***
Забавный солнечный Лучик улегся на клавиатуру его компьютера, может потому, что она теплая, или ему нравится рельефность клавиш. Арсений прогонять кота не собирается, не может он обидеть эту милую мордашку с маленьким розовым носиком и длинными белыми усами. На экране монитора висел чистый лист Ворда, а в самом начале мигал курсор, призывая уже начать писать. Попов гипнотизировал его, склоняя голову то влево, то вправо, левой рукой поглаживал за ушком кота, что медленно засыпал, а правой периодически водил мышкой, чтобы монитор не погас окончательно, и компьютер не ушёл в спячку, как другой черный кот, что спал на подоконнике где-то с обеда. Для него писать — значит жить, а не писать — значит доживать. Если Арсений за день не написал ни строчки, значит день прошел впустую. У него уже полгода прошло зря. Вдохновения попросту не было, а ведь через неделю заканчивается срок сдачи в редакцию первых пяти глав, каждая из которых должна быть не менее тридцати страниц. Да он был писателем, очень даже неплохим, по мнению многих критиков. Его прошлый детективный роман зашел довольно хорошо, раскупали его на ура. И вот сейчас Попов решил замахнуться на любовную историю, так как редактор уверил его, что подобное раскупается куда лучше. И вроде как все понятно и просто, только вот ни одного предложения за полгода он так и не написал, а ведь аванс, что получил, уже потратил почти полностью. Звонок в дверь раздался неожиданно, на что Арсений вздрогнул. Вопрос, кого принесла нелегкая, тут же возник в его голове, потому что кому он, собственно, понадобился. Попов жил один в маленькой квартире с единственной комнатой и в компании двух очаровательных котов. Уют приносили только милые животные, что мурлыкали, урчали, терлись об ноги, руки и даже лицо. Все остальное в его квартире было уныло-серое, но нужное: холодильник, диван, стол. За дверью был кто-то очень настырный: незваный гость все продолжал жать на звонок. Даже Лучик удивленно посмотрел на дверь, а Черт так и спал дальше, не удостоив их своим вниманием. Попов выдыхает, поднимется и идет в коридор, устало потирая переносицу. Спрашивать, кому понадобился, не стал, просто посмотрел в глазок. Там была видна только гулька, но неожиданного гостя он узнал сразу же, поэтому молча открыл дверь. — Здоров, Арс, — влетел в квартиру Матвиенко, на ходу скидывая обувь и куртку. Арсений кивает, закрывает дверь и плетется на маленькую кухню, чтобы сварить кофе незваному другу, — у меня к тебе деловое предложение, — говорит Сережа, что шел за ним. Попов приподнимает бровь и достаёт турку, а мужчина усаживается на одну из табуреток, — я буду участвовать в конкурсе, и мне нужна модель, — Матвиенко щурится, рассматривая хозяина квартиры с ног до головы, — ты подойдёшь, — уверенно сказал он. Сергей был фотографом и в силу своего характера пытался протолкнуть собственное творчество везде. — Какая тема? — спрашивает Арсений, оперевшись о столешницу. — Однополая любовь, — спокойно говорит Матвиенко, запихивая в рот засохшее печенье, что стояло на столе в небольшой вазе как раз на подобный случай. — А я тут причем? — возмутился Попов, пребывая, совсем немного, точнее очень даже много, в шоке. — Ну, ты похож на пидора, Арс, — ответил Сережа, с удовольствием пережёвывая очередное печенье, — найду ещё одного такого, — спокойно продолжает он, — пообнимаетесь немного, и готово, — пожал плечами он. — Нет! — резко говорит Арсений, — Я не гей и ни с какими мужиками обжиматься не буду! — он так зол на друга за эти глупые намеки на его нетрадиционную ориентацию. Злость клокотала в груди, заставляя сжимать и разжимать кулаки то ли в попытке успокоиться, то ли с