Призрак в Бруклине

Время полетело вскачь, словно тройка лошадей. Брок много пропадал на службе, говорил Баки, что творится что-то масштабное, но он не того полета птица, чтобы знать детали. Они много переписывались, когда была возможность, а потом разбудили Зимнего, и Баки практически исчез, он мог только слышать, что происходит в квартире. Брока не было долго, Баки в его небытии казалось, что очень долго, и ему стало страшно, что с Броком что-то случилось. Как же он жалел, что не мог чувствовать его на расстоянии, но сейчас он не мог появиться, даже когда Брок приходил домой. Тот звал Баки, но никто не откликался, и Брок начинал рассказывать, как прошел его день. Негромко, интимно, и Баки совсем терялся от до боли знакомого голоса. А еще Брок говорил, что скоро все будет хорошо, скоро он отвоюет себе Зимнего Солдата и приведет домой. И тогда будет понятно, что делать дальше. В одну прекрасную ночь Баки услышал Брока, явно не одного. Кто-то второй, с тяжелой поступью и размеренным дыханием, зашел в квартиру, и Брок тут же закрыл дверь. Баки не знал, кого Брок привел, он чувствовал себя почти растворившимся в ткани бытия, ничего не чувствовал, не знал, сколько прошло времени. Баки всегда пугало, когда он проваливался в это небытие, что он навсегда останется не просто бесплотным, а полностью растворится, перестанет быть. Но если раньше он даже задумывался, что так будет лучше, то сейчас отчаянно не хотел терять себя, не хотел одного оставлять Брока, к которому его тянуло и тянуло, словно магнитом. Хотелось кричать, но Баки не мог издать ни звука, только слышать на периферии голоса, один — привычный, родной, и второй — незнакомо безразличный, холодный, но все равно приятный. Не зная, кого привел Брок, Баки тратил последние силы на то, чтобы слышать, чувствуя очень странное: притяжение. Он не мог стать снова видимым, не мог даже призраком появиться, но его тянуло в этот мир словно на аркане, а он почему-то сопротивлялся. — Зимний, кофе будешь? — спросил Брок, а Баки слышал, как они прошли в кухню. Зимний… Именно его Брок считал живым воплощением Баки, “тем, который спит”. И вот он не спит, а Баки словно затягивает воронка иного, потустороннего мира. Послышался шум кофемашины, похоже, Зимний согласился на кофе. Баки не слышал его, даже поступь стала легкой и стелющейся, едва слышной. — Спишь на диване, — снова услышал Баки голос Брока, его привычные шаги. Услышал, как скрипнул диван и все стихло. Баки нервничал, переживал, пытался вырваться, чтобы посмотреть хотя бы на Зимнего, на того, кто был похож на него самого. Баки боялся, что раз Зимний здесь, то теперь он сам Броку совершенно не нужен, и от этого было и страшно, и горько. Баки не знал, сколько прошло времени, когда он почувствовал, что его отпускает, что он снова может явиться, хоть и бесплотным, но все же существующим. И он пошел смотреть на Зимнего, который спал и, наверное, видел сны, почему-то Баки очень хотел, чтобы Зимний видел сны, хотя Брок говорил ему, что это просто живая машина. Оказавшись напротив дивана, Баки принялся разглядывать Зимнего, смотрел в его расслабленное, умиротворенное лицо, разметавшиеся длинные волосы, улыбался щетине, которая скрывала ямочку на подбородке. Баки давно не видел своего отражения, но раз Брок говорил, что они похожи, Баки верил. А потом Баки разглядел металлический протез. Он даже не сразу поверил, что такое возможно, но Брок говорил, что Зимний этим протезом может крошить асфальт и гнуть литые балки. Не верить Броку у Баки причин не было. Подойдя еще ближе, Баки хотел откинуть плед, чтобы посмотреть на Зимнего целиком, ведь другой возможности у него могло и не предвидеться, но что-то