утенок

Мирио сам не понял, как так вышло, но к лету Амаджики Тамаки становится его лучшим и единственным другом. Остальные как-то отвалились по пути, и если честно, он ни о чем не жалеет. Да, тот самый Тамаки, которого он не позвал на свое девятилетие, тот же Тамаки, который лично запретил всякую дружбу меж ними и все равно привязался к нему стальным канатом. Мирио по-взрослому отвыкает от всякого рода условностей. На свой десятилетний юбилей он поступает с точностью до наоборот — не зовет никого, кроме Тамаки, и Тамаки приходит даже не по этой причине. Он просто приходит в дом семьи Тогата каждый день — помочь Мирио с уроками или маме Мирио на кухне, потому что его мама, госпожа Цубаки, вышла на работу в мае, а один после школы он оставаться не хочет. Мирио тоже предпочитает его молчаливую компанию какому угодно времяпрепровождению, потому что Тамаки может быть незаметным, как мебель или обои, а может и шуткануть внезапно так, что у Мирио кола из носа идет фонтаном и аж икота наступает от смеха. Иногда они тусуются у Тамаки дома — рубятся в приставку, играют с Добротой в фантик на веревочке. Бегают друг за другом по второму этажу. Засыпают под камелиями в саду, потому что жарко, а заданные сэнсэем на лето книжки скучные. — Смотрю, вы все ж сдружились, — замечает мама однажды. Мирио разгружает посудомойку и специально гремит тарелками, чтобы не отвечать. Если она опять собирается затеять тот-самый-разговор про дружбу, Мирио проще притвориться глухим. Но мама неожиданно наклоняется и клюет его в бровь — от телячьих нежностей Мирио не хуже Тамаки всегда недовольно орет и вырывается, потому что уже неприлично большой и скоро догонит ее в росте. Все равно с ним до сих пор обращаются как с мелким. Отец на его жалобы втихаря только разводит руками. Осенью он впервые ночует у Тамаки. Мама сама это предлагает, потому что они с отцом уезжают к друзьям на онсэн, а его типа боятся оставить одного. Мирио мог бы возмутиться, но молчит и беспрекословно слушается — в Тамакину сырую темную обитель ему охота куда больше, нежели на источник к взрослым. И Тамаки обещал сделать за него английский, а это священное искусство вселенной. Мирио обожает наблюдать, как ему готовят домашку. — Цубаки-сан, посмотрите за обормотом? — Мама с папой привозят его в дом Амаджики вечером, коротко кланяются и сдают Мирио вместе с рюкзачком шмоток. Госпожа Цубаки в белом просторном платье еще больше похожа на привидение — она мягко кивает, кладет свои тонкие руки на плечи Мирио, и его родители тут же сваливают, посигналив на прощание. У Мирио аж дух захватывает, потому что госпожа Цубаки даже на ощупь как нечто потустороннее, сырая тень подвала или осязаемый склизкий сквозняк. Он несознательно льнет к ней обратно, будто под заклинанием. — Где будешь спать, Тогата-кун? — Мурчит она, откинув волосы за спину. Мирио собирается ответить, но тут же призадумывается — отец объяснил ему, почему Тамакины родители вполне могут быть против того, чтобы они оставались наедине. Ну, наедине они остаются часто, даже спят вместе от случая к случаю, то где-нибудь в клумбах, то в подлеске у реки, но сегодня ж все вроде как официально. Тамаки омега, Мирио альфа. Дружить-то они дружат, но может статься так, что Мирио придется ночевать в гостевой комнате. Поэтому вместо ответа он скромно опускает взор и пожимает плечами, чтоб не показаться навязчивым. И тут со второго этажа в прихожку выбегает Тамаки. — Со мной, — сразу же выдает он, и у Мирио каменный блок с души падает. Тут же поднимается обратно, потому что прозвучало это вообще как-то по-дурацки, словно Мирио попросил его так сказать, но госпожа Цубаки ничего на это не отвечает, только слабо улыбается. Мирио догадывается, что Тамаки все это время подслушивал на лестнице, но Тамаки вообще хитрый жук — ластится к матери, выпрашивая лечь на часик позже, урчит гортанью, когда она запускает узкую ладонь ему в волосы. Мирио тоже однажды так сделал, и Тамаки моментально уснул у него на коленях. Тамаки берет его за обе руки и тащит в дом рывком. Кроме кошки и круглосуточной темноты Мирио нравится столоваться здесь. Госпожа Цубаки работает поваром, и у нее такой же квирк, как и у Тамаки, только Тамаки лучше удается кастовать животных, а ей цветы. Мирио даже перестал пить ее чай, как только