеров с неизменным приторно-сладким лимонным пирогом и пустыми разговорами о соседях и погоде, понимал, что с этой женщиной у них нет ничего общего.       После школы была академия и город, в котором осталась его единственная настоящая любовь. Знакомить Лианну с матерью и вовсе не пришло в голову. Одобрение было давно уже не нужно. Русе навещал мать всё реже, обычно просто звонил по праздникам — в общем, делал то, что от него ждали.       После выхода на пенсию мать как-то сразу сдала. Работа была её жизнью, теперь же она медленно угасала. Письмо о её смерти настигло где-то в Афганских песках. До конца контракта оставалось два года. Его даже отпустили на похороны, но, как и прежде, Русе не испытал особых чувств, кроме смутной горечи — сделал то, что должен и вернулся на службу. Мать прожила неплохую жизнь — в институте её любили. А сын… её уважал.       О собственных детях Русе как-то не задумывался до недавних пор. Да, он знал, что Изабелла беременна, однако, думал, что у дурочки хватит ума сделать аборт. Деньги-то он оставил.       Что ж, Белла оказалась редкостной дурой. Мало того, что испортила свою жизнь, так и о ребёнке позаботиться не смогла. Та ноша, которую она взвалила на себя, оказалась ей просто не под силу. Роль матери этой юной актрисе, так, впрочем, и не поступившей в театральную академию, удалась из рук вон плохо. Алкоголь манит лишь слабых людей, их же и топит.        Белла сама была виновата в своих бедах. Её смерть оказалась предсказуема — люди такого толка совершенно не заботятся о себе. Бутылка, перекрёсток и водитель-лихач. Мальчишка остался один в пустом доме.       В опеке работали дотошные бабы: разыскали не отправленные письма, засунутые меж пары потрёпанных книг. На конверте значился его адрес. Так Русе и узнал о сыне, которому, оказывается, уже исполнилось целых пять лет.       Конечно, можно было оставить мальчишку в приюте, и Русе действительно долго обдумывал этот вариант. Вспомнились одинокие вечера в далёком детстве. Интересно, Рамси тоже ждал свою мать, сидя у окна? У него не было телевизора и книг, и пирожков из пекарни.       В квартире оказался настоящий свинарник: грязь и плесень, пустые бутылки повсюду и разбитый стол. Детской кроватки не было — лишь картонная коробка с засаленным одеялом в коридоре. Его сын не должен так жить.

***

      Пришлось взять несколько дней отпуска, чтобы утрясти все бюрократические формальности и подготовить комнату для мальчишки.       По пути домой они заехали в супермаркет. Рамси ничего не просил, и это было даже странно. Он думал, что в магазине тот начнёт канючить, как это делают другие дети, но Рамси молчал, вцепившись в рукав его куртки, и вертел головой по сторонам.       Русе со вздохом разжал его пальцы и подтолкнул к полкам с игрушками.       — Можешь взять, что тебе понравится.       Мальчишка как-то неуверенно оглянулся и сделал шаг вперёд. Только дома он осознал свою ошибку. Рамси выбрал барабан и долбил в него весь день: тишина разлетелась на осколки, а монотонный гул напоминал о воздушных атаках и грохоте разрывающихся снарядов. Барабан отправился в кладовку и был благополучно там «похоронен». С машинкой на радиоуправлении и пластмассовым арбалетом проблем не возникло.       Русе думал, что мальчишка отвлечётся на новые игрушки и перестанет всюду таскаться за ним, но ошибался. Такое повышенное внимание начало утомлять. Расположившись в кресле возле камина, он взялся было за книгу, которую уже давно планировал начать, но никак не мог сосредоточиться на тексте. Рамси сидел на ковре возле его ног и тоже листал книжку. Русе сомневался, что тот умеет читать.       — Что ты на меня всё время пялишься? — поинтересовался он, поймав очередной робкий взгляд, поверх страниц.       Мальчишка, конечно, ничего ответил, опустил глаза.       — Я понимаю, что в этом свинарнике вы на головах друг у друга сидели, но теперь-то у тебя есть своя комната — играй там, — уже раздражённым тоном сказал Русе.       Рамси насупился и отвернулся, однако не ушёл.       Русе сделал вывод, что мальчишка ужасно упрямый. Продолжить чтение не получалось. Вздохнув, он отложил книгу на край каминной полки.       — Почему ты за мной таскаешься всё время? Тебе что, нечем больше заняться?       Рамси молчал, глядя на него исподлобья. У мальчишки были такие же глаза — серые, цвета стали, разве что чуть темней, чем у него самого.       — Дети же любят мультики, так? — вести монолог уже надоело, и он чувствовал себя глупо. Мальчишка вовсе не отвечал на его вопросы, однако, безропотно потащился следом в гостиную. Русе включил первый попавшийся канал. На экране кривлялись рисованные лохматые белки. Это должно его увлечь.       