Огромный ресторан, который является самым большим и самым идеальным бриллиантом, ограненным самым искусным мастером со всех возможных сторон. Талант, который доведён до самого пика. Талант, который поднимает своего хозяина на небеса. Всемирная слава и почёт среди других мировых поваров. Деньги, деньги, деньги! Имя, что не сходит с обложек самых известных кулинарных статей и журналов уже какой год.
Всё это было у Ю Кихёна — самого известного повара всея Кореи, который имел совсем недавно самый большой и успешный ресторан на мировой арене поваров. Всё это было у него, пока один из американских критиков не отравился едой, приготовленной самим Ю Кихёном…«Мировой повар провалился на обычной говядине!» «Повара, уходящие в небытие.» «Ю Кихён и кусочек мяса для Америки.»
И вот некогда знаменитый на весь мир повар из Сеула — Ю Кихён, видит на дверях своего ресторана надпись «ЗАКРЫТО», а в руках письмо, в котором говорится о том, что для Кихёна закрыты двери всех мировых ресторанов… Теперь у него нет ничего. Совсем. Конечно, на деньги, которые он заработал за несколько лет, можно открыть новый ресторанчик. Но кто же пойдёт в то место, где работает Ю Кихён?! Теперь для каждого ценителя высокой кухни это имя — клеймо. А критиков и журналистов, которые желают закатить очередной скандал, нынче развелось много, поэтому о новых заведениях, открываемых Кихёном узнают все и сразу. Кихён около получаса стоял подле дверей своего ресторана. Он буквально оплакивал такую потерю и мечтал вернуть время назад. Но прошлого не исправить никак. Поверьте, Кихён продумал все варианты. Когда ветер стал сильнее, Кихён последний раз взглянул на зал своего ресторана, который таится за закрытыми дверьми, а после ушёл по прямой вперёд, не думая ни о чём, кроме своей поломанной карьеры. Кихён шёл долго. Столкнулся где-то с десятью прохожими и пропустил пять светофоров, чуть не попав под машины. И только потом, когда все магазины и кафе начали закрываться, когда звёзды осыпали уже всё небо, он пришёл к одному ларьку, от которого пахло вкусной, но не очень полезной и здоровой едой. Кихён недовольно усмехнулся и поправил свои растрепавшиеся волосы, желая пройти как можно быстрее мимо этого «подобия кафе», но яркий желтый цвет листочка, на котором написано «Требуется повар!», резко так притянул всё внимание Кихёна к себе. Ю подошёл поближе, чтобы посмотреть, что же там вообще готовят, но на него чуть не налетел рыжеволосый парень с шаурмой в руках. — Аккуратней надо быть, — чуть с хрипотцой пробасил этот парень в потёртой, но стильной джинсовке. — Это ты на меня налетел! — но парень уже ушёл в другую сторону, наслаждаясь своей свежей шаурмой. Кихён ещё несколько секунд гневно смотрел вслед этому грубому невнимательному подростку, а потом всё-таки обратился к работнику этого ларька, — Эй, простите, вам ещё нужен повар?***
Чангюн ждал этого долго. Очень долго. Так долго, что в какой-то момент начал думать о сделке с дьяволом, лишь бы время тянулось быстрее. Как только такой раздолбай, как Им Чангюн, переступил порог этого скучного и ненавистного здания, именуемого университетом, он стал отсчитывать секунды до выхода на свободу. И вот наконец звонок с последней по чангюновскому расписанию пары, и парень, не смотря по сторонам, невзирая на педагога, который, между прочим, ещё не закончил лекцию, хватает свой рюкзак и вылетает из душной аудитории. После выхода парня на весь четвертый этаж раздаётся радостное и не совсем приличное «Наконец-то, блядь!», а после по коридорам растекается шум студентов, спешащих домой. Чангюн, зная все пути преподавателей, умело обходит их всех, включая ректора, которым он должен кучу работ. Когда-нибудь он сдаст все свои долги по учёбе, но не в этот раз (наверное, и не в этот месяц). Он быстрее всех в этом университете добегает до дверей, которые отделяют его от почти свежего сеульского воздуха, и уходит из университета, показав на последок