Детская игра

В пугающей тишине во время поездки в лифте мозг Питера прокручивает лишь одну мысль: «они ненавидят меня». «Неразумно говорить себе это, когда это явно не так», — пытается успокоить себя он. Люди, которые его ненавидят, не станут тратить свое драгоценное время на его поиски под дождем. Люди, которые ненавидят его, не будут сидеть в той же луже, что и он, просто потому что считают, что это заставит его чувствовать себя лучше (так оно и было). Люди, которые ненавидят его, не будут успокаивающе сжимать его плечи, взъерошивать его волосы и прижимать к себе так, словно слишком напуганы, чтобы отпустить вновь. Они его не ненавидят. Это не так. Но существует какая-то подсознательная часть Питера, которая напоминает ему, что эти люди — технически знаменитости. Кто знает мотив их действий? Могли ли они предоставить ему всю эту заботу для привлечения внимания прессы, или они делали это от чистого сердца? А имеют ли все их поступки какое-либо значение теперь, когда они все узнали? Нет. Нет. Он не может позволить своему разуму разрушить все, что было выстроено их совместными усилиями. Даже если он всего лишь очередная уловка для привлечения внимания общественности. Он не позволит своей собственной неуверенности разрушить шанс получить настоящую семью, в которой он чувствует себя желанным. Но он не сказал им, что он Человек-Паук… Как ты мог так поступить с нами, Питер? Нет. Они совсем не такие. Они все понимают. Так ведь? А что, если ты умрешь? И я буду сидеть здесь… ждать тебя… даже не зная… даже не подозревая! Почему ты так поступил со мной? Они хорошо разбираются в тайных личностях. Они понимают, что он сохранял все в секрете, потому что пытался защитить тех, кто ему дорог, хотя в итоге… Единственный человек, которого он любит больше своей жизни, — это тот же самый человек, который выгнал его на улицы Нью-Йорка после ситуации, похожей на эту. Но они-то всё понимают. Так ведь? Лифт резко останавливается, и двери открываются, правда, за ними не общая гостиная, как он ожидал, а лаборатория Тони. В такой напряженной тишине Питер, кажется, слышит собственное сердцебиение, будто сердце бьется прямо рядом с его ушами. И, к сожалению, ситуация совсем не похожа на уютную тишину, когда все просто наслаждаются присутствием друг друга и занимаются своими делами, — это та тишина, когда все просто ждут, чтобы кто-то нарушил ее, хоть все и слишком боятся сделать это. Это та самая тишина, от которой его сердце колотится, как ненормальное, а желудок скручивается в тугой узел, а руки просто трясутся и… Он сжимает ладони в кулаки, а потом разжимает, удивляясь при этом тому, как сильно подрагивают его пальцы. Питер направляется прямиком к самому дальнему от остальных месту, просто потому что не может справиться с их… разочарованием в их глазах. — Мы вовсе не ненавидим тебя, ты же знаешь. Внезапная фраза Клинта заставляет его запнуться и остановиться на полпути. Лучник снова готовится что-то сказать и медленно садится при этом на подлокотник дивана: — Я практически слышу, как в твоей голове беспорядочно работают шестеренки, Пит. А у меня самый плохой слух из всех в этой башне. Сэм негромко фыркает с пола, сидя рядом с ним со скрещенными ногами, чью позу затем повторяет и Наташа. Тем временем Тони вновь запрыгнул на стол, словно один из тех выскочек в школе, кто всегда относился с равнодушием к замечаниям учителей, и Питер с удивлением замечает, что ноги Старка не достают до пола. А вот Клинт по-прежнему не сводит с него глаз. — На самом деле я не могу сказать, о чем ты думаешь, но я могу предположить, что ты накручиваешь себя, считая, что мы возненавидим тебя. За то, что не сказал нам, что ты Человек-Паук. И ты думаешь, что теперь, когда мы знаем, мы будем… не знаю… Вышвырнем тебя отсюда или что-то в этом роде? Так ведь? Насколько я прав? Все его мысли — одна сплошная путаница, каждая из которых противоречит другой, и поэтому Питер даже не знает, насколько прав Клинт, потому что на самом деле не понимает, о чем думает. Именно из-за этого все слова, которые он произносил, застревали у него в горле. — Честно говоря, Пит, мы просто хотим знать, почему ты сбежал. Это все. Но в том-то и дело, что Питер сам толком не знает, почему сбежал. Как будто все произошедшее просто наслоилось, ведь в тот момент, всего час назад или около того он мысленно вернулся к тому моменту, когда тетя Мэй смотрела на него через свои очки для чтения в металлической