Рамси действительно прилип к телику, и на какое-то время он смог наконец спокойно погрузиться в чтение.       Должно быть, не прошло и получаса, как немая тень застыла на пороге кабинета. Наверное, мультик закончился, или ему просто надоело. Русе поднялся из-за стола и подошёл к сыну.       — Ну, чего тебе? Ты, наверно, жрать хочешь? — посмотрев на настенные часы, решил он. Приближалось время обеда.       Конечно же, ответа на свой вопрос он так и не получил, Рамси лишь едва заметно кивнул. Русе покачал головой — такое чувство, словно он завёл собаку, которая вроде как понимает обращённую речь, но ответить не в состоянии.       С едой проблем не возникло. Мальчишка ел всё, что положишь ему в тарелку. Не привередничал, что и неудивительно, ведь в доме у матери ему доставались лишь закуски с пьяного стола.       С собаками обычно гуляют — это Русе знал точно, с детьми, видимо, тоже. Конец февраля — на улице было мерзко и слякотно, растаявший снег превратился в кашу, водопадом стекал с крыш и разбивался о грязный асфальт. Выбираться в голый холодный парк в такую погоду не хотелось вовсе, но пришлось. Он старался быть ответственным родителем.       Куртка у мальчишки оказалась тонкая, совершенная неподходящая погоде, и явно с чужого плеча — висела мешком. Русе застегнул молнию и натянул сыну на голову шапку. Можно было, конечно, вытолкнуть его одного на улицу, но он сильно сомневался, что Рамси найдёт дорогу домой. Он со шнурками-то совладать не мог.       На площадке Рамси даже оживился: ползал по детскому городку и качался на качелях. Правда, интереса к сверстникам почему-то не проявлял — играл в одиночестве. Русе это не особенно волновало, теперь можно было спокойно почитать газету, не чувствуя на себе постоянно этот любопытный пристальный взгляд.       Домой они вернулись в сумерках, и кажется, Рамси устал от беготни — тащился еле-еле, пришлось тянуть его за шиворот. В коридоре он и вовсе привалился к стенке, пытаясь совладать с молнией на куртке. Русе пожал плечами — быстрее уснёт.       Завтра предстоял важный день, и потому сегодня следовало лечь пораньше. Нужно было купить подходящую одежду к школе, а то эти тряпки, в которых он забрал сына, никуда не годились. И самое главное — то, чем вообще не хотелось заниматься — поход в больницу. Мысль о том, что придётся убить на это целый день, нагоняла тоску, но в школе требовали справки от врачей. В его же интересах было управиться поскорее.       После ужина и вечерних новостей Русе набрал ванну и подтолкнул мальчишку в спину.       — Вымойся как следует, завтра с утра поедем в больницу, — сообщил он.       Рамси замер на пороге и растерянно обернулся.       Русе нахмурился. Ну, конечно же, он ведь наверняка не умеет это делать сам, видно, раньше его мыла мать.       — Ты уже такой здоровый кабан, почему же сам ничего не умеешь? Ни шнурки завязывать, ни мыться. Элементарные вещи, — покачал головой Русе.       Рамси опустил голову.       В ванной было жарко, и Русе его поторопил.       — Раздевайся, да поживее, и залезай в воду. Я тебе помогу, раз ты сам ничего не можешь.       Рамси прислонился к стене и глядел под ноги. Русе усмехнулся, заметив, что носки у мальчишки разные — один голубой, другой оранжевый. Потом он сообразил.       — Ты меня стесняешься, что ли?       Кажется, мальчишка опустил голову ещё ниже. Наверное, кивнул.       — Я твой папа, меня не надо стесняться, — произнёс Русе, сам ещё толком не привыкнув к этому слову.       Рамси поднял глаза и сжал его ладонь обеими руками. Если бы он задавал вопросы, было бы куда проще.       Русе сам помог ему раздеться: стащил жёлтую рубашку — единственную из всех вещей, которая выглядела почти новой, и потрёпанные серые джинсы. Без всей этой мешковатой одежды мальчишка и вовсе казался худым и маленьким для своего возраста.       — Да, мать тебя и правда паршиво кормила, — цокнул языком он. Купание прошло без приключений: Рамси сидел смирно и иногда шлёпал руками по воде. Русе знал, что дети с какими-то игрушками плещутся в ванной, но у него ничего подобного, конечно же, не нашлось. Наверное, мальчишке просто было скучно.       После ванны Русе сразу отправил сына в кровать и получил несколько часов свободного времени. Рамси, похоже, быстро уснул, а он успел посмотреть вечерний фильм, предполагая завтра муторный и скучный день. Ещё никогда Русе так не ошибался. Скучать ему точно не пришлось.