желанием врезать кому-нибудь хорошенько и закрыть этот вопрос. — Да я сфоткаю, так что лиц не будет видно, — говорит Матвиенко, поднимаясь с табуретки: не понравилось ему, как Арсений покраснел от злости. — Я тебя сейчас ударю, — зло говорит Попов, скрипя зубами, — и не посмотрю, что мы друзья. Сережа решил ретироваться, на всякий пожарный, из квартиры разъяренного писателя. Он быстро хватает вещи и буквально выбегает на улицу, крикнув напоследок, что всё это только шутка. Не думал Матвиенко, что очередная такая забава может настолько взбесить его друга. Арсений поворачивает замок на двери и идет ванную комнату, чтобы умыться и окончательно успокоиться. Он сам не до конца понял, почему так разозлился на лучшего друга, ведь за столько лет мог бы и привыкнуть. Попов был больше раздражен, что книга не пишется, а Сережа, видимо, стал последней каплей. Кофе он сварить не успел, да уже и не хотелось, потому турку пришлось убрать обратно в ящик. Рукой он теребит волосы, низко склонив голову, и тут же взглядом натыкается на пустые миски для котов. Решив накормить любимых питомцев, Арсений с удивлением замечает, что корма у него и вовсе не осталось. Последняя порция закончилась ещё утром, и Попов клятвенно пообещал сам себе сходить чуть позже в магазин, да только вот так и не собрался. Пришлось плестись в комнату переодеваться: это он может сидеть голодный, а коты такое отношение вряд ли оценят. Арс меняет растянутые домашние штаны на обтягивающие стройные ноги джинсы, а запачканную футболку на нежный свитшот, мягко почесывает за ухом Лучика, который поднялся с клавиатуры, сообщает, по большей части ему же, что скоро вернется, наскоро надевает черное пальто и ботинки, после чего выходит из квартиры, не забывая закрыть за собой дверь. Он игнорирует лифт и спускается по ступенькам с шестого этажа. На улице его встречают ветер, серое небо и такие же угрюмые лица прохожих. Арсений ежится, но пальто не застегивает, пряча руки в карманах, и неспеша плетется в сторону магазина.***
Во внутреннем кармане парки всегда можно найти простые карандаши, причем разной степени жесткости, а во внешнем кармане обычно валяются мятые сигареты и зажигалка. Антон зажимает подмышкой скетчбук, и удерживает сигарету зубами, поджигая её, прикрыв зажигалку левой рукой от ветра. Шастун идет, куда глаза глядят, жадно курит не самые дешевые сигареты, и внимательно вглядывается в каждое лицо мимо проходящих людей. Художник искал, за что бы можно было зацепиться в человеческом лике, а ещё лучше зацепить их души. Черноволосая девушка сильно разукрашена косметикой, Антон тут же отвернулся. Женщина лет сорока пяти выглядит слишком уставшей, много морщин и темные тени под глазами. Интересная, но тоже не то. Дальше взгляд цепляется за паренька-подростка с длинной блондинистой челкой, что был слишком худой, даже для Антона. Вот он художнику понравился, и Шастун почти подошел к нему, но тут же его внимание переключается на брюнета, а точнее на его пронзительные глаза. Мужчина лишь мельком посмотрел в ответ и продолжил свой путь. Антон поворачивается и смотрит в прямую спину, а потом начинает идти за ним. Брюнет зашел в супермаркет и уверенно пошел вдоль полок, пока не нашел нужные. Когда мужчина склонился над кормом для животных, выбирая нужный, Шастун смог разглядеть его лицо внимательнее. Красивый, стройный, эстетичный — внешне всё было при нём, но больше художника цепляли глаза. Выбрав нужное, незнакомец прошел дальше, в алкогольный отдел, где остановился, чтобы выбрать вино. Тогда Антон и решился подойти к нему. — Здравствуйте, — привлек внимание его Шастун, — простите, что отвлекаю вас, — брюнет поднял на него взгляд, и