Смирение

      Солнце скрылось и на мегаполис опустились сумерки. Двое сидели на бетонной набережной, свесив голые ноги и иногда задевая волны пятками. Опустив головы, они молча разглядывали водную поверхность, как будто это сейчас было настолько важно, что весь мир взорвался бы, если бы кто-то из них набрался смелости и начал разговор. Наконец, один не выдержал. Он начал говорить тихо и вкрадчиво, но с каждым словом голос его становился чётче и жёстче, пока не стал напоминать другому хлыст.       — Понимаешь, есть факты, которые как пятно: ты узнаешь что-то о близком человеке, и больше не можешь смотреть на него как раньше. Всё вроде бы и так, но что-то уже иначе. Не могу объяснить, — Тони вскочил с места, и, повернувшись к Стиву спиной, накрыл лицо ладонями. Он пытался уловить ускользающие, быстро сменяющие одна другую мысли, но никак не мог подобрать такую формулировку, которая и ему, и Стиву объяснила бы, в чем кроется проблема.       — Ты разочарован во мне? — не поднимая головы, по прежнему всматриваясь в водную гладь, спокойно произнёс Стив.       — Нет, — немного помедлив и обдумав ответ, Тони заговорил. Он хотел продолжить, объяснить Стиву, что именно он чувствует, но нужные слова не находились. Тони зло ругнулся, и опять повисло молчание.       У Тони была одна очень вредная привычка — думать. Забывая обо всем, он погружался в себя и был способен часами анализировать свои ощущения, пытаясь придать им законченную, ясную оболочку, способную провести черту между чёрным и белым. Другими словами, он бесконечно пытался понять, что на самом деле творится в его душе. Процесс самокопания обычно тянулся долго и ничем хорошим не заканчивался ни для самого Тони, ни для окружающих.       Стив, знавший, чем закончится задумчивость Тони, хотел отвлечь его, но не решался. Он как будто прирос к набережной, и лишь тихо сидел, глядя на спину друга.       — А знаешь, что самое поганое? — Тони произнёс это громко, почти что выкрикнул. Верный признак близкой истерики, — В этом никто не виноват. Ты не виноват, что я ненавижу того, кого ты любишь. Я не виноват, что меня трясёт от мыслей об этом мерзавце.       — Он не мерзавец, — тихо, но твёрдо поправил Стив. — Ты просто плохо его знаешь.       Тони саркастично посмотрел на Стива. Тот не был бы его лучшим другом, если бы увидел в его взгляде только издевку. Боль, с которой Тони пропускает это через себя, Стив тоже заметил. Но понять не мог.       — Впрочем, есть в этой ситуации ещё кое-что отвратительное, — Тони взглянул на друга с упрёком, — ты хотел мне соврать.       Стив некоторое время молчал, затем с жаром выдал фразу, которая впоследствии навсегда отпечатается у Тони в подкорке: «Я боялся твоей реакции». Тони вздрогнул. Сложно описать, что чувствует человек, когда самый близкий друг говорит что-то подобное. Как минимум, чувствует себя последней собакой в этом мире, которой, в придачу, заехали по носу. Ком, давно застрявший в горле, вдруг превратился в сгусток яда. Тони сглотнул. Он был выбит из колеи, на какой-то миг всё вокруг сделалось неважным. Именно в этот миг, когда Тони был неспособен подбирать слова, Стив задал очень важный для него вопрос.       — Я боюсь, что ты откажешься от меня. Ты же не откажешься?       — Хотел бы отказаться. Не могу, — ни на мгновенье не задумавшись, выпалил Тони. Надо признать, что пускай это единственно-верная формула дружбы — видеть всё плохое, что есть в человеке, но почему-то оставаться рядом — услышав такое, вряд ли станешь счастливым. Тони не хотел задеть Стива, как и Стив не хотел причинять боль Тони, но сейчас на расстоянии вытянутой руки друг от друга находились два уязвлённых человека.       Рядом с Тони было неуютно. Стиву казалось, что друг очень зол на него. Тони просто закипал изнутри. Он ненавидел человека, с которым спутался Стив. И вся его ненависть, всё презрение и брезгливость по отношению к этому человеку расползались у Тони внутри, отравляя для него всё вокруг.       Находится рядом сейчас было трудно, так что друзья быстро распрощались. Каждый пошёл своей дорогой. Стив направился на встречу с мерзким человеком. И пускай настроение у него хуже, чем до разговора, ближайшие несколько часов он и не вспомнит о Тони.       Тони повезло меньше. Он принимал всё слишком близко к сердцу. «Мне плевать, это его жизнь и она меня не касается», — уверял он себя, но оглядываясь на пройденный путь, с горечью понимал, что врёт сам себе. Хотелось бы проще к этому относится, но это просто невозможно, когда речь идёт о ком-то, кто настолько дорог. Он боялся за Стива, но страх был меньше, чем второе чувство. Это второе чувство Тони едва заметил сам в себе, настолько оно было призрачно, но именно оно являлось причиной всех проблем. Этому чувству, поселившемуся в груди у мужчины, не было имени, и, Тони так и не понял, как оно проявлялось. Он всё так же любил Стива. Но что-то теперь было иначе.       Ни Стив, ни Тони не были виноваты. И всё же сердце Тони разрывалось от этого страшного безымянного чувства. И если бы Тони мог, он бежал бы от такого человека настолько далеко, насколько это возможно. Но он не мог. Был привязан к человеку, и, как верный пёс, за что презирал себя, сидел у ног и терпел. Рычал, иногда кусался, но не уходил.       — Я смирюсь, — сам себе сказал Тони, и, не в силах больше контролировать истерику, заплакал.