Глазами ведьмы зачарованной Гляжу на Божие дитя запретное. Марина Цветаева.
Первую и фатальную ошибку она совершает сама, но ей просто хочется потребовать назад свою вещь - вполне законное желание, в конце концов, эти ребята из контактного магического зоопарка кое-чем ей обязаны. Вера Стоун одёргивает жакет, расправляет плечи - она почему-то чувствует себя словно перед экзаменом, но в роли студентки, а не экзаменатора - и идёт к дому. Ещё её беспокоит, что в сумерках она рискует сломать каблук в какой-нибудь кроличьей норе. Три решительных удара в дверь - интересно, этого достаточно, чтобы хоть кто-то соизволил снизойти? Быстрые шаги, тишина. Уже неплохо. — Какого черта она здесь делает?! — Мисс Батери, - Вере не очень нравится, что приходится разговаривать с дверью, - или откройте, или позовите кого-нибудь из взрослых. Она безо всякой магии отчетливо представляет крайне неприличный жест по ту сторону двери. Лилит уходит, но вместо неё почти сразу появляется кто-то другой - неспешный, уверенный, но почти неслышный (охота) шаг хозяина дома. Что ж, с этим можно хотя бы поговорить. — Декан, - Хэмиш Дьюк, открыв дверь, кивает вежливо, даже степенно, но через порог пускать не собирается - служба службой, но дружба дружбой, так? Это она даже одобряет. — Мистер Дьюк. Замечательно. Я хочу получить назад свою вещь. — Свою что? — Пусть проваливает, откуда пришла! — Лилит! Прошу прощения, декан Стоун. - Галантный, насмешливый мальчик с обманчиво наивными светлыми глазами - о, она отлично помнит, какими они могут становиться, когда нужно вырвать кому-нибудь сердце из груди одним движением. - Вы сказали... — Верните мою обезьянью лапу, - она протягивает руку, закрывает глаза и медленно считает от одного до пяти. Рука осязает лишь пустоту. - Она нужна мне для работы. Это не должно было звучать смешно, но почему-то звучит, и Веру злит, что вообще приходится объяснять - она будто оправдывается. Декан перед студентом, маг перед оборотнем, в конце концов, старшая перед младшим, это же попросту абсурд. — Нет. — Простите? - Вера распахивает глаза. Она, кажется, ослышалась. — Не могу, - Хэмиш, скрестив на груди руки, опирается плечом на дверной проем. Интонации действительно похожи на извинительные, а толика сарказма могла ей померещиться. - Этот артефакт теперь собственность Братства святого Христофора. — Гендерно! Нейтрального! Сообщества! Хэмиш улыбается и указывает большим пальцем себе за плечо: да, собственность, да, сообщества, мы сказали - вы услышали. Впрочем, после этого всё же делает шаг вперёд, на крыльцо, и прикрывает за собой дверь, отрезая их от не в меру инициативной мисс Батери. — Понимаете ли, декан Стоун, - он разводит руками, - мы изъяли её при совершении черномагического ритуала. Теперь она наша по законам Братства. — Но не Ордена. — Мы не Орден – и мы не возвращаем конфискованную утварь. — Утварь?! Вы, - Вера упирает палец ему в грудь, прямо в глянцевую пуговицу жилета, - самоуверенные, заигравшиеся, эгоистичные... — Оборотни, - мягко заканчивает он – и снова улыбается. Дьявол побери, улыбается ей! Она была слишком добра и они, кажется, забыли, с кем имеют дело (спроси: а имело ли это для них значение прежде? для него). - И попрошу: мы вовсе не самоуверены, мы лишь соблюдаем правила и традиции Бра... нашего сообщества. Впрочем, - вдруг чему-то радуется он, - мы можем сделать жест доброй воли и, к примеру, дать вам что-нибудь почитать. У нас немало редких книг по вашей специальности. — По моей... о. - Магических. Она поняла. - Поразительное нахальство. — Разумеется, на время. — Поразительное, - повторяет она. - Может быть, и читательский билет мне заведёте? — А вы будете аккуратны? Интересно, она успевает наколдовать что-нибудь не очень опасное - временный паралич или чесотку - прежде, чем он перекинется? Вера всё ещё не очень уверена в том, как именно заклинания действуют на вервольфов. — Маргариту? - небрежно предлагает Хэмиш, пока она справляется с собой - словно позабыв о теме разговора, словно у него на пороге не стоит глава, черт побери, магического ордена. — Маргариту? — Коктейль. Среда - день Маргариты. Вера чувствует что-то, отдалённо начинающее напоминать восхищение. — Думаю, мисс Батери вряд ли обрадуется моей компании. К тому же, я пью только виски. Чистый. Чужие брови удивлённо выгибаются. Это не должно быть приятно, но почему-то она чувствует себя победительницей в маленькой битве - немного чужого уважения идёт на её счет, один-один, опасные шелудивые псины, так-то. — Тогда могу я пригласить вас куда-нибудь, где наливают виски? Разумеется, нет. Другая женщина - не очень умная и совершенно безответственная - между тем произносит её голосом: — Может быть. Счет снова в его пользу, Вера считывает это по расширившейся улыбке. Вот же черт. — Но, - она предупреждающе выставляет перед собой ладонь, - никаких баров на территории кампуса, не хватало ещё, чтобы увидели, как я пью с магистрантами. Во-вторых, я за рулем. В-третьих, вы не пытаетесь со мной флиртовать, мистер Дьюк. И не называете меня так. — Как? - Он опережает её, спускается с крыльца и куртуазно подаёт руку, не принять было бы бестактно. — Декан. — Мисс Стоун? Верховный магистр? Мэм? Она пытается посчитать хотя бы до трёх. Поджимает губы. Но всё же произносит едва ли не сквозь зубы: — Вера. Но только когда мы наедине. Почему-то именно в этот момент ей не ко времени вспоминается, как он равнодушно раздевался перед битвой, отработанными до автоматизма жестами расстёгивал, стаскивал, скидывал одежду у неё на глазах, спокойный, решительный, привычный. Тогда никаких посторонних мыслей не возникало, тогда нужно было защитить дом, Мэддокса и раненую девчонку, нужно было выиграть время, а не рассматривать своих студентов, сплетённых из металлических жгутов и напоенных древней, переливчатой, опасной лунной силой. Дура. Ей хочется дать самой себе подзатыльник, особенно когда в полумраке она замечает чужую неприлично, почти непристойно самодовольную ухмылку. Пожалуй, если сейчас она скажет «Это не то, что вы подумали», то сделает только хуже, он как раз подумает, если уже не подумал, поэтому Вера Стоун молча идёт к машине, опираясь на локоть Хэмиша Дьюка, с которым не собирается оставаться наедине больше никогда впредь. Как окажется совсем скоро, в придачу - Хэмиша Дьюка, который отлично разбирается не только в коктейлях и делах Братства, но и в сортах виски, луизианском джазе и классической английской поэзии. Где-то на самом дне сознания будет брезжить укор самой себе, но дело ведь можно отложить на потом - её артефакты никуда не денутся из их подвала. Всегда можно будет прийти снова.***
Вера даёт себе маленькие, но сладостные отсрочки - посмотрю почту, прочту отчет, допишу письмо, а потом, но сбивается на очередной, не выдерживает и выдвигает ящик стола. Вадемекум притягивает её к себе, как бутылка манит алкоголика, пакет белого порошка - наркомана, возлюбленная - ненасытного любовника. Её обложка тёплая на ощупь, будто человеческая кожа, это должно пугать, но Вера почему-то не боится - она каждый раз чувствует только предвкушение и колкую пьяную радость, когда видит и осязает Книгу. Так они все и попадались на крючок, наверное. Она не хочет произносить заклинание, не хочет сливаться с ней, не хочет власти над абсолютной, чистой, без примесей, магией. Ей просто нравится водить пальцами по тиснению, будто ласкать любимого. Вера громко задвигает ящик. Это страшная сила, нельзя поддаваться. Да даже если бы она и захотела – ей ведь нечего предложить взамен.***
Прежде, чем она решает ещё раз потребовать обратно имущество Ордена, её опережают. Вера не пугается громкого и какого-то неровного, сбивающегося стука в дверь посреди ночи - не стоит завидовать грабителям, маньякам или насильникам, которые решатся её навестить. На губах замирает готовая вот-вот сорваться формула, когда она распахивает дверь и на неё почти падает старый знакомец, любитель коктейлей, отличник и ликантроп Хэмиш Дьюк. В первое мгновение ей хочется отчитать его за пьянство - выученной, отточенной годами практики педагогической отповедью, хочется, пока он не соскальзывает на доски у её ног, и тогда Вера отчетливо видит смазанный отпечаток его ладони, влажный багряный росчерк на белом дверном косяке. — Проношу вам... свои... извинения, декан... в неурочный час... Рукой, оставившей кровавый след, он зажимает распоротое плечо - если бы не был занят этим, то не преминул бы отметить, что она умеет не только читать