Ночь разрывается

The ghost of you is close to me.

Ночь разрывается на предсмертные стоны и кроваво-алые вспышки неба. Вокруг упиваются хаосом, словно вином, носятся в безумном поиске мертвых. Это уже третья жатва, но Марк по-прежнему содрогается при виде этого дикого действа – бесконтрольного, беззаконного совершенно – и чувствует, как внутри разливается ледяная смесь отвращения и ужаса. Его приглашают присоединиться к пиру, но он не в силах сдвинуться с места, лишь мотает головой. – Ты привыкнешь, – говорит ему Гвин, когда после первой битвы Марка буквально выворачивает наизнанку – слишком много крови, слишком много трупов для его шестнадцати лет. Гвин осторожно отводит разметавшиеся по лбу светлые пряди, приподнимает за подбородок, заставляя заглянуть в глаза. – Ты чересчур нежен, Дитя Сумерек. Здесь таким тяжело. Но ты привыкнешь, я обещаю, – он еще несколько секунд вглядывается в лицо Марка, будто хочет удостовериться, что тот понял и принял сказанное, и лишь затем отпускает. Марк не хочет привыкать. Не хочет упрямо и безнадежно, но с каждой новой ночью с глухим отчаянием осознает, что, в сущности, не имеет никакого выбора. Он сжимает кулаки с такой силой, что на ладонях остаются следы от ногтей, но даже боль не приносит отрезвления. Она вообще в последнее время затупилась; кажется, что он просто перестает чувствовать что-либо. Еще месяц назад он не отказался бы от такого подарка, но сейчас это страшно. Марк не хочет не чувствовать. Вдруг совсем рядом приглушенные сырой землей шаги. Марк отшатывается – инстинктивно, так быстро превратившееся в привычку действие. И сталкивается с острым взглядом разноцветных глаз. – Испугался? – с усмешкой интересуется их обладатель. – Вовсе нет, – в Марке просыпается врожденная гордость. Тем более что бояться абсолютно нечего. Напротив него юноша не сильно старше его самого. Худой, даже хрупкий, с волосами цвета моря. – Ты мне нравишься, – второе, что тот произносит с того момента, как впервые увидел Марка. Все вдруг становится беспричинно просто, и Марку кажется, что сквозь густой сумрак неба и кровавые полотна облаков он снова может видеть звезды. Чувствовать. Сначала Марк считает Кирана подарком судьбы, а себя – недостойным, случайно поймавшим то высшее, запретное. Но вскоре он понимает, что не снисхождение и не мимолетное увлечение со стороны Кирана делают происходящее реальным. – Ты нужен мне. Нужен больше воздуха и воды, больше ветра и звезд, – Киран выдыхает это в его губы и еще крепче, до синяков, вцепляется в плечи. У него в глазах желание и там, глубоко, спрятанный на самом дне, – страх. Слабые по одиночке, лишние, они прилагаются друг к другу, как две стороны одной монеты, и оказываются сильными. Сильными и равнодушными к насмешкам, которые, впрочем, сыплются все реже и осторожнее. Нет, Марку не прощают бегущую по венам кровь нефилимов, а Кирану – царственное происхождение. Такое не прощают. Просто перестают обращать внимание. И от этого легче. Им хотя бы немного легче. Ночь разрывается на тысячи поцелуев и прикосновений. – Ты прекрасен, – шепчет Киран, пока его пальцы нежно, почти невесомо бегают по плечам и спине Марка, обводя, обрисовывая каждый тонкий шрам, что он получил в подарок от Мелиорна. Марк не спорит, хотя и считает Кирана в десятки, в сотни раз прекраснее себя. У него кожа серебрится в лунном свете, без единого изъяна. Пусть изгнанный, проданный, Киран остается принцем и сыном короля, и потому неприкасаем. Он не боится боли; если бы мог, без колебания забрал бы всю боль Марка себе. Но он не может. Лишь повторяет раз за разом, каждую ночь: – Ты прекрасен. В отдельные дни Киран бывает не в настроении. На все вопросы отвечает коротко, если вообще отвечает. Он становится другим – резче, острее, весь абсолютно, от скул и локтей до взгляда и движений. Он становится грубее и всегда берет то, что хочет. Без прелюдий, без всякой романтики, оставляет на коже следы укусов, синяки и царапины, и Марку трудно поверить, что те же губы и пальцы могут скользить плавно по всему телу и заставлять его задыхаться от удовольствия. В такие моменты Киран пугает его. Мелькает мысль, что окружающий хаос живет и внутри них самих. В отдельные дни Киран говорит ему странные вещи. Не комплименты и не оскорбления, но что-то настолько очевидное, что это никогда не произносят вслух. Что-то, что нельзя подделать. – Ты сломанный, – замечает Киран и встает на ноги. Марк остается лежать, рвано дыша, все еще чувствуя тепло чужого тела на своем. – Не больше, чем ты, – он тоже поднимается. – Нет, больше, – Киран чуть качает головой и вдруг хватает его за руки. – Позволь мне помочь тебе. Позволь починить. – Мне не помочь. Но ты можешь попробовать, – Марк улыбается грустно и тянется к его губам. Чувствовать. – Я люблю тебя, – говорит Киран. Марк верит. Фэйри не могут лгать. Ночь разрывается на слова шепотом. – Что ты все бормочешь? – раздраженно спрашивает Киран. – Неважно. Для Марка это слишком сокровенно, чтобы делиться с кем-либо, даже с Кираном. Ставшее уже традицией, личное, нетронутое. Пять имен, которые он повторяет каждый ночь, когда засыпает, и каждое утро, когда только открывает глаза. Пять имен, в которых для него воплощается весь тот мир, что за гранью досягаемости. Пять имен: Джулиан, Ливви, Тай, Дрю, Тавви. – Неправда. Для тебя это важно, я же вижу. Марк сомневается несколько мгновений, потом все же решается спросить: – Ты скучаешь по своей семье? – Семье? Нет. Они по мне не скучают, так почему я должен… – Киран замолкает, замечая, как болезненно выдыхает Марк. – Так в этом проблема? В семье? – Это не проблема, просто… Они все, что у меня есть. Было. – У тебя есть я, разве этого мало? Но когда меня не будет рядом, станешь ли ты также шептать мое имя звездам, Марк Блэкторн? – Киран, я… – Марк колеблется, сам не знает почему. И чувствует, что пока не готов дать ответ. Возможно, никогда не будет готов. – Забудь, – бросает Киран и направляется прочь. А потом все переворачивается резко, словно кто-то крутанул песочные часы, и время потекло в другую сторону. Марк вцепляется в этот, кажется, последний шанс вернуться к родным, держится за хрупкую ниточку, связывающую два мира. Он выныривает на поверхность, зная, что больше никогда не позволит затащить себя обратно. Не теперь, когда он услышал твердый, взрослый голос Джулиана, в котором тот тщательно скрывает мольбу: – Ты нужен нам. Ты нужен мне. Марк сшивает вместе рваные лоскутки ночи, и на них вместо разноцветных звезд фэйри блестят только бледные, едва различимые лос-анджелесские звезды.