пошло не так. Только Баки тронул одеяло, как Зимний схватил его своей жуткой рукой, резко распахнул глаза и уставился на Баки. Они смотрели друг на друга, казалось, целую вечность, а потом Баки почувствовал, как его затягивает, словно в кроличью нору Алису из старой сказки, затягивает неотвратимо. Он потерялся, где он, а где тот, другой, все вокруг мельтешило, словно в калейдоскопе, Баки проваливался и проваливался, пока не провалился окончательно, пока не почувствовал себя единым целым с этим странным человеком, которого, рискуя жизнью, привел в свой дом Брок. Было темно, казалось, тяжело приходят в равновесие раскачанные весы двух личностей, которые невероятным образом слились в одну. Было странно и отчего-то радостно, вот только кто он, Баки сейчас бы не ответил. Он чувствовал, как течет время, чувствовал, что он лежит на диване, и его распахнутые глаза буравят потолок, он просто смотрел и заново ощущал мир вокруг себя, пытаясь разобраться в воспоминаниях, своих и Зимнего. Баки словно смотрел длинный непонятный фильм о том, что пришлось пережить ему и не ему одновременно. Сколько это длилось, он не знал, но когда окончательно пришел в себя, за окнами занимался рассвет, серо-розовые сумерки лежали за окнами едва видимым туманом. Баки поднялся и пошел в спальню к Броку. Он хотел почувствовать его рядом с собой наконец-то полно, но боялся разбудить. Было странно, но бесшумный стелющийся шаг, которым он никогда не умел ходить, получился у него легко и просто, словно всю жизнь он только так и передвигался. Баки мягко опустился на кровать Брока, как обычно это делал, но сейчас матрас изрядно просел под его весом, и Брок проснулся. Резко обернулся, наставляя пистолет на Баки. — А, это ты, — Брок зевнул и убрал оружие, — чего тебе? — Брок, — Баки обрадовался так, что сам не мог поверить в реальность происходящего. — Брок, это я, Баки. — Баки? — не понял Брок, вглядываясь в темноту перед собой, не веря, что эта небритая рожа — его Баки. — Зимний, не дури. — Брок, — Баки уселся на кровати на пятки, включив ночник и улыбнулся так, как мог улыбаться только ему, — теперь это мое тело. Теперь это я. — Баки? — недоверчиво спросил Брок. — Серьезно? Но… Как? — Я не знаю, меня словно всосало в это тело, — принялся сбивчиво объяснять Баки. — Я … Я подошел, а он схватил меня за руку и… И я... Баки только сейчас начал осознавать, что к нему пришли не его воспоминания, а этого Зимнего Солдата, и они были такими ужасными, что стало страшно. А еще Баки вспомнил, что это действительно он, тот, сорвавшийся с поезда, искалеченный, но не сломленный, со стертой памятью, которая сейчас прорывалась наружу клочками. Но Баки не стал обращать внимания на всю эту память, он сгреб Брока в объятия, только сейчас осознав, что устрашающего вида протез слушается идеально. Баки прижимал Брока к себе и просто дышал, пытаясь успокоиться, унять бешено колотящееся сердце, наконец осознать, что снова жив, что нашел свое тело, которое без него было просто куклой. Что это за магия, Баки не знал, он вообще особо не верил в магию, но сейчас, вновь обретя целостность своих души и тела, он готов был поверить во что угодно. Брок не пытался оторвать от себя Баки, он сам прижимался к нему, уткнувшись в шею, похоже, он тоже не мог поверить в происходящее. Баки слышал, как частило сердце Брока, как он жарко дышал ему в шею, и от этих ощущений было невыносимо радостно, до щекотки где-то внутри желудка. Может быть, это были те самые пресловутые бабочки, о которых говорят влюбленные? Может быть, и так, но Баки сейчас было все равно, он просто был счастлив наконец возможности дотронуться до любимого человека. — Баки… — Брок обхватил