оправе в тот вечер, и ему казалось, что все вокруг него начинает сужаться, наваливается сверху, сердце бьется, давит на грудную клетку, давит, давит и просто… Тони моментально оказывается рядом с ним, его рука маячит где-то рядом с бицепсом парня, но он не осмеливается прикоснуться к нему. — Дыши, Питер, — мягко говорит он, и Питер хмурится, потому что он дышит, но, О… Боже, все происходит слишком быстро, слишком, и это его просто убивает и… — Питер, — снова говорит Тони, но его слова доносились словно из-под толщи воды. — Питер, у тебя приступ паники. Правда? — Можно я до тебя дотронусь, Пит? Питер едва ли слышит его. Ему все больше кажется, что он под водой, погружается все глубже… глубже… глубже… А потом кто-то прижимает его руку к чему-то теплому, и Питер сквозь собственные хрипы, разрывающие его грудную клетку, замечает, как поднимается и опускается чья-то грудь под его ладонью. — Дыши вместе со мной, Питер, — шепчет где-то голос Тони. Он пытается это сделать. На самом деле, он правда пытается. Но это так… так тяжело, и он продолжает падать глубже, и все уходит дальше под воду… и глубже… и глубже… Затем он ощущает чье-то присутствие с другой стороны, до боли знакомое, и это возвращает его в то время, когда он лежал на прохладном асфальте того переулка, а боль мощными волнами пронизывала его ребра и живот, что-то теплое стекало с затылка, и Клинт тогда провел рукой по волосам, показав окровавленную руку Сэму, который беспокойно разглядывал юнца из-за плеча лучника. Питер втягивает воздух, но от этого у него еще сильнее кружится голова. — Питер, — раздается голос Клинта, — Пит, малыш, можно тебя коснуться? — Я не м’лыш, — выдавливает из себя он. Его голос слабый и хриплый, но Питеру кажется, что он улавливает улыбку Клинта. — Ты будешь в порядке, — повторяет он снова и снова, словно пытаясь убедить самого себя, а не только Питера, — просто дыши. Сосредоточьтесь на дыхании в такт с Тони. Но вместо этого Питер просто падает на Клинта, и мужчина, нисколько не колеблясь, обхватывает Питера руками, прижимая его ближе к груди, защищая его от всего дурного, и на этом все завесы и барьеры Питера, которые он так долго выстраивал, рушатся. И тогда он внезапно всхлипывает. — Мне жаль, мне так жаль, простите меня, — говорит он, и голос его дрожит от нахлынувших на него эмоций, — мне очень жаль. Извини. — Эй, эй, эй, — шепчет Клинт. — Я вовсе не злюсь. Клянусь, малыш, никто из нас не злится за то, что ты нам ничего не сказал. И никто из нас не злится, что ты убежал. Честное слово. — Я просто… мне так ж… — Честно, малыш, — повторяет Клинт, на этот раз уже тверже. — Никто из нас не злится на тебя. — Я бы назвал их взаимодействие очаровательным, если бы не чувствовал себя так плохо сейчас, — шепчет Сэм Наташе где-то поблизости, и несмотря на неприятные ощущения в горле и груди, Питер начинает улыбаться. Может быть, только может быть, они говорят правду. Может быть, его больше не вышвырнут на улицу. Может быть, они не злятся на него за то, что он не рассказал им, что он Человек-Паук. Может быть, они и не злятся, что он сбежал. Боже, как же неловко. — Нет, это не так, — говорит Тони из-за его спины, и Питер усмехается, потому что по закону жанра, он это, конечно же, говорит вслух. В конце концов ему удается сдержать слезы, и он отрывает голову от плеча Клинта, радуясь, что рубашка мужчины уже настолько мокрая, что его слез никто не увидит. Он снова извиняется, так быстро, что это больше похоже на рефлекс. — Перестань извиняться, — отвечает Клинт, и Питер выдыхает со смешком. — А я… я должен буду сказать остальным? — Нет, Пит. Они узнают только тогда, когда ты захочешь. Мы можем это обещать, — говорит ему Сэм, и эти слова заставляют парня выдохнуть с облегчением. Слава Богу. Ох, слава Богу. Теперь он чувствует холод от своей промокшей под дождем одежды, которая мешком висит на его теле, словно к нему привязали огромную глыбу бетона. Они не переодевались после того, как выпили горячего шоколада в луже, потому что слишком уж хотели во всем разобраться. И ни у кого даже нет сомнений, что кто-нибудь да заметит лужи воды, которые они повсюду налили, поэтому Питер решил, что пойдет переоденется. — Я надеялся, что кто-нибудь это скажет, — беззаботно фыркает Сэм, вставая с пола. — Мне кажется, я отморозил себе член. — Перестань говорить о своем члене в присутствии ребенка, — тут же шипит Наташа. На что Сэм тихо смеется и исчезает в лифте.