заклинания, но и тихо шипеть сквозь зубы крайне резкие выражения, затаскивая через порог раненых оборотней. — Какого дьявола, мистер Дьюк? - помогать ему усаживаться на диван необходимости нет - Хэмиш буквально падает сам и безо всякой помощи, она видит, как бледнеет до мертвенно-зеленоватого оттенка его лицо, почти слышит скрип зубов - так звучит спрятанная боль. Отважный, глупый щенок, какого дьявола его носило по Белгрейву посреди ночи, на кого он охотился? Не дожидаясь ответа на заданные и не заданные вопросы, Вера убирает чужую ладонь в сторону - он не сопротивляется - и дёргает полу расстёгнутой рубашки, по которой расплывается густое и черное, будто нефть, пятно. В нос ударяет смертью - сера, гниющая плоть, кровь. Магический клинок, поэтому рана не затягивается. Быстрая расправа. Обратимая, если уметь. Вера умеет. — Не знаю, кому вы дали задание... продолжить охоту, но... черт! - Он шипит и, зажмурившись, откидывает назад голову, когда она прижимает к порезу, рассекающему плечо, раскрытую ладонь. От его молчания больше прока, и пока плотное золотое свечение заполняет рану, как вода трещины, Вера отмечает что-то совершенно ненужное, но цепляющее взгляд - потемневшие мокрые пряди у висков, морщины в углах глаз, побелевшие от напряжения губы. — Орден больше не охотится на вас, - тихо произносит она. - Пока что. Сначала ей кажется, что он потерял сознание и не услышал, но потом Хэмиш слабо улыбается, не открывая глаз. Да, она бы на его месте тоже не поверила, но она не на его месте. — Я выясню, кто украл кинжал из реликвария, мистер Дьюк. — Кто-то, кому я не нравлюсь, - Хэмиш подаётся вперёд и садится прямо, поморщившись. Раны больше нет, но впечатления всё равно вряд ли такие уж приятные. - У вас там любой может зайти и взять, что понравится? — В Ордене железная дисциплина, - чеканит Вера, но знает, что звучит неубедительно для того, кто только что принёс на себе в её дом яд с запретного и запертого на все замки оружия. Он, наконец, открывает глаза и поднимает голову, чтобы посмотреть ей в лицо - снизу вверх. Она собирается продолжить, но почему-то забывает, что хотела сказать - слишком яркие глаза слишком близко, она всё ещё стоит рядом, почти нависает над ним. — Я должен поблагодарить вас, декан Стоун. — Вера, - напоминает она - не следовало, но напоминает. — Вера, - кивает он, и собственное имя, озвученное его голосом, ниже и глуше обычного, вдруг кажется ей незнакомым, редким и даже не совсем пристойным. Он что, флиртует с ней? Можно бы спросить напрямую, но Хэмиш вдруг устало выдыхает, разворачивается и тяжело укладывается на её кремовый диван - спиной в мягкие подушки, как у себя дома. — Мистер Дьюк? — Мне нужна всего минута, и я уйду. - Но что-то и в его голосе, и в позе красноречиво говорит им обоим, что, нет, никуда он не собирается, солдат обрёл место в лазарете и намерен восстанавливать силы. Бесспорно, нужно вышвырнуть его вон - в берлогу, зализывать раны и пить целебный апероль, но вместо этого она поджимает губы и, не особенно метя, бросает в него сложенным пледом. — Вы спите на диване. А где бы ещё? — Вы очень любезны. Уже на пороге гостиной, почти ступив на первую ступеньку лестницы, Вера вдруг оборачивается: — Мистер Дьюк! Если вы подумали, что это Орден охотится на вас, то почему пришли ко мне? Вероятно, стоило спросить раньше, где-то в самом начале, но она отвлеклась - сначала на кровь, потом... на что-то. — Хэмиш, - вместо ответа поправляет он. — Я знаю, как вас зовут, - вкрадчиво напоминает Вера. Может быть, он приложился головой, когда его ранили? Упал, истекая кровью, затылком на бордюр. Такое. — Хэмиш, не мистер Дьюк. Или вы будете «декан Стоун». Ей остаётся только пожать плечами - немного недоумения, немного равнодушия - но он всё равно не смотрит и пропускает её недовольство. Приглядевшись, Вера понимает, что Хэмиш, не мистер Дьюк спит. Когда она возвращается, чтобы расправить плед и накинуть его на незваного гостя, Верховный магистр Ордена синей розы говорит себе, что ею руководит только забота о ближнем. Немного милосердия, немного гостеприимства, никакого пристального разглядывания.***