Антон чуть замялся, — меня зовут Антон, и я художник. Вы мне понравились, — тот приподнял бровь, — в смысле ваша внешность, и я бы хотел вас нарисовать, — на одном дыхании закончил он. — Даже не знаю, — растерянно проговорил Арсений, все ещё держа в руках бутылку красного полусладкого. — Любые деньги и время, — проговорил Шастун, открывая скетчбук на первой странице. Он достал карандаш и размашисто написал свой адрес. Конечно, хотелось бы прямо сейчас забрать этого незнакомца к себе и усадить перед мольбертом, а потом несколько часов не выпускать, но Антон вовремя вспоминает, что дома ждала Ира, — вот мой адрес, приходите, когда сможете, — он протягивает клочок бумаги, что выдернул только что, — пожалуйста, — тише добавил художник с немой мольбой в глазах. Попов не мог устоять, когда коты жалобно смотрели на него своими большими глазами, так вот и сейчас не смог перед этим парнем, который очень уж был похож на такого котенка. Наверное, поэтому он взял этот клочок и слабо кивнул ему. Художник тут же ушел, молясь про себя всем богам, чтобы этот мужчина не выкинул его адрес вместе с просьбой в ближайшую же урну. Антон до десяти вечера сидел в парке, пытаясь по памяти нарисовать лицо незнакомца карандашом. Изрисовав не одну страницу, он медленно поплелся в сторону дома, в очередной раз закуривая какую по счету сигарету. Квартира оказалось пустой, а на холодильнике прижатая магнитом висела записка. «Антон, мне кажется, что наши отношения зашли в тупик и больше не развиваются. Не вижу смысла продолжать мучить нас обоих. Я больше не приду. Не звони, если считаешь так же. Прощай. Ира»***
Арсений думал весь вечер, сидя на кухне с бокалом вина и рассматривая адрес на клочке бумаги. Это было не так далеко от его дома. Когда бутылка почти опустела, он пришел к выводу, что не такая и плохая идея. Но утром писатель опять начал сомневаться. Тот парень был такой простой, что ему хотелось доверять. По крайней мере, от него не веяло опасностью. На Сережу Арсений был все ещё обижен за неудачную шутку, а посоветоваться с кем-то было нужно. Единственные, кто был рядом с ним, коты. Попов уселся на диван и взял в руки Лучика, начал чесать его за ушком и гладить по изящной спинке, а тот в ответ на нежности урчал, прикрыв глаза. — Идти или не идти? — тихо выдохнул Арсений, глядя куда-то в стену, — Вот в чем вопрос, — второй кот тоже захотел внимания и прыгнул рядом с ним на диванчик. Писатель теперь стал гладить и Чертика, только другой рукой, — пацаны, идти или нет? — коты уставились на него, — С другой стороны, что я теряю? — пожимает плечами Арсений, а Черт мяукнул в ответ, — думаешь? — посмотрел на него Попов, — Все, решено, иду!***
Художник проснулся в приподнятом настроении. После слегка прохладного душа, он заварил себе невкусный растворимый кофе три в одном из пакетика. Сидя на барном стуле и крутясь на нем то влево, то вправо, Антон рассматривал свое жилище. Почему-то он чувствовал, что именно сегодня тот красивый брюнет придет к нему, правда объяснить это странное предчувствие никак не мог. Допив свой кофе, Шастун решил навести порядок, хотя бы видимый. Диван он решил не складывать, побоялся, что тот развалится, а вот постель застелил. Все разбросанные рисунки и наброски он сложил в большую папку, а скомканные бумажки, что валялись по всей студии, отправил в мусорку. Сил протереть пыль у него не хватило, все они ушли на наточку карандашей маленьким ножом, а потом раздался звонок в дверь. Он хотел уже проигнорировать его, как обычно, но, вспомнив про незнакомца, подорвался с места. Глазка у двери не было, а спросить, кто за ней, парень попросту не догадался. К счастью, на пороге