***

Наташа выскакивает из вентиляции как раз в тот момент, когда Клинт стягивает через голову мокрую рубашку, и звук ее ног, коснувшихся пола, заставляет его отшатнуться назад, вскрикнув. — Разве ты не слышал, что я ползла? — удивленно спрашивает она. — Нет! Какого хрена?! — он комкает мокрую рубашку и швыряет ей в лицо так, что шлепок мокрой тряпки об кожу отчетливо слышится по всей комнате. — Ты не можешь так поступать с человеком, когда он беззащитен и уязвим, предательница! — Надень уже рубашку. Твое… мужское тело выглядит странно. — Ты так говоришь, будто мое тело не должно быть мужским. — То есть слово «странно» тебя не беспокоит? — Не все женщины могут испытывать мучительное влечение к моим отточенным кубикам, не так ли? Наташа тихо фыркает: — Отточенным? Спорно. Он закатывает глаза и выходит из комнаты, чтобы найти сухую рубашку в гардеробе. Когда он возвращается, Наташа уже сидит на его диване, а ее все еще влажные волосы теперь собраны в высокий конский хвост, а не висят на плечах, оставляя мокрые следы на рубашке. — Нам нужно поговорить, — говорит она ему. — Что это? Сеанс психолога? — Серьезно, Клинт. Внезапно его сердце забилось чуть быстрее. Такое ощущение, что он снова сидит в кабинете директора и ждет наказания. Клинт садится на диван напротив нее и упирается локтями в колени, чтобы хотя бы казаться беспечным. — Ничего такого, Клинт. Я даже отсюда слышу, как ты волнуешься, — начинает она, и когда Клинт ничего не говорит, продолжает, — Просто… поведение Питера меня беспокоит, его реакция… С ним что-то случилось, что-то связанное с его тайной, его Альтер-эго, это ведь очевидно, да? И я не думаю, что мы и дальше должны сидеть сложа руки. Это не имеет смысла. — Нет. В плане… да, я тебя понимаю. Даже при одном упоминании того, как Питер задыхался и рыдал, уткнувшись ему в плечо, сердце его сжимается от невыразимой боли. Это был первый раз, когда Питер по-настоящему позволил ему вторгнуться в его личное пространство, и, хотя его до ужаса коробит, что все это произошло в такой ситуации, Клинт не может сказать, что не рад тому, что ребенок, наконец, доверился ему немного больше. Важность прикосновений часто недооценивают по мнению Бартона. — Думаю, мы должны оставить это на сегодня. Давить на него сразу после приступа — не лучшая идея. Нам стоит накормить ребенка и дать ему возможность успокоиться и вздремнуть, прежде чем мы коснемся этой темы, понимаешь? — спрашивает он, — И… возможно, нам стоит рассказать об этом остальным. Конечно, если Питер этого захочет. — Именно это я и хотела сказать, — Наташа встает, рассеяно дернув плечом. — Давай я высушу тебе волосы, и потом мы еще поговорим об этом. Меня раздражает, когда ты весь такой мокрый. Джарв, сделай нам одолжение и расскажи Тони и Сэму о том, что мы обсудили, пожалуйста. — Конечно.