***

      До Русе быстро дошло, что мальчишка раньше и вовсе не бывал в больнице, именно поэтому вёл себя так спокойно поначалу. Рамси прижался к его боку и вперил взгляд в пол, пока они сидели в очереди. Другие дети баловались и носились по коридору, громко орали, дрались друг с другом. Какой-то сумасшедший дом! И он даже испытал чувство гордости за своего сына — Рамси не доставлял неудобств.       Однако, стоило попасть на приём к врачу, как в мальчишку словно бес вселился. Просьбы врача он, конечно же, игнорировал, а стоило к нему прикоснуться, как сразу же начинал вопить как резаный. Самые безобидные действия вызывали у него очень бурную реакцию.       Пришлось крепко прижать сына к себе и буквально силой разжать ему челюсть только для того, чтобы доктор осмотрел горло. Проверить зрение они так и не смогли — Рамси ведь не отвечал на чужие вопросы.       Процедурный кабинет стал настоящей пыткой для них обоих. Конечно же, никаких прививок у мальчишки не было, и уколы ему ставили впервые. Русе раньше и не догадывался, что его тихий ребёнок может так орать. Медсестра тоже была не в восторге, как и вся очередь.       Последним пунктом стояло посещение детского психиатра. И тут точно не предполагалось никаких трудностей. Русе пытался втолковать сыну, что в этом кабинете никто ему больно делать не будет. Кажется, он окончательно потерял доверие Рамси. Мальчишка улёгся на пол и ревел во всю глотку. Пришлось поднять его за лямки джинсового комбинезона, чтобы втащить в кабинет.       Казалось, что он существует в какой-то параллельной реальности. Такого позора он ещё никогда не испытывал. Другие родители косились с неодобрением, но он ведь не мог сказать, что мальчишку получил всего три дня назад и ещё не разобрался в инструкции по управлению.       В кабинете психиатра у Рамси очевидно окончательно сдали нервы. Он с порога распинал кубики, разложенные на ковре, и зашвырнул в стену пластмассовый грузовик, который мирно стоял на полке. Это было эпично. Русе сцепил зубы и дёрнул сына за руку, усадил на колени и крепко прижал к себе, зафиксировав его руки.       — Угомонись, — приказал злым шепотом, наклонившись к его уху.       Рамси не слушался, а руки у него было всего две. Обезопасить себя от пинков, а доктора от того, чтобы сын не разломал что-нибудь на столе, удалось. Однако теперь Рамси долбил его затылком в плечо. Возникло непреодолимое желание ударить мальчишку головой о стол, которое, естественно, Русе не стал приводить в действие.       Врачом оказался молодой парень с едва пробившимися светлыми усами над верхней губой. Точно какой-то вчерашний студент, который ни черта не смыслит в медицине и в детях.       — Он у вас всегда такой? — поинтересовался доктор, разглядывая мальчишку.       — Понятия не имею, я его третий день знаю.       — Это вообще ваш ребёнок? — спросил врач, нахмурившись.       Казалось, что он участвует в каком-то затянувшемся спектакле. Рамси продолжал бодать его головой в плечо.       — Ну, естественно, — без особой радости подтвердил Русе.       — Что ж, — психиатр сделал паузу, оглядев свой немало пострадавший кабинет. Куски пластмассового кузова разлетелись по всем углам, после того, как Рамси запустил грузовик в стену. — Есть какие-то жалобы, помимо очевидных? — указал на мальчишку зажатой в худых пальцах ручкой.       — Нет, нам нужна справка для школы, — с видимым усилием проговорил Русе, прижимая сына к себе. Он бы с удовольствием сказал, что вышвырнет его в окно, если тот не успокоится, но врач сидел в двух шагах и наверняка бы это услышал.       — Даже не знаю. Мне надо сначала побеседовать с ребёнком. Может, он не готов к школе. Некоторые идут не в четыре, а в пять. Ничего страшного. В общем, приходите в другой раз, когда он будет более уравновешенным, — посоветовал доктор.       Представив, что весь этот цирк придётся пережить снова, Русе едва не взвыл.       — Ему уже пять, летом будет шесть. И он ходил раньше в школу, только это было в другом районе, — теряя последнее терпение, процедил он сквозь зубы.       — Мне всё равно нужно поговорить с ребёнком, чтобы составить какое-то мнение, — сообщил этот упёртый молодой доктор.       — Он не разговаривает, — уже более спокойным тоном пояснил Русе.        Врач, похоже, удивился.       — То есть ему почти шесть, он не разговаривает, разгромил мне кабинет с порога, и вы говорите, что никаких проблем нет? Интересно, — психиатр приложил ручку к подбородку. — Я бы порекомендовал школу для детей с трудностями в обучении, — предложил он.       «Для дебилов» — перевёл в уме Русе. Он разжал руки, и Рамси мигом скатился с колен, удивлённо принялся озираться по сторонам.       Русе наклонился к сыну и шепнул ему на ухо, но так, чтобы доктор тоже это услышал:       — Рамси, ты ведь не всеми игрушками поиграл? Ну-ка, пойди, посмотри, что там ещё на полках.       Мальчишка кивнул и отошёл к шкафу — что-то там зазвенело. Русе удовлетворённо хмыкнул.       — Что вы делаете? — молодой доктор привстал из-за стола, его светлые брови взлетели вверх.       — Я? Ничего. У меня же неуправляемый ребёнок, вот никак и не могу с ним сладить, — обстоятельно пояснил он, закинув ногу на ногу.       — Хорошо, хорошо, — психиатр быстро начеркал справку и шлёпнул печать. — Держите, только уходите поскорее, пока он ничего больше не сломал.       Заполучив долгожданную почеркушку с печатью, Русе позволил себе подобие улыбки, поднялся на ноги и ухватил мальчишку за лямки на комбинезоне.       — Вот и славно. Рамси, пойдём домой, — обратился он уже к сыну.       Из сегодняшнего дня Русе сделал пару интересных выводов: во-первых джинсовый комбинезон — самая подходящая одежда для ребёнка пяти лет, а во-вторых: если у него неуправляемый сын — это не значит, что он не может направить его разрушительную энергию в нужное русло.

***

      В машине Рамси снова разнылся, и хоть не орал больше во всю глотку, но это всё равно существенно действовало на нервы. Дома Русе просто закрыл сына в ванной, чтобы послушать хоть немного тишины. От этих воплей и нытья уже голова раскалывалась, хотя раньше он мигренью не страдал.       Оказавшись в гостиной, Русе достал проигрыватель, пылящийся за стеклом, и поставил пластинку с сонатами Бетховена. Это всегда успокаивало. Выпил зелёного чаю и, кажется, задремал в итоге. Проснулся, когда солнце уже клонилось к закату. Проигрыватель, к счастью, был современный и отключался сам, отыграв пластинку. В доме было тихо. Он не сразу вспомнил, что оставил мальчишку в ванной.       — Выходи, наказание закончилось, — сообщил он, отперев дверь.        Рамси сидел на полу, обнимая колени. Больше не ревел, хоть лицо у него до сих пор было красное и опухшее.       — Голова болит, — сообщил он, когда Русе поднял его и умыл. До раковины мальчишка сам достать не мог.       — Ну, ещё бы не болела. Вёл себя, как дикарь весь день.       Рамси молча уткнулся лбом ему в бок. Русе прихватил мальчишку за шиворот и отвёл в комнату, уложил на кровать и шлёпнул мокрое полотенце ему на лоб.       — Так получше?       Рамси кивнул.       — Ты ведь умеешь разговаривать, почему молчишь всё время? — допытывался Русе.       Мальчишка слушал внимательно, но ничего не отвечал. Русе понял, что с этим будут проблемы.