узнал, что она заваривает туда свежие лепестки с собственного тела. Кто знает, может, это приворот какой. А Мирио всегда должен оставаться бдительным и непредвзятым. Они ужинают при свечах вчетвером, и у Мирио всякий раз какое-то странное ощущение в присутствии Тамакиного отца. Господин Тахиру, наверное, самый высокий из всех знакомых Мирио людей, и для альфы он необычайно тихий и сдержанный — у него строгий взгляд и идеальные манеры, лицо без эмоций, как у Тамаки, но на удивление оживленная сильная аура. Мирио на всякий случай не отсвечивает весь вечер, даже не пытается лишний раз коснуться Тамаки под столом, хотя обычно они постоянно толкаются и задевают друг друга. Когда госпожа Цубаки вносит в столовую торт, усыпанный цветами настурции, Тамаки закатывает глаза, а Мирио тихонько присвистывает. Даже пробует съесть пару бутонов и в итоге уминает полторта в одиночку. Тамаки тайком ворует крошку с его тарелки. Ему физически непросто заставить себя подняться наверх вместе с Тамаки. Они всегда бегут по лестнице наперегонки и еще спорят, кто кого обогнал на долю секунды, но сейчас Мирио не может просто так взять и пойти за ним. Не при его родителях. Ясное дело, он ничего не сделает с Тамаки, никогда и ни за что бы не сделал, но эта разница меж ними не дает ему покоя именно в данный момент. Ему вдруг крайне стремно за свой гендер, потому что он различает все — как бьется синяя жилка под ухом Тамаки, как он щурится даже в слабом свете бра, как вытирает пыльцу под носом и репетирует про себя, прежде чем пожелать родителям спокойной ночи. Иногда Мирио и рад был бы обращать меньше внимания на такие детали, но с Тамаки лучше приглядываться, пока не стало поздно. За полтора года он привык постоянно быть начеку. — Тамаки, в одиннадцать отбой, — спокойно напоминает господин Тахиру, поправляя очки на переносице. И все. Они с госпожой Цубаки чинно удаляются в свою спальню и ни слова не говорят, даже когда Тамаки прям при них берет его за руку и ведет к себе. У него в комнате места стало поменьше — Мирио припер сюда свое старое кресло-мешок, чтоб разбегаться с порога и прыгать, отъезжая по полу, Тамаки изрисовал стену у окна всякими геометрическими узорами, родители поставили торшер и еще один шкаф под зимние вещи. И купили ему темные шторы в пол, как он и хотел. Маленький ночничок на тумбе Мирио видит впервые. Конечно, в одиннадцать они не ложатся спать. Завтрашний выходной уже полностью распланирован — господин Тахиру обещал завести их в Кияши по дороге в офис, а там им точно есть чем заняться, потому что Тамаки не вытащить из книжных магазинов, а Мирио надо купить матери подарок на др. Еще можно будет сходить в кино и поесть, порубиться в аэрохоккей, если деньги останутся, подонимать Тамаки в аптеке, куда он обязательно зайдет за чем-нибудь для брекетов, но это личный пункт Мирио, Тамаки не обязательно знать. Они кое-как разворачивают футон и катаются по нему в кигуруми, прикрываются ладошками, чтоб не смеяться сильно громко, смотрят всякие короткометражки на YouTube. Тамаки давит зевок и все ж уходит от него на свою огромную кровать, когда совсем наступает ночь. Мирио в курсе, что Тамаки бывает трудно заснуть. Это то, что Тамаки рассказывает ему сам, без принуждений и расспросов, когда возвращается от психолога сразу к Мирио. Еще Мирио знает, что он видит чересчур настоящие живые сны, после которых просыпается в поту и долго не может разобраться в реальности. Самому Мирио иногда снится река и бесконечное падение, и он будит себя, дергаясь на постели так сильно, что почти наворачивается с нее. И еще он разговаривает во сне, это ему Тамаки открыл, когда они задремали в саду среди озерца флоксов. Неразборчиво, правда, но бывает. Мирио всегда шуткует, что не замолкал с самого рождения. Где-то с час он лежит на футоне в темноте и слушает, как Тамаки вошкается, потом немного проваливается в сон, тут же просыпается от его шмыганья носом. Это первая их совместная ночевка чтоб все прям как положено — и с кошкой поиграли, и торт, и Wii, и спать рядышком, и Мирио не ожидал, что будет так неловко. В темноте от Тамаки видать только черную макушку да кончик уха. Мирио резко садится на футоне, стоит ему тихонечко всхлипнуть. — Тамаки? — Зовет он шепотом. Тамаки тут же замирает и прикидывается спящим, но