действительно стоял тот брюнет, выглядел, правда, куда лучше, чем вчера вечером в магазине. Антон жестом пригласил его войти. — Арсений, — говорит Попов, стаскивая пальто с плеч. — Приятно, — улыбается Шастун, хлопая дверью. Арсений решил, что денег брать не будет, а пришел он сюда, чтобы найти вдохновение. Писатель подумал, что образ художника очень даже оригинален. Уж больно было интересно посмотреть на то, как живет Антон и как творит. Поэтому поспешил заверить и самого Антона, что ничего материального с него не возьмет. Попов подмечал мелкие детали интерьера, внимательно разглядывал и самого хозяина квартиры. Шастун усадил его перед мольбертом так, чтобы удобно было гостю. — Замирать в какой-либо позе не нужно, — говорит художник, вставая напротив него, — чувствуй себя свободно, мне бы хотелось видеть эмоции на твоем лице, — Арсений тут же растянул губы в улыбке, на что Шастун не смог сдержать ответную, — отлично, — кивает Антон, беря в руку карандаш, — можешь мне о чем-нибудь рассказать, если хочешь. — О чем? — неуверенно спрашивает Попов. — О чем хочешь, — кивает Шастун. Арсений чуть подумал и принялся рассказывать о своих котах, ведь о них можно говорить вечность. Художник слушал ровный голос, улыбался и прорисовывал глаза, что при дневном освещении казались голубее неба. Как пролетели три часа времени, никто из них не заметил. Попов успел рассказать несколько смешных случаев, которые произошли с его Лучиком, а потом завел разговор о своей деятельности. Шастун за это время только сделал набросок карандашом, потому что часто отвлекался на интересный рассказ брюнета, поддерживал разговор, задавая вопросы, или же просто любовался красотой собеседника. Как тот приподнимал свои идеальные брови, или как маленькие морщинки собирались под глазами, когда тот улыбался. Арсений уходить не хотел, потому что ему было комфортно в компании харизматичного Шастуна, хотя раньше подобное было только с Матвиенко. Они сошлись на том, что писатель придет завтра в то же время, чтобы можно было продолжить. У обоих на душе было тепло, будто что-то грело изнутри. Художник вечером курил и смотрел на первые штрихи будущего портрета, приходил к мнению, что хотел бы нарисовать не один портрет Арсения, и даже не только портрет. Писатель же, как только пришел домой, включил компьютер и открыл Ворд. Он решил сделать Антона прототипом своего героя. До самой поздней ночи, когда начала уже ныть спина от долгого сидения, Попов писал, не заметив даже, как написал первые две главы. На следующий день все повторилось. На протяжении трех часов один разговаривал, улыбался, шутил, смеялся, иногда задумывался о чем-то, становился серьезным, а другой слушал внимательно, рисовал, ловил каждую эмоцию и жест брюнета, восхищался его красотой и грацией. А вечером каждый думал о другом: один сидя на подоконнике с сигаретой, второй за своим романом. Так продолжалось неделю, пока полотно не покрылось ровными слоями масляных красок, и портрет не был закончен. Тогда-то его и увидел Арсений. — О боже, — выдохнул тихо мужчина, а после повернулся к художнику, что стоял за его спиной и вытирал руки об тряпку, — это великолепно, у тебя талант, Антон, — он говорил не моргая, а Шастун опустил голову, чтобы брюнет не увидел, как у того покраснели щеки от смущения: почему-то именно Попов вгонял его в краску. — Да нет, — машет головой художник, — это ты красивый, — уже тише добавил Антон, поднимая взгляд на свое творение. Картина получилось живой, но особенно хорошо получились голубые глаза, которые будто смотрели глубоко в душу. — А можно я сфотографирую на телефон? — спрашивает писатель, опять поворачиваясь к нему лицом. Антон в ответ только кивает. Прощались как-то скованно, потому что оба знали, что Арсений больше не придет сюда, больше не будет сидеть на стуле и болтать ни о чем, больше не улыбнется так ярко, и скорее всего больше они не увидятся. Художник пытался придумать повод остановить его или задержать хотя бы на полчаса, а Попов пытался придумать повод остаться, но оба так и не сумели. Вот в последний раз они смотрят прямо в глаза друг другу, а потом дверь за писателем закрывается, и никаких объятий или рукопожатий, хотя их и раньше не было, но ведь всегда хотелось.***
После того, как Арсений покинул квартиру художника, прошел почти месяц. И за этот месяц писатель опять не написал ни строчки. Настроения не было, несмотря на то, что редактор хвалил те семь глав, что он успел написать за ту неделю. Сережа, после того как они помирились, признал, что правда будет участвовать в конкурсе, а тема там просто «Любовь». Матвиенко пытался найти подходящую модель девушку, что сыграла бы пару вместе с Поповым, а самому писателю было все равно. Он все пытался вернуть свой настрой. Ему понравилось писать про бедного художника, и его любовь к натурщице, но вот вдохновения нет. Не помогали ни травяной чай, ни коты, ни красное вино, ничего. Кризис процветал, и что делать Арсений попросту не знал. Все мысли крутились вокруг его романа, а ещё вокруг Антона. Он вспоминал его перед сном, и думал о нем, когда просыпался, да и в течение дня тоже. Можно сказать, что писатель стал одержим им, но вот решиться сходить к нему не мог. Он не знал, что сказать ему, да и может, Антон о нем вообще забыл. А у художника началась депрессия. Масла в огонь подливали ноябрьские дожди, что лили за окном. В его квартире-студии было темно и серо, а по стеклу вечно стекали вниз капли. Антон курил много, прямо в помещении, и мало ел, потому что ничего не лезло. На мольберте все ещё стоял портрет Арсения. Поначалу он ждал, пока масло высохнет, а потом ему было жалко ставить картину в общую кучу. Шастун постоянно хотел смотреть на портрет, в эти глаза, на эту улыбку. За другие работы он не брался, да и новых моделей не искал. Антон постоянно сидел на широком подоконнике, курил и рисовал в блокноте. Иногда просто кисти рук, прорисовывал длинные пальцы, иногда отдельно нос, с чуть приподнятым кончиком, иногда плечи и шею. И все это был один человек, портрет которого смотрел на художника с полотна. Антон очень хотел бы увидеть его вновь. Он очень скучал по его рассказам о котах, и по тому, как он смеялся с шуток, и по тому, как мог вдруг стать серьезным. Вот только где искать писателя, он не знал. Да и кроме имени его вообще ничего не знал. Поэтому оставалось по памяти рисовать его в своем блокноте и смотреть в нарисованные глаза.***
С горем пополам Матвиенко нашел даму, что согласилась сыграть страсть и любовь с Арсением. Он арендовал студию на пару часов, сказал, что надеть и во сколько подойти. У Попова не было настроения, от слова совсем, но оно ещё больше подпортилось, когда он увидел девушку. Она была симпатичной и очень даже милой, но стоило вспомнить, что сейчас им нужно будет играть любовь, мужчину попросту передернуло, что, конечно же, заметили все. Сережа руководил процессом, командовал, ставил в позы, но выходило из рук вон плохо. Между моделями не было никакой химии, это чувствовалось на снимках. Фотограф поэтому злился и кричал, больше, разумеется, на Попова. — Ну, еб твою мать, Арс! — опять возмущался Матвиенко, — Раньше же не было проблем с фотографиями, что за хуйня? А, тебя спрашиваю? Почему ты каменный такой? — А почему ты на меня кричишь? — складывает руки на груди Арсений. Девушка рядом закатила глаза, а потом принялась