лицо Баки ладонями и прижался губами к губам в целомудренном поцелуе. Сам Баки тоже не спешил, он был счастлив ощущать прикосновения Брока, чувствовать его всем, теперь живым, телом. — Брок… — Баки провел живой ладонью по щеке Брока, огладил пальцами губы а потом повалил на кровать, положив голову Броку на плечо и устроившись у него под боком. — Спи. — Нам придется уехать, — сказал Брок, устроившись и обнимая Баки, перебирая его длинные волосы. — Я вообще-то украл Зимнего у Гидры. Поэтому надо сваливать. И ребят за собой утащить. — Завтра, — уверенно сказал Баки. — Мы уедем завтра. Завтра наступило стремительно, и Баки утром было слегка неудобно, он давно отвык от живого тела, у которого были свои потребности. Приняв душ, пока Брок еще спал, Баки долго смотрел на себя в зеркало, оценивая, что новый он похож, конечно, на того, давнего, довоенного Баки, но отдаленно. Зная, где у Брока лежат станки для бритья, Баки позаимствовал у него один и побрился. Снова стал рассматривать себя в зеркало — сходство стало более заметно. Оставалось что-то сделать с волосами, хотя бы в хвост их завязать, но у Брока даже резинки для волос не было. Но помимо собственного лица Баки занимал протез, который он тоже внимательно рассмотрел. Потрогал жуткие шрамы на груди, прохладный металл протеза, подвигал рукой, но протез ощущался, как нормальная рука за минусом осязания, которое было очень своеобразное, но какое именно, Баки не взялся бы описать. Пока он крутился перед зеркалом, проснулся Брок, тихо подошел со спины и обнял, прижавшись щекой к живому плечу. А Баки отметил, что давно услышал его шаги, хотя раньше не обладал суперслухом. — Доброе утро, — тихо сказал Баки, наслаждаясь прикосновениями. Он теперь вообще наслаждался каждой минутой, потому что мог чувствовать, не был бесплотным призраком, и ему это очень нравилось. — Доброе, — ответил Брок. — Мы должны уехать не позднее полуночи, а у меня еще куча дел. — Уедем. Только куда? — спросил Баки. — В Байрос, — ответил Брок. — Я давно прикупил там себе домик у моря, подальше от чужих глаз. — Байрос? — переспросил Баки. — Да, Буэнос-Айрес, — подтвердил Брок. — Аргентина. Будем жить у теплого моря, где нас никто не найдет. — Я люблю тебя, Брок, — тихо сказал Баки, развернувшись в объятиях. Он заглянул Броку в глаза, словно в омут рухнул, обнял, прижимаясь к Броку всем телом, наслаждаясь прикосновениями. Он гладил обнаженные плечи Брока, чувствуя тепло его кожи, прижимался грудью к груди, слышал второе сердце и таял, растворялся в Броке. — Я… да, Баки, я… Господи, наконец-то. Люблю тебя, — прошептал Брок ему в губы, снова целуя, не выпуская из своих объятий, и Баки таял, расплывался розовым сиропом в руках Брока. Как же ему сейчас было хорошо! Он даже не представлял, что так может быть, он так долго был призраком, что уже не верил, что чудо произойдет, и ему придется до конца времен быть бесплотной тенью, но Брок сделал невозможное — нашел “того, кто спит”. И вот Баки в живом теле, в своем теле, из которого его выкинуло, казалось бы, бессчетное количество лет назад. Они замерли с Броком, прижимаясь, обнимая друг друга, почти не дыша, словно все это могло раствориться, как злая ведьма Запада от ведра воды. А потом словно сорвались, жадно целуясь, притискивая друг друга уже не нежно, а страстно, до боли. Дыхание из размеренного стало порывистым, частым, и было невыносимо прекрасно слышать стоны, еще пока короткие, жадные, жаждущие. — Как же долго я тебя ждал, — рыкнул Брок, обхватывая Баки за голую задницу. — Мой. Весь мой… Баки не мог ничего сказать, он просто дышал Броком, гладил его по спине обеими руками и наслаждался прикосновениями. Как же он хотел