Мирио даже с пола чует, что его опять кроет тревожный припадок. Тамаки все ж переворачивается на бок и крепко вцепляется в одеяло обеими руками. — Что? — Его трясет, хоть он и пытается скрыть зашкаливающее сердцебиение, и голос выдает его с потрохами. Мирио всего секунду думает, может ли позволить себе одну наглость и не выгонят ли его за это отсюда ссаными тряпками, а затем Тамаки случайно издает еще один хнык, и Мирио сразу же перестает думать. Встает и молча залазит к нему под одеяло. Близость его больше не пугает Тамаки. Мирио как-то упустил момент, когда Тамаки перестал шугаться его попыток потрогаться, но и сам он весьма быстро научился уважать его личное пространство. Теперь Тамаки часто первым липнет к нему в толпе или просто поиграть, но сейчас Мирио не до игр, потому что дело серьезное, и Тамаки нужна хоть какая-нибудь помощь. Мирио закутывает его со спины, задевает его ступни своими — Тамаки одновременно вспотел и замерз весь как сосулька, разве что не звенит, крупно содрогаясь. Мирио разжимает кулаки его на простыни. Симптомы очень хорошо известны ему — раз из-за предстоящей контрольной по матеше Тамаки скрутило тревогой прям в метро, и Мирио долго сидел с ним на перроне, отпаивал минералкой и уговаривал дышать глубже. У него это с детства, когда-то реже, когда-то чаще, но штырит его всегда одинаково. Он просто впадает в ступор от страха и ничего не может сделать, отворачивается к стене лбом и не реагирует. Мирио хапнул такой парализующий ужас всего раз в жизни, когда сорвался с моста в реку. — Ну чего ты? — Он пытается сымитировать низкий мурчащий звук гортанью, но это умеют только омеги, а его альфьи связки на такую нежнятину мало способны. Тамаки смотрит на него сквозь пальцы. У него зрачки размером с планеты. — Холодно, — цедит он сквозь сжатые зубы, и Мирио не берется с ним спорить. В комнате вполне нормальные плюс двадцать и весь вечер парил обогреватель, но у Тамаки какие-то свои причуды с терморегуляцией. Мирио накрывает его своим одеялом, поднимает следом подушку для себя — кокон получается вполне комфортный и уютный, и Мирио высовывается всего раз, чтоб дотянуться до ночника и включить плывущих по потолку рыбок. Догадка его оказывается верной. Тамаки выдыхает в ладони с облегчением, стоит сиреневым теням поползти вверх по стенам. — Так лучше, м? — Еле слышно спрашивает Мирио, подкладывая локоть под голову. Места здесь полным-полно, но Тамаки все равно жмется к нему ближе, ровно до той степени, как Мирио становится очень стыдно перед его родителями. Они-то спят внизу и даже не подозревают, что он без спроса залез в постель к их сыну да еще и коснулся его первым. Никакое гостеприимство этого не потерпит, Мирио прекрасно понимает, и вот в тот же миг, как он серьезно обдумывает, сейчас ли вернуться на футон или дождаться, пока Тамаки заснет, Тамаки тыкается в него лбом. Он тоже на ощупь как призрак. — Мирио, — шепчет он громко. — Можно я, ну… Он делает жамкающий жест рукой и снова начинает часто-часто сопеть, и Мирио не успевает согласиться, как Тамаки кончиком носа раскапывает пижаму на груди его и щекотно трется о кожу. Ему почему-то заметно легчает от этого, и он обмякает всем телом, зажмуривается, вклинив бедро промеж коленей Мирио. Вообще Мирио не в силах постичь, зачем это все и как его запах может унять Тамакин припадок, но если Тамаки так проще, ему не жалко немного попахнуть омегой. Он прикидывает, может ли обнять Тамаки и есть ли пределы его собственного нахальства, и тут же Тамаки сам закидывает на него руку и беззастенчиво двигает его к себе. Такое умиротворение в выражении Мирио видел только у их сфинкса, когда она удобно укладывается в своей лежанке и прикрывает желтые глазки. Тамаки наконец-то согревается и расслабляет лицо. — Лучше, — бубнит он, сплющив щеку о ключицы Мирио. Обнимаются они тоже частенько, но это что-то особенно теплое и доверительное, ясно же. Мирио находит в себе смелость обвить плечи его свободной рукой. Выгонят так выгонят. Утро вечера мудренее. Он ждет терпеливо. С Тамаки только терпение и нужно, он давно уяснил. — Я боюсь, что с мамой что-нибудь случится на работе, — признается он чуть позже, и Мирио прям жарко, но деваться некуда. — Еще что папу уволят. Что нам придется переехать. Что мы с тобой поругаемся. Что я