разглядывать свой маникюр. — А почему ты не можешь сыграть любовь? — разводит руки Сережа, в одной из которых был дорогой фотоаппарат, — Кто из нас на актера учился? — Да пошел ты! — махнул рукой писатель и пошел к выходу, не забыв прихватить свое пальто с вешалки. — Попов! — ринулся за ним Матвиенко, забыв про девушку, — Да что не так? — спрашивает фотограф, когда догоняет его в узеньком коридоре и хватает за руку. — Она мне не нравится, — выдохнул Арсений, кивнув в сторону студии, откуда только что ушел. — Ну, приведи того, кто тебе нравится, — спокойно сказал Сережа, — только мне фотки надо через неделю сдавать. — Тому, кто мне нравится, я не нравлюсь, — сложил руки на груди писатель, отвернувшись от него. — Тому? — переспросил Матвиенко, а Попов понял, что видимо только признался в том, чего больше всего боялся, да ещё и перед другом, — А я знал, что ты гей, — заулыбался фотограф. — Я не гей! — закричал Арсений, прям ему в лицо, — Мне не нравятся мужики! — писатель хмурится, а потом тише добавляет, — Нравится только один-единственный парень. — И кто же этот парень? — с прищуром спрашивает Сережа, — Он симпатичный? А телосложение какое? — Что ты задумал? — спросил Попов, прищуриваясь в ответ. — Приведи его сюда, — говорит фотограф, — можешь даже денег пообещать, я заплачу. — Сереж, ты себя вообще слышишь? — удивляется Арсений, — Он, скорее всего, натурал, и я ему точно не нравлюсь. — Уверен? — спрашивает Матвиенко, смотря уже отснятый материал, — Это никуда не годится, — машет головой он, а потом смотрит на друга, — значит так, сейчас идешь к этому парню и всеми правдами и неправдами приводишь его сюда, а если вдруг нет, то ты мне больше не друг, — не дав вставить слово писателю, Сережа разворачивается и уходит. — Ахуеть, — выдохнул Попов в пустоту.***
Нервы на повторе гремели в наушниках. Сигарета медленно тлела в пепельнице. Между пальцами был зажат старенький карандаш, что больно давил на мозоль на среднем пальце. Антон поднимает взгляд на портрет брюнета и тяжело вздыхает, продолжая выводить губы в блокноте. Из-за музыки художник не слышал звонков в дверь. Попов подумал, почему бы ему не рискнуть, и пошел к нему, вот только дверь никто не открывал. Может быть, никого нет дома. Он решает позвонить в последний раз и пойти домой ни с чем. Именно в этот момент Шастун наклоняет голову в бок, сильно нажимает на карандаш, обводя губы писателя, и наушник выпадает из левого уха. Он хмурится и думает, что ему показалось, но решает все же проверить. Антон открывает дверь и видит писателя, что уже отвернулся к лифту. — Я думал тебя нет дома, — говорит Арсений, повернувшись сделав один шаг к нему навстречу. — Музыку слушал, — тихо отвечает Шастун, отходя в сторону, пропуская мужчину в квартиру. Попов проходит, прикрывая за собой входную дверь. Они стоят в прихожей, смотрят друг на друга, и ни один не знает, что сказать. Оба рады встрече, но позволить себя обнять не могут, ведь они друг другу никто. Арсений понимает, что сглупил, не надо было приходить. А Антон понимает, что нужно что-то сделать, чтобы удержать брюнета, не дать уйти, как в прошлый раз. Время в тишине летит очень быстро, уже минут пятнадцать прошло точно. Они сталкиваются взглядами, и у обоих проходит дрожь по телу, а конечности окаменевают, что даже рук не поднять. Что с ними обоими творится — непонятно, они сами тоже не могут объяснить, но точно знают, что происходит это, только когда они вместе. Первым не выдерживает Шастун. Он делает большой шаг вперед, резко поднимает лицо писателя за подбородок и накрывает его губы своими. Арсений опешил от такой резкости, но не оттолкнул, а обнял за талию и начал осторожно