охраннику средний палец левой руки, предполагая, что завтра ему, как и всегда, влетит. Чангюн идёт целенаправленно. У него есть точный до сумасшествия маршрут к одному «чудесному» месту (так однажды заявил своим хёнам сам Им), и сейчас парень не отходит ни на шаг от намеченного пути, ведь так короче всего. По дороге Им уже собирает по своим карманам копейки, оставшиеся от обеда в университетской столовой. Он надеется, что ему хватит, иначе для него настанет конец света. Конечно, конец чангюновского света (чёртовы подростки, которые вечно драматизируют). Чангюну должно хватить, ведь он ждал этого момента ещё со вчерашнего вечера! И вот на горизонте уже виднеется та заветная палатка, от которой исходит чудесный запах. И у Чангюна уже ноги подкашиваются от радости, что он наконец тут и что сейчас в его руках окажется она… Шаурма! — Привет, Джихо-о… О-опачки! — радостное приветствие сменилось удивлением и лёгким шоком, когда за прилавком Им увидел не дядюшку с лёгкой сединой и прикольными усами, с которыми ходили в девяностых, а молодого нового повара, которому слишком идёт черный фартук. — Ты! Ужасно грубый придурок, который не смотрит, куда идёт! — да, Кихён очень злопамятный и вредный, а ещё заносчивый и высокомерный, поэтому друзей у него не особо много. Их нет вообще. И сейчас, работая в этом «убогом уголке», он не собирается заводить знакомства. — А ты… Я бы сказал, кто ты, если бы знал, — иногда (всегда) Чангюн говорит очевидные и крайне глупые вещи, которые характеризуют его соответствующе. Только это Им не пытался исправить никогда и пытаться в будущем не будет, нет, видите ли, того, что заставит его меняться. — Тебе знать точно не надо! Говори, что будешь, и вали! Я с такого убого даже деньги брать не буду! — казалось бы, это просто грубость самовлюблённого поварёнка, некогда известного на весь мир, а Чангюн слышит в этом вызов. Он усмехается внутренне и ставит себе цель достать во всех смыслах этого парня и, если получится, влюбить его в себя, потому что сосисочка между чангюновых ножек и сонные бабочки в животе задрыгались при виде Кихёна в этом черном фартуке. — Мне одну шаву и Вас с собой, пожалуйста! — срывается с губ Има, а он только потом понимает, что сморозил дичайшую глупость. С этим подкатом он может занимать место в топе «Самых тупых подкатов». — Более тупого подката я не слышал, тем более от пацана в таких безвкусных кедах! — Кихён, конечно, тоже заметил эту оплошность Гюна. И упустить возможности унизить его Кихён ни в коем случае не может. Это Ю считает своим долгом. — Одну шаву, милый! — и довольная улыбочка опять расплывается на лице Чангюна, а Кихён, слыша это, с невероятной силой сжимает в руках рукоять ножа, которым он резал помидоры. Такое себе начало любви, если честно. Да Кихён и не собирается с этим мальчишкой даже играть в любовь и что-то подобное, а у Чангюна, кажется, совсем другие планы.***
— Привет, мой хомячок, — восклицает Чангюн, облокачиваясь о прилавок ларька. — Ты, что, совсем… — после этих слов к студенту сразу же разворачивается Ю с тем же ножом в руках. Старший сдувает с лица пряди челки, опираясь о прилавок с другой стороны. Чангюн видит лицо Кихёна вблизи. В такой близи, о которой можно только мечтать. Он может в это мгновение рассмотреть все идеальные (для Чангюна) черты лица повара, может запомнить все места, где есть родинки, может увидеть каждую крапинку, которая выделяется в этих темно-карих глазах, может почувствовать тонкий кихёнов аромат, который не пропадает среди запахов еды. Чангюну кажется в эту секунду, что он вообще всё может. И от этого бабочки в груди и животе начинают какие-то дикие пляски, а Им и рад этому. — Мне, как обычно, — выдыхает Чангюн так тихо-тихо, боясь спугнуть этот момент, которым он почему-то до сих пор может наслаждаться. Кихён почему-то улыбается впервые за день. А потом, заметив это, прячет так неумело улыбку, хотя трудного то в этом ничего нет. Он