***

Несмотря на все, что произошло всего несколько часов назад, ужин, к всеобщему удивлению, не становится неловким. Они едят спагетти, и этого уже достаточно, чтобы в комнате не было тишины, потому что Клинт никогда не оставался чистым после еды, а Тор все еще пытался понять, из чего и как приготовлено каждое блюдо. Если кто-то и замечает, насколько Питер отстранен от остальной команды, то никак это не комментирует, в конце концов, нет ничего необычного в том, что ребенок спокойно ест посреди шумной болтовни. Сэм иногда украдкой кидает на него взгляд. Теперь, когда Питер полностью высох, он уже не выглядит таким несчастным, как раньше. Его волосы стали пушистыми, а щеки — розово-красными от температуры на кухне. И его взгляд стал менее тревожным и более спокойным. Стойким. Тем не менее Сэм не обманывается этим, потому как работа послевоенного психолога сделала его менее наивным. Он может видеть затянувшееся беспокойство и внутренний конфликт просто через язык тела ребенка — то, как он сжимает свою рубашку под столом, глядя на поверхность, словно в каком-то трансе, как будто он глубоко задумался, — это оба признака того, что у него в голове идет настоящая битва. Затем Сэм замечает Баки, который оторвался от разговора на другом конце стола и оглядывает парня с головы до ног. Нет никаких сомнений, что он понял, что что-то случилось, он всегда был очень хорош в чтении языка тела своих друзей. — Ты что-то притих, Пит, — замечает он. Питер даже не смотрит на него. — Разве? — Хмм, — солдат обводит его взглядом, выискивая что-то у него на лице. И в этом жесте есть что-то сродни материнской заботе, как бы нелепо это ни звучало. — Ты, конечно, тихий, но не настолько. — Возможно, — вяло промямлил Питер. Баки терпеливо продолжает: — Хочешь, чтобы я не лез к тебе с расспросами? Питер только пожимает плечами. — Наверное. Запихивая в рот очередную порцию спагетти, Баки тоже пожимает плечами. Сэм же предполагает, что Баки все равно не оставит эту тему, пока не докопается до истины. Хоть он и не знал Барнса так долго, как Стива, но это было очевидно. После ужина Сэм хотел было отправиться на поиски Клинта, но его останавливает Баки в коридоре за общей гостиной. Его волосы зачесаны назад в аккуратный конский хвост, а его лицо покрыто синевато-зеленой маской с запахом мяты. Поверх его худощавого тела накинута одна из старых толстовок Стива и пара боксерских трусов. Конечно, это не тот стиль, который Сэм ожидал бы увидеть на суперсолдате, но все могут удивлять, не так ли? — Что, человек не может заботиться о своей коже? — Я смотрю на тебя не поэтому. Зачем ты меня остановил, Бакс? Баки почесывает затылок — у него такая нервная привычка. — Ты же знаешь, что с Питером что-то не так, — говорит он. Теперь Сэм ожидает, что суперсолдат начнет расспрашивать о самочувствии Питера, хоть он и предполагал, что тот просто отправится на поиски мальчика сам. Баки нечасто заводит с ним разговор — вообще-то, с кем угодно (кроме Стива). — Да, знаю. — Могу я узнать? Сэм хочет рассказать ему — правда, хочет, — но это не его дело. Ни за что на свете он не предаст доверие ребенка, особенно когда они уже так далеко продвинулись. Он держится подальше от всего, что могло бы скомпрометировать его отношения с Питером, особенно когда они такие хрупкие уже благодаря недавним событиям. — Эм, нет. Прости. — Ничего. Я это уважаю, — Баки рассеянно поправляет резинку на волосах. — Просто я немного волнуюсь. Я знаю, что на самом деле он не… — Барнс делает паузу, чтобы обдумать свои слова. — я не знаю… не самый общительный человек в мире, но обычно он не такой… подавленный. Понимаешь, о чем я? — Все в порядке, Бакс. Ты скоро обо всем узнаешь. Когда Питер будет готов к этому, они все будут готовы. Он не собирается рассказывать всей команде о последних событиях, пока Питер не даст им зеленый свет — самые важные части нынешнего этапа восстановления отношений — это доверие и общение. Действовать за его спиной ради того, чтобы успокоить остальных, — значит предать данное им обещание. Однако это не значит, что они не собираются говорить об этом. Джарвис сказал ему, что Клинт и Наташа предложили дать парню передышку, прежде чем они углубятся во все произошедшее с ним, но они ни за что не оставят эту тему полностью. Им просто стоило дать Питеру время. — Порядок, я уважаю это решение, — мягко говорит Баки. Он никогда не вмешивался в чужие дела, и за это Сэм ему бесконечно благодарен. — Я думаю, что пойму все куда лучше, когда придет время — только не жди, что я буду меньше беспокоиться о Питере сейчас. Но все равно спасибо. — Нет проблем. Суперсолдат осторожно дотрагивается двумя пальцами до своей щеки, а затем отводит их в сторону, чтобы проверить, засохла ли маска. Он делает забавную гримасу и фыркает. — Я не должен дать ей полностью высохнуть, если, конечно, не хочу быть, как Халк. Увидимся. Сэму даже не нужно ничего говорить, потому что мужчина уже уходит, направляясь к лифту гораздо быстрее, чем обычно. И Уилсон может только гадать, действительно ли маска улучшит его кожу или нет.