завалил вчерашний тест по истории. Что утром будет дождь, и папа никуда нас не повезет. И опенинг X-Files боюсь. И еще собак, насекомых, незнакомцев. Темноты боюсь. Да всего боюсь. — И бабочек? — Уточняет Мирио, запустив пятерню в его спутанные пряди. От этого Тамаки начинает натурально мурлыкать и мять Мирио спину подушечками пальцев, будто его родила Доброта, а не госпожа Цубаки. Мирио усмехается. Возможно, так все и было. — Бабочки не насекомые! — Пылко шепчет Тамаки, прям намереваясь развеять его заблуждения. — Бабочки ангелы. Мирио наизусть знает каждый из его страхов. В половине просто нет смысла, остальные такие теоретические, что он даже не говорит об этом Тамаки, ибо ну нельзя ж не понимать. Тамаки и впрямь становится лучше, когда они это обсуждают, поэтому Мирио готов вечно выслушивать список его фобий — если Тамаки молчит, он тоже начинает нервничать. Ночник сменяет свечение с фиолетового на розовый, потом на синий через голубой. Мирио представляет себе такой расклад, и идея бабочек с нимбами и арфами больше не кажется ему чепухой. Тамаки совсем успокаивается, ровняет дыхание. — О-о, м-м, ясно, — Мирио все равно приправляет тон издевкой, тянет его за волосы, но он даже не отмахивается. — Лепидоптеролог из Вас неважный, сэр. Тамаки пожимает плечом, сдувая прядь с носа, замолкает, выговорив свою дневную норму за ночь. Он засыпает почти сразу же, ныкнувшись в сгиб шеи Мирио — Мирио все равно на всякий случай ждет, вдруг он опять проснется. Но они нормально спят в обнимку до самого утра. Дождя так и не случается.

***

Одно Мирио знает наверняка — Тамакино презрение к самому себе неисчерпаемо ровно в той мере, как у космоса нет границ. Это понемногу начинает его раздражать. Они сидят на скамеечке во дворе школы — обеденный перерыв, и весь класс высыпал попялиться на первый снег. Тамаки злобно зыркает на девчонок, но они только хихикают, передразнивая его, тут же отвлекаются, болтают о своем. Мирио на самом деле караулит Тамаки, чтоб он никуда не влез опять и не попался на провокацию Рэньи, но Рэнья теперь лишь изредка бросает на Тамаки долгие непонятные взгляды, близко не подходит. Зыбкий нейтралитет, кажется, ничуть не убавляет агрессии в Тамаки. — Все хорошенькие, один я Гадкий утенок, — вдруг ни с того ни с сего говорит Тамаки по дороге домой. К логопеду он больше не ходит, но к занятиям с психологом прибавился дополнительный час с психотерапевтом, и Мирио понимает, что это их недавняя тема обсуждений. И еще сегодня Тамаки взор не сводил с Хисы, новенькой девочки с параллели, — Мирио за ним раньше не замечал подобного, но и сам на обеде вовсю разглядывал ее светлые косички и едва проклюнувшуюся грудь. Он пытается придумать смешнявку, однако когда Тамаки строит из себя такую мрачную злую птичку, его надо коснуться. Как в салках. Коснулся — больше не водишь. — Хорошо хоть не Туалетный, — Мирио в курсе, что большую часть времени юморит несмешно, но Тамаки вежливо улыбается. Он вытаскивает ладонь из кармана, стоит Мирио легонько шлепнуть его по плечу, и первым берет его за руку. На улице и не тепло, и не холодно, но Тамаки всегда влажный как лягушка и с ужасными кутикулами. Мирио цепляет его пальцами, чтоб не выскользнул. — У тебя красивая мама, — признается Мирио, когда они сворачивают с тротуара на гальку. Это короткий путь до Тамакиной улицы и не совсем до Мирио, но в такую погоду прогуляться самое то. Тамаки старается подстроить свой семенящий шаг под его походку и распинывает камушки под снегом. — И я, что ли, буду красивый? — С недоверием переспрашивает он. Вообще Мирио в гадалки пока не нанимался, однако сам становится похож на мать все сильнее, особенно когда его что-то бесит, а как там у омег наследуется, он не в курсе. На его вкус Тамаки и так достаточно одинаковый с госпожой Цубаки, только у него все еще по-детски пухлые щеки и на губах непроходящие отметинки от клыков. Он милый все ж. Мирио никогда ему об этом не скажет, а то так и помереть на месте от смущения можно. — Даже лучше, — обещает он, смахивает ладонью снежинки с неба над ними. Тамакины серые глаза в скудном рассеянном свете кажутся голубоватыми, и он прищуривается. По-любому расстроился, думает Мирио. Но Тамаки больше ничего не говорит. Обкусанные мягкие ногти его поскребывают по казанкам Мирио.