отвечать. Они перешли все разумные границы, когда их языки сплелись в танце. Попов пытался перехватить главенство в этом поцелуе, но художник не уступал, буквально трахал его рот своим языком. И писатель сдался, позволил ему вести, тем более ему даже понравилось подчиняться. Антон не мог оторваться от его губ, параллельно изучая его спину окольцованными руками. А потом сжал ладонями идеальные половинки чужой попы, из-за чего Арсений застонал в поцелуй. Шастун начал покрывать поцелуями его шею, стаскивая черное пальто. Брюнет из-за новых ощущений теряется, но голову назад откидывает, чтобы предоставить больше пространства. Художник оставляет первый засос на шее, а ниже уже не достает, поэтому, схватив его за руку, тащит в комнату. Арсений этого не ожидал, и даже чуть не споткнулся о собственные ноги. Антон толкает его на диван, тут же заваливаясь сверху. Он не может не целовать эту шею, потому что она прекрасна. Зеленоглазый, не отрываясь от неё, начал расстегивать белую рубашку по пуговке, открывая себе вид на грудь и живот писателя. Когда губы художника стали изучать его тело по миллиметру, лаская соски языком и бедра руками, Попов понял, что уже проиграл, но не сильно расстроился, потому что ему нравилось. Шастун прикусывает набухший сосок, а пальцами левой руки играется с другим, на что Арсений стонет, чуть выгибаясь в спине. — Ты прекрасен, — шепчет Антон, гладя ладонями мягкую кожу на животе и груди, — одной картины мало, чтобы изобразить всю твою красоту, — писатель, увидев восхищение в зеленых глазах, передумал возражать, а притянул его за шею к себе, жадно сминая его губы. Шастун отрывается от его губ и стаскивает с себя футболку, а после окончательно рубашку с мужчины. Художник кусает его ключицы, оттягивает кожу, одной рукой расстегивая молнию на его черных джинсах. Он запускает руку в чужие трусы, сжимает горячую плоть, наблюдая за его реакцией. Попов прикрыл глаза и застонал в голос. Антон чуть приподнимается и быстро снимает с него джинсы вместе с бельем. Он уже сам возбужден, узел внизу живота тянет, поэтому так же быстро снимает с себя штаны, ощущая полную свободу. Шаст раздвигает чужие колени, а писатель краснеет от такой позы. Зеленоглазый опускается и дует на розовую головку, придерживая рукой у основания, потом берет её в рот и начинает жадно посасывать. Арсений сжимает одеяло в кулак, кусает губы, стараясь громко не кричать, но не выходит, когда тот берет глубже. Антон работает головой, рукой перебирает тяжелые яички, вспоминает, как ему делали минет. Член писателя, кажется, увеличился еще больше, поэтому Шастун пережимает у основания, слушая жалобный стон со стороны брюнета. Он целует внутреннюю сторону бедра, не отпуская член, подкладывает под него подушку. Художник стаскивает губами пару колец, тем самым облизывая пальцы, а потом подставляет их к сжатому входу. Первый палец проходит легко, а вот на втором Арсений начинает шипеть и хмуриться, поэтому Шастун опять начинает ласкать губами и языком головку его члена. Попов расслабляется, Антон начинает двигать двумя пальцами внутри, пытаясь найти простату и растягивая одновременно. Брюнет не сразу понял, что в нем уже три пальца, но заметил, когда они исчезли. Антон, закинув длинные стройные ноги к себе на плечи, подставил свой колом стоящий член к покрасневшей дырочке. Арсений понял, что сейчас произойдет, поэтому глубоко выдохнул и расслабился. Шастун увидев, как тот прикрыл глаза, вошел резко и во всю длину, тут же замер, потому что писатель вскрикнул и явно не от удовольствия. Зеленоглазый ждал, пока тот привыкнет к его размерам, поглаживал по стройным бедрам, успокаивал. Когда Попов кивнул, он