никогда не выпускать его из объятий, вообще не отпускать от себя. Никогда-никогда. Как же он ненавидел Кевина, который мог касаться Брока, как же он хотел занять его тело, но не решился, боясь обидеть Брока, и вот она, награда за терпение. Вот оно, то, о чем Баки уже и не мечтал — радость прикосновений, объятия, жаркое дыхание и заполошно колотящееся сердце. Два сердца. Баки чувствовал свое возбуждение и возбуждение Брока, он хотел его, очень хотел, и чувствовал, что Брок тоже его хочет, жаждет близости, а руки, наминающие его задницу, уже давно раздвинули две крепкие половинки и гладили пальцами сжатый сфинктер. От этого Баки хотелось скулить, так приятно это было. — Баки, — Брок почти рычал, но говорил нежно, ласково, — если ты мне сейчас не дашь, я сгорю нахуй. Ну же, золотце, ласковый мой… — Все, что хочешь, — хрипло ответил Баки, чувствуя, как его желание, сначала рассеянное, сконцентрировалось жарким клубком где-то внизу живота. — Я никогда не думал, что мне светит с мужиком, — признался он. — Господи, — простонал Брок, вылизывая шею Баки, прикусывая ключицы и продолжая наглаживать сфинктер, — нетронутый… Баки чувствовал, как в Броке все кипит, как он жаждет близости, соития, но не торопится, лаская его, гладя, словно не только у Баки был тактильный голод, словно они оба были бестелесными, и Брок сейчас наверстывал то, чего был лишен. — Только раковину не сломай, — попросил Брок, разворачивая Баки спиной к себе, целуя в позвоночник, от чего у Баки чуть крышу не сорвало, такой чувствительной оказалась у него спина. — Достань смазку из шкафчика. Баки достал нужное, пока Брок гладил его по спине, целовал, прижимался стоящим членом к его заднице, отчего член самого Баки подергивался в предвкушении. Когда язык Брока прошелся по пояснице, спускаясь ниже, облизал копчик, ложбинку и нырнул между ягодиц, касаясь сфинктера, Баки весь вздрогнул, застонал просяще. В юности он размышлял о том, как это — быть с мужчиной, но так ни до чего и не додумался, потому что ласкать себя самого так и там было странно, а найти мужчину, с которым можно было бы попробовать, Баки так и не рискнул. И вот сейчас, чувствуя такие желанные, такие невероятно приятные прикосновения, Баки уверился, что стоило ждать столько времени, чтобы отдаться тому, кого ты действительно любишь, с кем хочешь быть, несмотря ни на что. Когда его коснулись ласковые, влажные, горячие пальцы, Баки напрягся на мгновение, но расслабился почти сразу, уверенный, что Брок не сделает ему больно. С Броком может быть только хорошо. И действительно, Брок был нежен, аккуратен просто до звезд перед глазами. Когда он уверенно трахал Баки уже двумя пальцами, тот мог только стонать, отклячив задницу и стараясь не раскрошить раковину, за которую держался. Как же было хорошо, но хотелось большего, хотелось почувствовать член Брока в себе, чтобы до конца вместе, чтобы было полно и жарко, только на двоих. — Ну же, Брок, — взмолился Баки, — хочу тебя. Давай. — Давай ему, — Брок задел точку внутри, и Баки весь словно вспыхнул, прошитый удовольствием. Когда Брок растянул его уже на три пальца, Баки казалось, что он не выдержит, распадется на атомы, но Брок не давал ему забыть о себе. Почувствовав, как пальцы покинули его, Баки жалобно заскулил, а потом почувствовал, как в него проникает член. Это было странно, немного неудобно, но не неприятно. Баки даже не представлял, что это так, пока Брок медленно входил в него, гладя по спине, шепча какие-то глупые нежности. Баки расслабился, как мог, впуская в себя Брока, и тот вошел до конца, замер, давая привыкнуть к себе, и задвигался коротко, резко вбиваясь в Баки, задевая то самое нечто внутри, отчего