***

      И действительно трудности начались в первый же школьный день. Сначала Рамси выводил его всю дорогу своим нытьём, потом никак не желал отцепляться от форменной куртки. Если бы они были одни, то Русе залепил бы мальчишке хорошую затрещину, но в заполненном людьми школьном вестибюле, сделать это не представлялось возможным. Передав ребёнка учительнице, он смог наконец-то отбыть на службу.        Дома пришлось популярно объяснить сыну, что так вести себя на людях нельзя.       Рамси сопел, глядя в пол, и Русе в конце концов потерял терпение. Он вообще его слушает? Встряхнул сына за плечи и поднял его лицо за подбородок.       — Ты понял меня? Не устраивай концерты, у меня уже голова болит от твоих воплей. Днём ты идёшь в школу — вечером я тебя забираю. Что непонятного? — раздражённо спросил он.       Рамси склонил голову, а после дёрнул его за руку.       — С тобой.       — Что со мной? Надо было тебя действительно отдать в школу для дебилов. Нормальные дети в твоём возрасте уже говорят целыми предложениями.       Рамси опустил глаза и вновь дёрнул его за руку.       — Вместе, — настойчиво сказал он.       Теперь Русе всё понял.       — Мы не можем всё время быть вместе. Мне нужно работать, а тебе ходить в школу. Все дети ходят в школу.       Рамси вздохнул и отвернулся, опустив плечи, направился к лестнице. Какие выводы сделал сын, было неизвестно, однако, скулить по утрам он прекратил. Русе был доволен, что удалось хоть что-то до него донести.       Если дома они пришли к соглашению, то вот в школе действительно возникли проблемы. Рамси не отвечал на уроках, да и в целом не очень-то увлекался учёбой. То ли ему было неинтересно, то ли он ничего не понимал. Русе не мог выяснить, ведь его пятилетний сын не разговаривал целыми фразами.       «Словарный запас, как у трёхлетки», — сказал он с досадой, хлопнув школьной тетрадкой по столу. Буквы мальчишка выводил старательно, может, даже читать умел, а не просто смотрел картинки в книжках. Однако с цифрами он не ладил совсем, да и цвета не знал. Снова таскать его по врачам не было никакого желания. Русе решил заниматься с ним сам.       Однажды вечером он заглянул детскую. Рамси снова листал потрёпанную книжку со сказками, которую ему сунула соседка Беллы.       — Будем учить цвета, — целеустремлённо заявил Русе, опустившись на кровать и поставив мальчишку между колен.       Рамси не выразил ни интереса, ни сопротивления.       Русе разложил на подоконнике карандаши разных оттенков. Палитра на двенадцать цветов.       — Я показываю, а ты называешь цвет.       — Зелёный, — первый цвет Рамси угадал верно.       Русе отложил уже озвученный карандаш в сторону и взял следующий.       — Зелёный, — вновь сказал Рамси, опустившись на ковёр и скрестив ноги.       — Это синий — они совсем непохожи. У тебя с глазами проблемы или с головой? — поинтересовался он между делом.       — Красный, — очередной карандаш был отброшен в сторону. Терпение подходило к концу. Русе сделал глубокий вдох.       — Оранжевый, идиот! — казалось, что мальчишка специально выводит его из себя.       — Этот? Ну! — поторопил Русе, видя, что Рамси растерялся.       — Красный? — осторожно предположил сын.       — Правильно, — Русе одобрительно кивнул, отложив карандаш. Перебрал оставшиеся и взял в руки фиолетовый.       — Зелёный, — уверенно заявил Рамси.       — Какой же ты всё-таки тупой, — не сдержавшись, он отвесил сыну подзатыльник. — Ты только два цвета знаешь? Красный и зелёный? — фиолетовый карандаш был отброшен на пол — затерялся где-то в ковре.       Рамси помотал головой и просто перестал отвечать. Русе это взбесило ещё больше. Мало того, что тупой, так ещё и упрямый. Карандаши он разломил пополам и швырнул на подоконник.       Мальчишка, похоже, испугался: забился в угол и всхлипывал, уткнувшись лбом в колени. Занятие потерпело крах.       Пару дней спустя Русе разгадал корень проблемы. Если бы Рамси говорил нормально, было бы проще его понять. Идея пришла в голову неожиданно.       Субботним вечером он готовил ужин. Рамси крутился рядом, возил машинки по столу и смотрел по телевизору мультики.       Русе как раз закончил чистить картошку и вытирал руки кухонным полотенцем, когда сын дёрнул его за рубашку.       — Чего тебе?        Рамси мотнул головой и протянул руки к крану.       — Словами скажи.       — Пить.       Русе набрал воды в стакан и поставил на барную стойку.       — Скажи нормально и я тебе дам. Папа, дай мне, пожалуйста, воды, — подсказал он.       