сделал осторожный толчок, а потом и ещё один. Внутри писателя было так узко и жарко, что сносило крышу, и Антон делал поступательные движения быстрее. После, скинув ноги с плеч себе на талию, Шастун навалился сверху, тем самым изменив угол проникновения, и попал по комку нервов, из-за чего Арсений выгнулся дугой под ним. Теперь художник стал вбиваться только под этим углом, да ещё и быстрее, чтобы слушать его красивые стоны. Движения стали более рваные и жесткие, а стоны перешли на всхлипы и протяжное мычание. Антон упирается рукой об жесткий матрас, продолжая втрахивать писателя в старенький диван, а другой рукой начал надрачивать ему в том же темпе. У Попова с каждым толчком сводило ноги, а перед глазами шли круги. Он царапал сначала плечи зеленоглазого, а потом сжимал простыни в кулак. Арсений давится криком, когда художник начинает яростно надрачивать ему, и кончает, пачкая свой живот и его руку. Шастун вколачивает в него бешено, прикрыв глаза, а после тоже кончает глубоко в нем, навалившись сверху. Лениво целует оголенное плечо, выскальзывает из писателя, обнимает, не собираясь никуда отпускать. Тот размеренно дышит в шею художника, не думая ни о чем. — Я хочу нарисовать тебя голым, — шепчет Антон в его темную макушку, вырисовывая пальцем узоры на плечах. Потом перекатывается с ним, укладывая писателя себе на грудь, замечает родинки по всей спине, — и это звёздное небо я тоже хочу нарисовать, — улыбается он, рукой зарываясь в волосы. Тут начинает звонить телефон в кармане черных джинс, что валялись на полу. Арсений открывает глаза, сразу догадываясь, кто ему звонит, ведь только на Матвиенко стоит эта песня. А потом и вспоминает, зачем вообще сюда пришел, резко подрывается с постели, но звонок уже завершен. Попов достаёт телефон и читает сообщение. Фотограф-хуеграф. Голубок, где тебя носит? Через полтора часа закончится аренда студии, давай шевели булками. Антон приподнимается на локтях и рассматривает голого писателя с ног до головы, отмечая про себя, что и такой вид он бы хотел нарисовать. Писатель поворачивается и сталкивает с ним взглядом. — Не хочешь поучаствовать в фотосессии со мной? — поджимает губы Арсений. — Когда? — спрашивает художник, поправляя рукой русую челку. — Сейчас, — выдыхает Попов, смотря на него с мольбой. — С тобой хоть на край света, — говорит, поднимаясь, Шастун, а потом целует его покрасневшие губы. — Только надо сходить в душ, — сказал Арсений в его губы, чувствуя, как по внутренней стороне бедра стекало белое ещё теплое семя.***
Фотографии вышли отличные. Сережа выставил шесть, где не было видно их лиц, просто сплетенные руки, объятия, ступни ног. К слову, он выиграл на этом конкурсе, потому что больше никто не осмелился выставить однополую любовь, да ещё и такую красивую. Матвиенко получил денежный приз, и много новых клиентов. А вот фото, где было куда больше, были сохранены в телефонах каждого и вставлены в общий альбом. Арсений переехал вместе с котами к художнику. Тот действительно рисовал его в разном виде, с разных ракурсов, в разном настроении. Ещё Антон рисовал Лучика и Черта, иногда отдельно, иногда с писателем. Потом все эти картины были выставлены на выставки, что были очень даже успешны, многие картины ушли в руки. Попов же успешно закончил роман буквально за месяц, и он тоже имел огромный успех у читателей. Ни художник, ни писатель не смогли бы достичь такого друг без друга. Они вдохновляли друг друга. Они как инь и янь, созданные друг для друга. Уже нельзя представить их по отдельности, да они и не смогут жить уже по-другому, потому что однажды встретились. Уже полюбили. Уже утонули в руках друг друга и точно ни о чем не жалеют.