Они сталкиваются посреди всего - в середине ночи на середине лестницы, когда она спускается вниз, чтобы выпить воды, а он зачем-то поднимается наверх. В гуляющих фонарных и лунных отблесках, в танцующих по стенам тенях Вера даже не сразу замечает его - расслабилась, потеряла хватку, забыла, что здесь чужой. Она застывает всего на мгновение, а потом крепче сжимает перила и уже открывает рот: — Что вы... Когда Хэмиш подаётся вперёд и вверх - стремительное, скорое, нечеловеческое движение - берёт её лицо в ладони и целует. ... себе позволяете, мистер Дьюк. Удар. Второй. Третий. Кровь бьёт в голову толчками, пульсирует, опьяняет, как эликсир богини Веритас, Вера возмущенно распахивает глаза - и тут же закрывает. Серебряные блики гуляют по стенам, от Хэмиша пахнет влажной землёй, травой и почему-то мятой, будто на пальцах навсегда осел аромат бесконечных коктейлей, у него тёплая кожа под распахнутыми полами рубашки, тёплая и гладкая, без единого шрама там, где ещё недавно зияла рана. Она его трогает? Она его трогает, и нужно это прекратить, прекратить всё это, не отвечать, не захватывать в горсти пряди на чужом затылке, не жаться ближе посреди черно-синего, бликующего лестничного океана к этому нездешнему, чужеродному, согревающему до нутра жару. Ведь она хотела. Ещё тогда, перед битвой, и в том баре за бокалом виски, и сегодня, прижимая ладонь к его рассеченному плечу, она хотела. Это полная, абсолютная профнепригодность. — Давно хотел это сделать, - шепчет он ей в губы тихо, едва слышно, и Вера глотает его выдох, сладкий и крепкий, как ликёр, - поцеловать тебя. Простите, декан. Дальше, когда то ли она потянет его за собой, то ли он увлечёт её наверх, будет только «Вера» - и чарующая, пугающая, восхитительная бирюза, из самой сути прорвавшаяся в его зрачки. Он был опасен, но она не испугалась.***
— Декан Стоун! Добрый день, славная погода, хотите крекер? - Рендалл, стоя на пороге, действительно с увлечением что-то жуёт. — Нет, мистер Карпио, - преувеличенно любезно отвечает она, - я хотела бы видеть... — Он уже идёт. Почти готов. Через минуту. Прихорашивается, - Рендалл улыбается широко, заговорщицки, будто у них есть какая-то общая тайна. Вере очень хочется напомнить ему, что у неё со студентом не может быть никаких общих тайн, но умолкает, даже толком не начав. У неё есть подобная тайна, черт возьми. — Они знают? Твои друзья знают? - Раздраженно спросит она после, когда Хэмиш захлопнет за собой дверцу со стороны пассажирского сидения. - Ты рассказал им о нас? — Лучше я расскажу сам, - доверительно поясняет он, - чем они будут строить догадки. Поверь, одна была хуже другой, а закончилось всё тем, что ты опоила меня любовным зельем и устроила оргию в подвалах Храма. — Я что?! Да как они… Я… - Она заглатывает слишком много воздуха и крепче сжимает пальцы на руле. Спокойно. Порядок, полный порядок. Считать до десяти. - Назови хоть одну причину, по которой я прямо сейчас не должна вышвырнуть тебя вон. — Из машины или из Белгрейва? - деловито уточняет Хэмиш. В обратном порядке тоже: десять, девять, восемь, семь… когда-то это помогало. — На самом деле, - его голос вдруг звучит тише, мягче, обволакивающий, будто бархатный отрез, будто тёплая звериная шкура в холодную ночь, - они просто учуяли запах, я принёс его на себе. - И объясняет, когда она всё-таки поворачивается: - я пах тобой после той ночи. Нужно что-то ответить, но отвечать нечего, Вера только чувствует, как скулы заливает жаркой растопленной краснотой. Ну конечно, разумеется. Грёбаные вервольфы. Но кроме этого она чувствует, как другой жар, стыднее и откровеннее, тяжелым теплом собирается внизу её живота. Ей как будто снова пятнадцать, только больше нет мамы, чтобы рассказать ей про опасных парней, предупредить, отговорить. Парни опасны, опрометчивые поступки опасны, волки опасны, она и сама для себя опасна. Вера слишком сильно дёргает рычаг коробки передач под чужим, потемневшим до предгрозового сизого взглядом. Они не доезжают даже до её дома - она вдавливает ногу в педаль тормоза в глубине леса, не вынеся, задохнувшись, устремляясь в водоворот. Ей хочется оставить след, запятнать, пометить, наверное, волчьи повадки заразны, - ей хочется, чтобы он всегда приносил на себе её запах.***
