heat

люди привыкли видеть утро в ярких и непременно солнечных красках, таких от которых подрагивает каждое сердце, радующееся весеннему солнцу. увы, некоторые этой радости были лишены, потому как имели несчастие проживать в колючем петербурге., а из окна каждое утро светила только тоска, и лучики ежедневных забот пронзали чувственные сердца., а вот некоторых это совсем не огорчало, в отличие от других. других же, это вводило в апатичную тоску. родион целое утро был вынужден провести под командованием человека, который в течении предыдущих каникул решительно проспал половину из них. разумихин в поле зрения всегда появился до рези неожиданно и как-то внезапно, как солнечный луч, будивший каждое утро бедного студента. он влетал в его комнату без стука, без предупреждения, первое время от этого можно было с начать сходить с ума. родиону повезло, с ума он сходил стабильно, как выражался дмитрий — вставай! — голоса он не жалел, не жалел и терпения. родион лишь сильнее кутался в тонкое одеяло, прятался в него с головой и отрицательно мычал. ну, на кой-чёрт ему этот университет? вечно строгие преподаватели, колючие в общении сокурсники и журнал полный пропусков не внушали никакого желания отправляться на первую пару. к тому же, спать хотелось безбожно, он опять убил ночь на какую-то библиотечную книгу. — уйди, разумихин, сам же опоздаешь. — раскольников всё же вылез из своего одеяльного царства, его волосы длинными лентами легли на плечи, а их концы до забавного закрутились вверх. разумихин тихо и с улыбкой хмыкнул. — доброе утро, спящая красавица. — дим, блять. — закатывает он глаза, приглаживая всё это картинное безобразие. дмитрий заходится в довольном, весёлом смехе, освещающим комнатку их сомнительного общежития. родион краснеет и тянется к рубашке. в это утро они всё же идут на пары, опаздывают, стоят пару минут в дверях и распаляются в словесной перепалке с преподавателем высшей математики, дима в особенности. очередной день проходит по однообразной схеме. пара, перемена, пара, перекур, пара. раскольников всегда выходит с ним на задний двор, сам не курит, да и терпеть не может едкого табачного дыма, но упорно стоит рядом, ожидая когда пепел истлеет в серой луже. дима курит часто и до вредности много, но никогда не хвастается этим, молча стряхивая серую, некосмическую пыль под ноги и клянется, что если родион хоть раз в жизни попробует эту гадость, он отправит его в сибирь. — пойдём уже. — просит он, передергивая острыми плечами и откашливаясь в сторону, задаваясь вопросом, как это вообще может расслаблять. — сейчас пойдём, докурю и пойдём, — дмитрий выпускает дым, опираясь спиной на старые перила и смотрит на друга, зябко озирающегося вокруг, — замёрз, родя? родион отрицательно качает головой, а сам чувствует как цепкие дождевые объятия сковывают до самых пальцев. разумихин молча откидывает недокуренную сигарету и снимает с себя пиджак, также молча накидывает его на чужие плечи и звонко хлопает по одному из них. — пошли, холодно тут, да и там, — он окидывает взглядом открытую дверь спортивного зала, — не лучше. родион только кивает, натягивая на плечи пиджак и с немой благодарностью улыбается, а дима ловит эту улыбку и прячет в самое сердце, чтобы никто не нашёл. оказывается для счастья нужно не так много, как об этом говорят. в питерском вагончике метро до неловкости тесно. вечером все спешат, кто куда. кто-то с работы домой, а кто-то на работу, кто-то к большой и любящей семье, а кто-то к друзьям на ночевку. они никуда не спешат, но этого легче не становится. они стоят у самой дальней стены, ощущая вибрацию, идущую по рельсам и стараются не делать лишнего выдоха, потому что слишком близко. слишком. первым сдаётся разумихин. он кладёт голову на плечо родиона и закрывает глаза. до их станции еще далеко. — какого чёрта, дима?! — первое, что он слышит на выходе у метро. и неопределённо пожимает плечами, смотря на серое небо. — а мне понравилось. теплый ты, родя и мягкий. не характером только. — уж какой есть. — но ему снова холодно. старое пальто совсем не греет и даже не спасает, лишний раз напоминая о невесёлой жизни. раскольников останавливается, постукивая зубами и дует на свои ладони, кутаясь сильнее. разумихин останавливается через три шага в одиночестве и поворачивается назад. раскольников похож на воробья, озябшего и потерянного. дима выдыхает в вечерний воздух облачко пара и немедленно спешит к нему. он снимает с себя длинный шарф и безо всяких к тому предупреждений окутывает им бледную шею. — зачем?.. не нужно, дим! не нужно совсем! перестань! — он мотает головой, уворачивается от его рук, чувствуя что-то до странности тёплое. — надо, родя, надо. ты погляди, весь дрожишь, что за дело. — он невозмутимо продолжает и совсем скоро смотрит на результат. — так теплее? родион поджимает губы и отрицательно качает головой, собираясь снять теплый шарф, но дмитрий его опережает. протягивает руки и прижимает к своей груди, раскольников даже вздрагивает от неожиданности. — а так? — объятия выходят странные, посреди улицы, под мягким жёлтым светом фонаря, что не мешает искренности. родион отбрасывает свою колючесть и робко, будто спрашивая разрешения, обнимает в ответ. — теплее. — шепчет он, вдыхая слабый табачный запах, смешанный с чем-то неуловимо приятным., а потом вспоминает какую-то ужасно глупую шутку из очередного паблика для страдающей молодёжи. — губам тоже холодно. не все дни одинаковы.