возвращается к готовке и приступает к ней с особым удовольствием. Только длится это недолго, потому что откуда-то со стороны Ю слышит знакомый голос, такой неприятный и раздражающий, что аж с ноги заехать хочется: — Привет, Ю Кихён! — и Ки, и Чангюн оборачиваются на хозяина голоса, и у старшего от злости аж зубы начинают скрипеть, а глаза, кажется, становятся такими тёмными, что страшно даже взглянуть в них. — Смотрю, в ресторан мирового уровня устроился? — он брезгливым взглядом окидывает этот небольшой рынок продовольствия и в особенности много времени уделяет этому месту, которое так любит Чангюн. — Ну как, удобно после мирового ресторана в корейском гетто? — Тебе что нужно? — Чангюн слышит, что голос ещё более злой и жесткий, чем в первый день их знакомства. Похоже, что этого человека он совсем не рад видеть в любом случае. — Мой ресторан?! Так ты прекрасно знаешь мой ответ: пошёл на хуй! — Твой закрытый ресторан, — исправляет его парень или уже мужчина, который, к слову, старше Ю года на три. Он поправляет свой костюм, от которого буквально пахнет дороговизной и Европой. Чангюн начинает догадываться, что с этим человеком у Ю идёт холодная война и не первый месяц, хотя это можно понять и за километр: — Кихён, помещение просто пустует, ведь ты не можешь там готовить, — давит на больное, хочет вывести, — а я ресторан с таким именем выведу на новый уровень! — Ты никогда не зайдешь туда, как хозяин. А теперь можешь пройти нахуй! — срывается Кихён, чуть не ломая половину приборов из-за своей чрезмерной эмоциональности. Его голос на последних звуках начинает дрожать, потому что терпеть эту встречу, как и всё, сказанное этим молодым человеком, Кихён не может. Кихёнов знакомый хочет ещё что-то сказать, но бесцеремонный Чангюн ещё в самом начале всё пресекает своим грубым хрипловатым голосом: — А вы его выводите из-за своей несостоятельности? Просто похоже всё именно на это, — не вписывающийся во всю эту картину улицы мужчина удивлённо смотрит на мальчишку, кажется, он даже не замечал его до этого момента. — Сейчас Вы похожи на ребёнка, которого когда-то недолюбили, поэтому Вы ищите провалы других, чтобы посмеяться, — Кихён просто стоит и не понимает, как на это реагировать нужно. Все дни, в которые Им приходил, Ю думал, что младший может только глупо шутить, мило улыбаться и неумело знакомиться. Да и все чангюновские подкаты никогда серьёзно поваром не воспринимались, поэтому видеть сейчас искреннюю защиту от младшего так непривычно: — Вы похожи на тех жалких людей, которые не могут ничего, кроме поиска чужих оплошностей, чтобы на таком печальном фоне выглядеть лучше, — грубо, даже очень, но с правдой Кихён поспорить не может, — хотя… Простите, я ошибся! — весьма неожиданно, но двое парней уже просто не знают, чего ожидать от мальчишки в потёртой джинсовке и таких себе кедах, — Вы не просто похожи на тех жалких людей. Вы и есть такой человек, потому что способны только донашивать за другими вещи и… рестораны. — Ты кто вообще такой? — всё, что может ответить мужчина в костюме. Он растерян и зол. Никогда ему, самому известному ресторатору Кореи, не перечили, не грубили. А сейчас на него всю правду, причём грязную и неприятную, выливает какой-то студент. — Тот, из-за кого Вы сейчас хотите орать и плакать, — и вот он выстрел в упор, — думаю, Вас часто нахуй посылают, так что дорогу сами найдёте! В ответ Кихён и Чангюн слышат только недовольное обиженное фырканье. Он и правда похож на обиженного ребенка. И вся эта ситуация теперь, когда мужчина быстрым шагом удаляется к своему авто, кажется повару смешной и такой нелепой, что ни злости, ни грусти нет. Даже след от всего этого исчез. — Ну что, сейчас я заслужил свидание, мой хомячок? — Ещё раз так назовёшь меня, руку сломаю, — грозит Кихён, а сам не перестаёт улыбаться довольно, потому что Чангюн, возможно, и заслужил это свидание, в крайнем случае, дружеское.***