Что я могу дать тебе? Она бережно переворачивает ломкую пожелтевшую страницу. Мёртвые слова на мёртвом языке, заключающем в себе беспредельное могущество, липнут к губам. От книги доносится еле уловимый аромат - нагретое железо, солоноватый, горячий запах. Кровь. Мне нечего тебе дать. Она обводит кончиком пальца контур рисунка - кинжал пока двухмерен, плоский и неопасный, он всего лишь черные четкие линии на плотной бумаге. Мои родители давно мертвы, я потеряла свою дочь ещё младенцем, у меня нет друзей, я любила немногих, а тех, кого любила, давно забыла. Ты хочешь сделки, я чувствую это, ты просишь крови, но мне нечего дать тебе, мне некого тебе дать, даже если бы я согласилась и захотела. Она захлопывает Вадемекум и прижимает ладони к столу - после страниц он кажется обжигающе холодным (иногда Вера думает, что Книга нагревается под её руками, забирает тепло, как чужое тело под прикосновениями). Кинжал, пересекающий страницу, отпечатывается на внутренней стороне век багровой вспышкой, многое обещающий, но и много требующий взамен. Соблазн велик, но сделки не будет.***
У неё роман, она достаточно взрослая и разумная женщина, чтобы признать это. У неё, декана университета Белгрейв, роман со студентом, у неё, Великого магистра Ордена, роман с чудовищной тварью из Братства, называющего своей целью истребление таких, как она, у неё, достаточно взрослой и разумной женщины роман с самоуверенным холёным мальчишкой, пижоном в старомодных жилетах, любителем аперитивов, дежистовов и лонг-дринков. Она расцарапывает ему плечи в кровь, а утром он, смеясь, смотрится в зеркало: «Вот несомненный плюс быть Паладином» - и подмигивает ей из отражения. Он целует её с немальчишеской уверенностью, голодно и слишком нежно - она не заслужила, не просила. Она слышит тихий, опасный, горловой рык, когда он, упираясь в постель руками над её головой, толкается бёдрами вперёд, и Вера вопреки рассудку и самосохранению откидывает голову, подставляя ему горло. Под чужой кожей перекатываются тугие мышцы, в глазах сияет нездешняя холодная луна, он выходит на охоту. С ней в постели волк. С ней в постели улыбчивый ласковый мальчик. В Вере будто живут две разные женщины, занимающиеся любовью с двумя разными мужчинами, это раздвоение должно пугать или хотя бы заставлять задуматься, но она давно не чувствовала себя такой живой, такой волшебно безответственной, такой... Нет-нет-нет, нет.***
Тишина душит, больше не кажется безопасной, в ней голос звучит слишком громко и предательски высоко: — Ты не заставишь меня, - она направляет на Книгу палец, будто указывая на что-то собеседнику, но в кабинете никого нет - только она и Вадемекум, она и тайная жажда каждого мага в Ордене, она и самая большая, последняя роковая оплошность Эдварда, мать его, Ковентри (Эдварда, которого она когда-то хотела... больше не хочет, больше не помнит). - Ты не заставишь меня. У меня нет для тебя жертвы. Этот разговор выглядел бы жалко, но Вера знает: Вадемекум не просто книга, у неё есть разум, примитивный, но изощренный, жадный, но хитрый и терпеливый, первобытный и древний разум силы, привыкшей дожидаться своего десятилетиями. Её сложно обмануть, но можно постараться. — Я не Эдвард. Я не повторю его ошибок. У меня нет сыновей. — Ты не дождешься этого от меня, - заклинает она, прежде чем покинуть кабинет, и бесконечно верит себе и своим обещаниям. Ночью она спит беспокойно и нервно, мечется головой по повлажневшей подушке, хотя ей не снятся сны - только лунные блики на тёмных стенах и шепот: подари мне, принеси мне, отдай мне, подари мне, принеси мне, отдай мне, подари мне, отдай мне.***
Хэмиш отводит с её шеи пряди, наклоняет голову и захватывает зубами кожу за ухом - собачьи повадки, обычно бросает она, дурные привычки, побочные эффекты. Обычно, но не сегодня, когда он, едва за ними захлопывается дверь, толкает её к стене. Она ударяется лопатками, но Хэмиш уже здесь, рядом, обнимает: прости, прости, вжимает в себя до тесной телесной спайки. Он сильный, и ей это нравится. Надежный. Только этого не хватало. — От тебя пахнет ею, я чувствую, - говорит Хэмиш утром. Он сидит на краю постели и застёгивает рубашку - слишком взрослый и слишком серьёзный в сероватом предрассветном сумраке, с какими-то чужими, непривычными морщинами вдоль