по телу разливалось невероятное удовольствие. Баки готов был кричать, но только скулил, кусая свое предплечье. Он был с человеком, которого любил, с человеком, ради которого был готов на все, он так ждал именно его, вот такого вот резкого, но аккуратного, жесткого, но нежного, такого противоречивого, только своего. Их стоны зазвучали в унисон, Брок вбивался в него остервенело, дергал на себя за бедра, оставляя на них синяки, но Баки был счастлив чувствовать Брока, его всего. Баки ощущал, что подходит к грани, к той грани, за которой только белоснежное ничто, в которое ты проваливаешься от удовольствия. — Брок, — простонал Баки, чувствуя, что сейчас взорвется, — пожалуйста. — Да, мой хороший, — прохрипел Брок, — сейчас… Все будет… Баки кончил, сжимаясь на члене, чувствуя сейчас наслаждение так остро, как никогда. Он закричал, не в силах сдерживаться. Брок зарычал, вбиваясь все сильнее и весь как-то обмяк, навалившись на Баки. Снявшись с опадающего члена, Баки повернулся к Броку и обнял, целуя. Тот откликнулся на ласку, прижался к Баки всем телом. — В душ, — пробормотал Брок, больше держась за Баки, чем стоя самостоятельно, так вымотал его этот секс, в котором было все — от звериной страсти до запредельной нежности. — И ты потрешь мне спинку. Они еще минут двадцать плескались в душе, то целуясь, то обнимаясь, наслаждаясь друг другом так полно, как могли себе позволить. — Мне надо на работу, — грустно сказал Брок, одеваясь, а Баки сидел на подоконнике и болтал ногами. — А ты будешь сидеть дома и ждать меня, понял? Я принесу тебе одежду, размер этого тела я знаю. — Мы уезжаем вечером? — спросил Баки. — Да, золотце, вечером, — ответил Брок. — Я все устрою. Можешь не волноваться. Год спустя Буэнос-Айрес Баки нравился, но бывали они там не чаще раза в неделю, потому что у Брока был домик на берегу залива Ла Плата. И лодка, с которой они много рыбачили, когда была хорошая погода. Год назад они с Броком спешно покинули Нью-Йорк, скрываясь от Гидры, да и от ЩИТа тоже. Уехали, бросив все, что было, чтобы спрятать Баки, чтобы до него не добралась Гидра. И у них получилось. Потом в окрестности Байроса приехала и вся группа Брока, тоже побросав все. Джек даже жену с собой забрал, а остальные были одиноки. За этот год Баки многое узнал о своем теле, смог разобрать воспоминания Зимнего Солдата и свои, отделить их друг от друга, разложить по полочкам. Оказалось, он многое умеет и знает, легко говорит на двадцати пяти языках, в том числе трех мертвых диалектах, умеет стрелять из всего, что заряжается, водить все, что ездит и знает сто способов убить человека любым предметом, кроме очевидных. Из воспоминаний Зимнего он почерпнул знания о Гидре, о некоторых ее высокопоставленных адептах, которых можно было легко сместить или вообще убить. Но проблема была в том, что Баки не хотел войны, не хотел воевать, и Брок сказал, что ему не нужно этого делать, он отвоевал свое еще в сороковых. Но сам Брок и его группа решили, обзаведясь новыми документами, что будут наемничать. Это случилось как-то днем, Баки смотрел международные новости, вяло жуя сушеную рыбу, которой до этого они с Броком наловили с десяток килограммов, когда увидел на экране взвинченного, затравленного и ошарашенного, но такого знакомого Стива, что даже сначала не мог поверить в это, но это был точно он, его друг, который считался погибшим. — Брок!!! — закричал Баки, выбегая на крыльцо, на котором Брок чинил снасти. — Стив жив! Он в Нью-Йорке! Мы должны к нему съездить! — Тише, Баки, — Брок улыбнулся ему. — Хорошо, собирайся. — Как? Так сразу? — удивился Баки. — Раз ты хочешь, то да, — хмыкнул Брок. — Поедем выручать твоего Стива. The End