***

— Мне очень жаль. Клинт, наполовину заполнив две чашки своего знаменитого домашнего молочного коктейля со вкусом «Орео», снимает руку с кнопки включения блендера и с легким расстройством смотрит на Питера. — Я думал, мы уже все обсудили. — Знаю, — оправдываясь, говорит Питер. Он держит банку взбитых сливок в одной руке, готовясь залить ими молочный коктейль, который так терпеливо ждет. — Я просто хотел убедиться. На всякий случай. — На всякий случай, — повторяет Клинт. Он возвращается к смешиванию молочного коктейля, чтобы убедиться, что соотношение кусков Орео к жидкости почти идеально, прежде чем заняться поиском двух подходящих по размеру стаканов, которые подойдут, как к их напиткам, так и к взбитым сливкам, которые скоро нальет Питер. Добившись успеха, он наливает Питеру стакан и пододвигает его к нему через стойку. — Лови. Он настолько вкусный, что ты пальчики оближешь, клянусь тебе. Питер встряхивает бутылочку взбитых сливок и начинает украшать свой молочный коктейль так красиво, что Клинт задается вопросом, как много он практиковался. — Ты профессионал в области взбитых сливок, — выдыхает он с преувеличенным благоговением, взяв бутылочку и покрывая свой собственный молочный коктейль завитком, не столь красивым. — Научи меня, О Великий Джедай. Но Питер только громко фыркает в свой молочный коктейль через трубочку, и Клинт нежно улыбается. — Уверен, ты хочешь кое-что узнать. Клинт хмурится, его губы пока едва касаются собственной соломинки. — Насчет чего же? — Почему я… испугался. Ранее. О, Клинт не ожидал, что Питер начнет этот разговор, но не может сказать, что это не к месту. Более того, это хороший знак, что Питер хочет открыться, а они даже не давили на него. — Ты не обязан, ты ведь знаешь? — спрашивает он и делает глоток своего молочного коктейля, просто чтобы немного снять напряжение в воздухе. — Я хочу, — говорит Питер. Он осторожно ставит свой молочный коктейль на столешницу, так как до сих пор выпил лишь каплю, и приподнимается, чтобы сесть на место рядом с Бартоном. — Это… не такая уж сложная и длинная история. Скорее наоборот. История действительно оказалась короткой, ведь Питер не слишком вдавался в подробности. Тем не менее, когда Паркер закончил, Клинт чувствовал себя так, словно постарел на десять лет вперед. И он даже касается своего лица, чтобы проверить, а не появилось ли новых морщинок. На середине рассказа ему пришлось взять Питера за руку, чтобы поддержать, и он не отпускает ее даже сейчас. Первым к нему приходит шок. Он скручивает его живот неприятной болью. А затем на его место приходит гнев — бушующий, бурлящий, кипящий гнев, который выплескивается наверх, словно лава из кратера, и поджигает все вокруг, потому что кто, черт возьми, так поступает со своим племянником? Кто может просто спокойно сидеть дома, зная, что его ребенок голодает? Кто, черт возьми, может спать по ночам, зная, что ребенок, о котором они поклялись заботиться, находится на улице? — Клинт, — говорит Питер, — Клинт, моя рука. Он смотрит вниз и с бьющимся сердцем замечает, что начал сжимать руку Питера так сильно, что на его руке начинают расплываться синяки. Клинт стремительно отпускает ее, словно обжегся. — Мне очень жаль, — говорит он дрожащим голосом. — Мне так жаль, Питер. — Клинт… — Нет, Пит. Мне очень жаль, что тебе пришлось пройти через все это дерьмо. Мне жаль, что твоя гребаная тетя устроила такой беспорядок в твоей жизни. — Но это моя вина! — кричит Питер, ломающимся голосе, и его эмоции настолько сильны, что Клинт сразу же замолкает. — Это моя вина, что она так плохо отреагировала. Мы… она потеряла дядю Бена и… и в ту ночь, когда его застрелили, ей позвонили после того, как он… и она была так… так напугана и… И… О… Боже, Клинт. Почему же… почему я ей не нужен? На этот раз Клинт ничего не говорит, а просто обнимает мальчика и позволяет ему плакать в его плечо во второй раз за этот день. Каждый всхлип, раздирающий тело мальчика, посылает волны боли по сердцу Клинта, заставляя его дышать с большим усилием. Боже. Боже. Когда же этот ребенок получит передышку?