лба. — Кем? — Чем, - он, наконец, оборачивается к ней через плечо. - Вадемекум Инфернал. Я чувствую запах, от тебя буквально... разит её магией, - он морщится - и вдруг заканчивает очень тихо: - Будь осторожна. — Ты опоздаешь на занятия, - Вера, кашлянув, бросает в него жилетом, он ловит, но не отводит взгляда. Ей нечем ему ответить и нечего сказать, она и так пытается быть максимально осторожной, осторожнее просто не в человеческих силах. Он ничего больше не говорит, не предупреждает, только тянется и целует на прощание - легко, почти невесомо - тень поцелуя, обещание о большем, печаль по будущему. Когда он уходит, Вера думает: интересно, если раньше он приносил в берлогу на себе её запах, то теперь приносит запах Вадемекум? «От тебя буквально разит её магией». Она закрывает лицо ладонями.***
Подари мне, принеси мне, отдай мне, подари мне, принеси мне, отдай мне, подари мне, отдай мне! Отдай мне его. Она просыпается с криком, мокрая от ледяного, густого, смердящего смертью пота, её сейчас будто вывернет собственным сердцем.***
Этого никогда не должно было случиться, думает Вера, сжимая его бока коленями, нависая низко-низко, так, чтобы её волосы тёмной пеленой закрывали их от всего мира - спальни, дома, города, Ордена, Братства, хищной, требовательной, обезумевшей Книги. Этого ни в коем случае не должно было случиться, я не допустила бы. Хэмиш поднимает руку и гладит её по щеке, а потом ведёт ладонью ниже, по шее, груди, опускает на талию, медленно кивает - и тогда она плавно ведёт бёдрами. Там, в тени ресниц, под её пристальным взглядом его радужка вспыхивает северным сиянием. Я не допущу.***
Он почти не выглядит удивлённым, открыв дверь на её стук. Может быть, немного. Может быть, не совсем натурально. Она приехала без предупреждения, в неурочное время, разбила график, нарушила собственные правила. — Я по делу, - сразу предупреждает она. Снова: это не то, что ты подумал. — Разумеется, - серьёзно кивает он, и не понять, действительно верит или издевается. Впрочем, думает Вера, он почти всегда серьёзен, слишком серьёзен, нарочито серьёзен. Это их, пожалуй, роднит. Слово ужасное. На досуге нужно бы подобрать другое. Если останется досуг. — Коктейль? - доносится ей в спину, когда она, отстранив его рукой, решительно проходит в дом. Хэмиш знает ответ, но всё равно спрашивает - в вопросе почти надежда. — Виски, односолодовый, чистый, - заучено повторяет она и резко разворачивается на каблуках. Здесь всё по-прежнему чужое - этот вечный бардак, запахи - мускус, старое дерево, мята и водочные пары от барной стойки, приглушенный свет, истёртая обивка, бесшабашная юность. Ей неуютно, нужно выпить, это Хэмиш хорошо поймёт. — Не удивлён, - улыбается он. - Лёд? Вера кивает и садится без приглашения - не как дома, но по праву главной - невытравливаемая привычка показывать, с кем имеют дело, которая, возможно, и удержала её на плаву – удерживала прежде. Он один - это или знак, или слепая удача, Вера предпочитает первое. Она молча принимает бокал, благодарит кивком. Нужно как-то начать. Как-то сказать это, поборов правила, законы, своё старшинство, мнимое главенство, поборов соблазны, шепчущие над левым плечом: не предупреждай, не глупи, молчи, не предупреждай, не порть ничего, не рушь, не предупреждай, оттяни момент, насладись ещё. Не спасай себя. — Мне нужно кое-что сказать, - она с громким стуком ставит бокал на подлокотник. Чужие светлые глаза напротив - глаза ответственного студента и внимательного слушателя, вежливого визави, но она не школьница, она видит, как там, под бронёй из отглаженной рубашки, франтоватого жилета и ученического внимания вспыхивает древняя, как мир и страх, сияющая искра - напряжение, настрой слуха, готовность к битве. Значит, он действительно слушает, он поймёт. — Вадемекум Инфернал. Она у меня, но ты и так это знаешь. — Не худшее место, - Хэмиш пожимает плечами. - Из всех мест я предпочитаю именно ящик твоего стола, тебе ведь хватит... благоразумия? Ни один мускул не дрогнет на её лице. — Возможно, нет, - медленно продолжает она, - возможно, я захочу ею воспользоваться. Закончить ритуал, который не закончил Эдвард. Так, как не закончил Эдвард. Она зовёт меня, хочет признаться Вера. Она шепчет мне ночами - потусторонний