Рамси нахмурился и вновь дёрнул его за рубашку, пошевелил губами в раздумье, но так ничего и не произнёс.       — Простейшая фраза. Тебе ведь не два года, просто скажи: папа, дай мне, пожалуйста, воды, — вновь повторил Русе.       — Папа, дай!       — Всё предложение целиком, придурок.       Рамси надолго умолк, а после взял за его руку.       — Воды. Папа, ну дай, — с напором произнёс он. Это была самая длинная речь, на которую он оказался способен.       Русе вдохнул и, облокотившись на стойку, отпил из стакана.       — Видимо, ты не сильно пить хочешь, — сделал вывод он.       Мальчишка, похоже, вновь собирался дать волю слезам. Прикусил губу и тёр кулаком глаза. Русе никак не мог взять в толк, почему ребёнок не в состоянии выполнить простейшее требование. Большую часть времени казалось, что Рамси просто придуривается и намеренно действует ему на нервы. А если у него что-то не получается, начинает реветь. Слёзы и вопли выводили из себя больше всего, с некоторых пор Русе и вовсе не любил громкие звуки.       Он вновь повторил фразу, однако толку от этого не было никакого. В конце концов раздражение взяло верх.       — Дай, да дай, — передразнил он. — Тебя заклинило, что ли?       Когда Рамси всё-таки разревелся и схватил его за рукав рубашки, Русе выплеснул воду ему в лицо.       — Напился, сынок? — издевательским тоном поинтересовался он. — Не могла мне нормального ребёнка родить — подсунула какого-то дебила! — посетовал он в адрес бывшей любовницы, развернувшись к выходу.       Плачущего сына оставил на полу, дав напоследок совет:       — Табуретку поставь, недоумок, и набери воду из-под крана.

***

      Русе немного удивился, что весь вечер мальчишка к нему не подходил, да и от еды отказывался, хотя до этого плохим аппетитом не отличался. Пришлось впихнуть в него ужин силой. Ещё не хватало, чтобы у него живот разболелся. Снова тащиться с ним в больницу не было ни малейшего желания.       Остаток вечера выдался спокойным: Рамси торчал в своей комнате, а Русе смотрел «Крёстного отца». Утром всё тоже было тихо и мирно. Рамси больше не пытался противодействовать.       Только к вечеру стало понятно, что вместо того, чтобы устранить проблему, он только её усугубил. Мальчишка начал заикаться, и это чертовски выводило из себя. Кажется, он сломал то, что и так работало плохо.       — Лучше бы ты был немым, — бросил Русе в сердцах, так и не сообразив, что же Рамси пытался до него донести уже битых десять минут.       Сын умолк и отступил, положил ему на колени свою книжку.       Русе задумался. А ведь это неплохая идея.       — Ты просто картинки смотришь или читаешь? — спросил он, пролистав книгу. Иллюстраций действительно было много, а буквы крупные, печатные. Сообразил, что вопрос слишком сложный и перефразировал: — Ты умеешь читать?       Рамси кивнул.        — Хорошо, будешь читать мне вслух.       — Н-нет!       Русе усмехнулся — надо же, у щенка хватает ещё наглости спорить.       — Будешь. Или получишь ремня. Знаешь, что это такое? — обещания и угрозы на сына действовали прекрасно — это он успел уже выяснить. Даже к самым неуправляемым можно подобрать верный ключ.       Рамси мотнул головой.       — Это больнее, чем уколы, от которых ты всю дорогу ныл, — пояснил Русе и всучил сыну книжку.       Рамси, однако, упёрся и вновь помотал головой.       У Русе снова сдавали нервы. После войны это стало случаться всё чаще, а былые спокойные годы, когда казалось, что всё позади, закончились, стоило Рамси перешагнуть порог этого дома.       — Тебя подбодрить, что ли, нужно?! — отвесив сыну оплеуху, поинтересовался он. — Книжку читай и не вой, придурок.       Рамси утёр слёзы рукавом и сел на пол, раскрыв книгу. Русе опустился в кресло.       — Вслух читай.       Это была настоящая пытка — слушать, как нетвёрдый детский голос, запинаясь, читает по слогам. Смысл уловить он даже не пытался, однако, выдержал целых пятнадцать минут. После даже потрепал сына по тёмной макушке.       — Достаточно. Будем теперь каждый вечер читать. Свободен.       Рамси не выразил никаких эмоций — молча ушёл к себе.       Русе гордился собой: чтобы не думал он сам, но его ребёнка никто не посмеет обозвать недоумком. Он ещё сделает из него человека. Мать с ним не занималась — в этом вся проблема. Русе решил, что уж он-то воспитает сына, как надо, и Рамси не будет чувствовать себя покинутым, как это было с ним. Он надеялся, что однажды Рамси сам начнёт задавать ему вопросы.