— Если я всё-таки навернусь на этих ступенях, я скину тебя вниз по этой грязной лестнице! — ворчит Кихён, спотыкаясь об очередную ступеньку, ведущую куда-то вверх. Он не знает, что пришло в голову этому студенту, но таких радостных людей Кихён ещё не видел. Он знал наслаждение, довольство, удовлетворение, но никогда не встречал радость или счастье на лицах людей. А Чангюн показал это, и Кихён посчитал искусством чужой восторг, эти искрящиеся глаза (и самого Чангюна). — Ты у меня такой романтичный, хомячок, — бубнит Чангюн, продолжая подталкивать Кихёна по лестнице вверх. Он честно пытается сделать всё так, чтобы Кихёну было комфортно подниматься, но в темноте сделать это крайне трудно. — А ты что думал? Конечно! — за это время, что парни знакомы, Чангюн понял: Кихён это не только вечная грубость с примесью высокомерия и брезгливость. Кихён — это ещё и тёплые руки и нелюбовь к светофорам, волосы, что вечно путаются от ветра и без него, и очаровательный голос: — И за это тупое прозвище я всё-таки сломаю тебе руку, когда ты снимешь с меня повязку, — но в любое время Кихён — это Кихён, который шипит и кусается по поводу и без. Когда Чангюн сообщает о том, что они добрались до конечного пункта, Кихёна обдувает прохладный ветер. Он пытается с повязкой на глазах застегнуть своё пальто, только вот ничего не получается, и тогда это делает Чангюн, так заботливо и аккуратно. Он провожает Кихёна до столика и усаживает его. Только после этого Им снимает со старшего черную повязку. Кихён моргает быстро, привыкая к свету и новой картинке. А она как раз вызывает у него смятение. Ю смотрит на всё это и не понимает, как надо реагировать. Это странно и… забавно. Это так по чангюновски, так по глупому мило, но в глубине души Кихёну нравится вся эта ситуация, потому что ничего такого никогда в его жизни не было. — Ну… — начинает Чангюн, понимая, что реакции от Кихёна в ближайшее время не будет, — мы познакомились благодаря шавухе, — как бы странно это не звучало, но да, так и есть, — и я хочу, чтобы наши отношения тоже были связаны с этим. Прикольно же?. — Чангюн надеется хотя бы на усмешку, потому что терпеть это молчание и шум ветра тяжело. Но Кихён молчит. Смотрит то на Чангюна, то на шаурму, которая аккуратненько уложена на тарелках. А потом он произносит то, что заставляет Чангюна просто вжаться в стул от безысходности и обиды на самого себя: — Придурок, я ненавижу шаурму! — понимание провала начинает давить на Има, он готов расплакаться. Кихён замечает это по опущенным глазам и дрожащим ресницам. Он разворачивает аккуратно скрученный лаваш, раскидывает овощи, ища кусочки мяса, и пробует их. Вкус покупного майонеза чувствуется, как никогда. И Кихёну почему-то становится так смешно… Он, некогда знаменитый на весь мир повар и владелец когда-то самого популярного ресторана в Сеуле, готовил даже для президента Южной Кореи, а сейчас сидит напротив студента педагогического и ест жаренное мясо с майонезом. Только внутри не противно, не липко и грязно, а так приятно и, кажется, влюблённо. — Но мясо вкусное, — жуя кусочек, говорит Кихён с улыбкой на лице. И вот он уже ждёт взгляда Има. — Что? — Чангюн наконец поднимает голову и смотрит на старшего. Тот накалывает ещё один кусочек мяса и протягивает вилку Чангюну. — Только вот твой изысканный соус из супермаркета такой хреновый! — улыбается Кихён, смотря на мальчишку, который только начинает отходить от того спектакля, который минуту назад устроил Кихён. — Я хотел сам сделать, но там, — Чангюн смущённо улыбается, закусывая от волнения нижнюю губу, — печально всё. Но ты же научишь? Чангюн вновь смотрит в глаза старшего так влюблённо и заботливо. И теперь влюбляется Кихён. Теперь он начинает понимать все книги о любви. Это действительно так красиво, что сердце начинает просто жить отдельно от тела. Эта любовь начинает распускаться удивительными цветами внутри, и Кихёну это нравится, ведь боле ни на что не похоже. — Конечно…