глас, обещающий беспредельное могущество и никакой вины, ответственности, совести, никаких мук, ибо какие муки у лишившихся человечности? Я слышу её, где бы ни находилась, она хочет меня, почти как хочешь ты, хочет, чтобы я пришла, чтобы я прочла, чтобы я завершила начатое. Ты знаешь, каково это, внимательный, чуткий, серьёзный волчонок? Ты знаешь, как она соблазнительна? Вера ловит себя на том, что беззвучно шевелит губами - и сжимает их в узкую розовую линию. Хэмиша она подлавливает тоже - на слишком уж пристальном, читающем взгляде. — Почему это пришло тебе в голову только сейчас? Она теряется, потому что ждала вопроса вроде «Зачем ты рассказываешь мне?» - и репетировала ответ на него. Её спасают хлопок входной двери и гомон десятка голос, оказывающийся всего лишь двумя: — ... Джека ты заставляла подгонять нам пиво, а сама не хочешь?! Весёлые подначивающие интонации. Кошачье шипение. Рендалл. Лилит. Запах опережает их, появляется в гостиной раньше - молодость, любовь, никаких мук совести совершенно бесплатно, без кровавых сделок и односторонних договоров. Счастливцы. Наверное, чутьё тоже заразно, передаётся в поцелуе, со слюной, с нутряными жаркими соками. — Мисс Батери. Мистер Карпио. — Эй-эй-эй! - Лилит крепко вцепляется Рендаллу в руку, когда они вваливаются в гостиную. - Что она здесь делает? Опять. — Чувак, - Рендалл улыбается, как перечитавший доктора Спока родитель – нашалившему ребёнку, - у нас были правила, мы не водим сюда девчонок, ты забыл? — Я не... - Вера, задохнувшись, снова поджимает губы. - Он знает, что я его слышу, правда? - прищурившись, кивает она в сторону Рендалла. — Несомненно, - Хэмиш усмехается. - Мисс Стоун тебя слышит, друг. И она не, - о, неужели это всё-таки неловкая заминка? - она не моя девчонка. О ней не говорили так с самого колледжа. Приятно почувствовать себя юной - и чуть-чуть по-юношески злой. — Бога ради, - Лилит закатывает глаза. Исходящую от неё настороженность Вера чувствует почти физически. Умная, подозрительная девочка, которая почти не ошибается на её счет. — Ребята, - бокал, качнувшийся в пальцах Хэмиша, должен что-то им сказать - и на удивление говорит. Лилит тащит своего новоявленного возлюбленного наверх с такой силой, что рискует вырвать ему руку с мясом. — А, чувак, если вы пойдёте наверх... — Мы не пойдём наверх, мистер Карпио! — Рендалл! Лилит толкает того в спину - и лестничный пролёт глотает их обоих, оставляя только скрип половиц над головой и неожиданно повисшую тишину, почти звенящую в ушах. — Прости его. Он хороший парень. Они оба хорошие ребята. — Ничего, я знаю, - она прощает милостиво, как привыкла прощать прогулы, опоздания и запрещенную в кампусе травку. Нужно нащупать упущенную нить, продолжить этот невыносимый разговор. Она не сможет замять, отложить, а потом попробовать снова, её просто не хватит на вторую попытку. — Вадемекум, - мягко подсказывает он. Светлая челка надо лбом, чуть склонённая к плечу голова, всё ещё покачивающийся в пальцах бокал - чистый, односолодовый, себе как ей. — Я могу воспользоваться ею, - напоминает она. - Может быть, воспользуюсь. — Ты не ответила, почему именно сейчас. Над головой скрип. Удар чего-то тяжелого об пол. Громкий оборвавшийся смешок. Какие счастливые, какие опрометчиво, беспросветно счастливые. Вера завидует – недолго, секунду. — Вадемекум требует свою цену, - поясняет она. - Ей нужна жертва. Хэмиш кивает. Ей хочется, чтобы он всё, абсолютно всё понял уже теперь - и ей не пришлось бы заканчивать - унизительно, прозрачно, очевидно. — Так почему сейчас? Может быть, он так издевается. Ладно. Слушай, если готов, волчонок. — Раньше сделка была невозможна. Мне некем было пожертвовать. Нечем ей заплатить. — А сейчас есть? - Он наклоняется вперёд, собранный, стремительный, и нет, конечно, нет, это не холодный зимний отблеск вокруг зрачков, просто блик от бокала или галлюцинация. Ты хочешь услышать? Ты этого правда хочешь? — Твой Рыцарь ведь самый хитрый, так? Обыграй меня. Пообещай, что будешь бороться, - пальцы сжимают бокал до побелевших ногтей, - пообещай, что не дашь легко себя убить. Это того стоило, думает она. Мгновение его почти детского, искреннего, хрустального изумления. Он ничего не понял, он понял, разумеется, всё. — Ты слышал? — Ты хочешь, чтобы я... — Сопротивлялся мне, - кивает она. - Сопротивлялся изо всех сил, боролся и постарался бы победить в схватке со мной любой ценой, даже моей жизни. Если это случится, - поспешно добавляет она, - если я всё же решусь. Сообразительный, цепкий, хитрый мальчик, вспомни, догадайся, кого приносят в жертву - только не произноси вслух. — Книге нужна добровольная жертва, - тише, хрипче, о, какой же ты понятливый, это - можно вслух, - я таковой не буду. — Вот и славно, - одобряет Вера. Славно поговорили. Славно, что ты со мной согласился. Славно, что ты... ах, нет, ты ещё не. — Ты не пообещал. Мне нужно слово. Умнее было бы взять клятву, лучше - на крови, но что-то, слишком похожее на плохое предчувствие, на интуицию и предостережение: не заигрывайся, останавливает её. — Слово Рыцаря. И без перехода: — Тебе больно руку. Она переводит взгляд на собственные пальцы, до онемения обхватившие бокал, и резко разжимает их. Допивать совсем не хочется. Скрип, девичий смех. Как же она завидует. — Нам обязательно здесь оставаться? - кашлянув, интересуется она. Хэмиш вдруг подаётся вперёд и опускается на пол перед её креслом, осторожно, будто самодельную бомбу ставит рядом свой нетронутый бокал, тянется к её руке. Горячая ладонь обхватывает её ледяные пальцы бережно, почти нежно. — Нет, - он качает головой, будто пытается в чём-то разубедить, - нам не обязательно, вовсе не обязательно. Вера не очень хорошо понимает, на что именно он отвечает.***
Она слишком гнала, они чуть не въехали в дерево на крутом повороте - въехали бы обязательно, если бы чужая рука мягко не опустилась на её запястье: успокойся, тише, не угробь нас раньше времени. Она слишком торопилась - ей нравилось смотреть, как он раздевается, но сейчас на это не было времени, его жилет и её юбка остались где-то в холле, у лестницы, размеченной, будто блокпостами, его рубашкой, её туфлями, его ремнём, её блузкой. Она слишком жадничала, будто стремясь замять разговор, выбить, выцарапать, выцеловать его из чужого сознания, но Хэмиш помнил - памятью, древнее и страшнее её памяти. Царапины заживут быстро, она помнит. Он входит сразу и резко, сильным, долгим движением бёдер, и она глотает раскалённый до искр воздух. Не только она спешит. Это хоть сейчас ставит их на одну ступень. Пообещай... пообещай... не дай мне... Вера всхлипывает, тянется вперёд и выше, сжимает зубы на его плече до лиловых отпечатков – клеймо, заговор. Это тоже заживёт. Капля пота с его виска солёная и живительная, как вода пустынь. Под кожей металл - раскалённый и крепкий, не пробить, не уничтожить, его не принести в жертву, он не дастся, не должен будет, ни за что не согласится, конечно, нет. Она смеётся, впиваясь ногтями ему в шею, и тогда Хэмиш замирает – она давит разочарованный выдох – наклоняется к её уху и шепчет: — Я не позволю тебе это сделать. Если потребуется, я убью тебя. Вера чувствует восторг - и облегчение. Ей хочется сказать: да, я знаю, но она не говорит. Это случится ещё не скоро. Позже. Не сейчас. Сейчас она хочет жить. Любить его дальше.***
Она всё ещё хочет жить, когда, пошатнувшись, тяжело опирается рукой на раскрытые страницы Книги. Ладонь оставляет отпечаток - неровный алый на гладком желтом. Текст плывёт перед глазами, но она сможет прочитать - даже так, даже когда сознание бросает её одну наедине с голодной силой и давшим слабину телом. Второй рукой Вера зажимает рану на животе, но чувствует, как кровь толкается под пальцы, будто зверь тычется мордой. Это не залечить, не сейчас, слишком мало сил. Немного времени, только немного времени, чтобы прочитать заклинание - вот всё, что ей нужно. Но она не успевает. Когда когти распарывают плечо, она ещё успевает вскрикнуть, падает, но кто-то подхватывает её - она помнит, такой... надежный - подхватывает, чтобы впиться в горло. Зубы прорывают сонную артерию в том же самом месте, где он любил её целовать - тогда укус был игрой, но игры кончились, и в наплывающей волнами, пульсирующей темноте Вера ещё может подумать: спасибо - и улыбнуться ему, холодному, дикому, древнему, беспощадному сиянию в глубине совершенно человеческих глаз. Спасибо за то, что Рыцари держат слово. Спасибо, что спас меня – от меня.