Вторая семья

      Юпитер жила здесь уже целый год, когда получила вести. Она, как призрак, бесцельно блуждала по залам и редко баловала его своим присутствием, игнорируя любые приглашения — и, словно незваная гостья, выбирала наихудшее время для появления.       Она пожаловала внезапно. Ведомая гневом, ворвалась к нему с разбитым телефоном в руке.       Балем поднял бровь, но не стал утруждаться проявлением учтивости и вставать, когда она приблизилась.       — Юпитер, — поприветствовал он, и хриплый шепот прошелестел в огромном зале. — Ты решила почтить меня своим присутствием в конце концов.       Она не ответила, взбежав по ступеням на возвышение.       — Ты это сделал? — потребовала она ответа, замахнувшись разбитым аппаратом, как оружием. — Ты?!       Балем с ленцой перевел на него взгляд.       — Если твое примитивное устройство сломалось, существуют куда более современные и быстрые методы связи, которые я с радостью…       Юпитер в ярости закричала, отшвырнув телефон. И в следующий миг влепила Балему звонкую пощечину, легко перекрывшую эхо его голоса в зале с прекрасной акустикой.       Балем сузил глаза, поднося ладонь к лицу. За время вынужденного знакомства с ним Юпитер много чего ему говорила — и делала, но это был первый раз, когда она осмелилась перейти границу дозволенного.       — Не смей играть со мной в свои игры! — прорычала она. Ее выпученные глаза казались остекленевшими — немного безумными. — Ее убил ты, Балем? Ты убил мою мать?       Балем опустил руку, и лишь легкое подергивание бровей выдало его удивление.       — Твоя мать мертва?       Юпитер взглянула на него так, словно ударили ее. По-видимому, она ожидала признания — и будь Балем действительно виновен, она бы его услышала — и это тоже было ей известно. Известно, что, в отличие от всех своих родичей, Балем не слишком склонен ко лжи, предпочитая негромкие завуалированные угрозы. Она должна была знать, еще переступая порог этого зала, что к сему злодеянию он не причастен.       Лицо Юпитер поблекло, и она рухнула с глухим всхлипом.       — Я думала… — осеклась она, подставив руку, чтобы не удариться об пол. — Я думала, ты… кто же еще… О, господи!..       Мистер Найт, ожидавший указаний неподалеку, неуверенно перевел взгляд на Балема.       — Милорд, следует ли мне…       Но Балем только отмахнулся.       — Ступай, выясни, что случилось, — приказал он. И добавил: — О подробностях доложишь позднее.       Слуга без особой приязни глянул на Юпитер.       — Стоит ли мне удалить нашу гостью, дабы она не нарушала ваше уединение?       — Нет! — неожиданно для себя Балем ответил резче обычного, и мистер Найт моргнул — пожалуй, с недавних пор столь яркая мимика сопутствовала его верному подручному чаще, чем за все прошедшие годы. — Нет, — чуть смягчился Балем. — Нет, пусть остается.       Мистер Найт поклонился и покинул зал, с достоинством заложив руки за спину.       Еще никогда прежде Балему не доводилось утешать скорбящего, и тем паче самому принимать утешения в собственном горе. Мгновение он помедлил, возвышаясь над ней, а потом обвел взглядом в зал в поисках слуг, но нет — они с Юпитер остались совершенно одни.       Медленно он опустился на холодные, отполированные до зеркального блеска плиты подле вздрагивающей Юпитер. На миг кончики его пальцев замерли у ее волос, но после удара сердца он с осторожностью коснулся их.       — Я любил свою мать, — просто сказал он — и вспомнил ее лицо, древнее, но неизменно прекрасное, разбитое и оскверненное кровью на полу.       Почувствовав его прикосновение, Юпитер затихла, рыдания перешли в еле слышные всхлипы.       — Я тоже любила мать, — прошептала она, и ее голос надломился: — Я так сильно ее любила…       И снова захлебнулась слезами, еще отчаянней. Балем вздрогнул, сжав пальцами ее волосы. Он не забыл ту боль, подлинную агонию, помнил, как рыдал над телом матери, прижимая ее к себе, как целовал холодное лицо, умоляя открыть глаза.       Он полагал, что видит сейчас скорбь иного рода — не терзания виновного, но горечь и страх неизвестности. И все же в этом крылось что-то родное, тронувшее его, когда он с нежностью коснулся призрака королевы Абрасакс.       — Она была моей семьей, — прошептала Юпитер. — Всем моим миром…       Нечто жгучее, похожее на ревность, разгорелось в груди Балема. Он взял Юпитер за руки и поднял на колени, глядя на залитые слезами щеки. Потом прижал ладонь к мокрой щеке, вытирая дорожку слез большим пальцем.       — У тебя есть иная семья, — изрек он. — Другой мир, что тебе открыт…       Юпитер сдвинула брови и приоткрыла рот — и в этот самый миг Балем не смог сдержаться и наклонился, порывисто прижимаясь к ее губам в трепетном исступленном поцелуе — их первом. Он целовал ее так, словно пытался перекрыть ее горе, заменить его любовью к нему — лишь к нему, и никому другому. Пожалуйста…       На одно восхитительное мгновение Юпитер, горестно всхлипнув, прильнула к нему, и Балем жадно упивался поцелуем, отвоевывая и забирая себе каждое неповторимое мгновение…       Но тут Юпитер вырвалась из его рук и дернулась прочь.       — Моя мать мертва, — повторила она с ужасом во взгляде. — Моя мать мертва, и ты решил, что сумеешь заменить ее? Что вправе считать себя моей семьей?.. Боже, какой ты больной, просто сумасшедший!..       Балем стиснул зубы и поднялся на ноги. Он стоял над ней, тенью закрывая ей свет.       — Я предлагаю тебе утешение в горе, — выговорил он холодно и отстраненно. — Я предлагаю тебе покой. Предлагаю вернуться к тому, что ты потеряла. Какое из этих намерений ты пожелаешь назвать «больным»? Разве этого недостаточно, чтобы отринуть скорбь?       Юпитер мотнула головой, ее глаза остекленели.       — Ты — чудовище!.. — выдохнула она. — Ты мне отвратителен.       Балем, оскорбленный и потрясенный, шагнул к ней.       — Отвратителен? — прохрипел он. — ОТВРАТИТЕЛЕН?! Я был создан для тебя!       От этих слов Юпитер содрогнулась и вскочила на ноги.       — Ты был создал для Серафи! — упрямо отрезала она. — И она мертва, как моя мать! Ее больше нет! Она никогда не вернется!       Слова — это оружие, но сейчас они не попали в цель. Вышло так, что своим выпадом она угодила не в него, а в собственное сердце. Балем с горечью рассмеялся, протягивая ей руку.       — Но она вернулась, — торжествующе возгласил он. — Она — это ты. Ты — это она!       Юпитер пошатнулась, дыша часто и глубоко. Балем двинулся к ней и сжал кулаки, увидев, что она начала отступать.       — В глубине души ты знаешь, что с радостью приняла бы то, что я предлагаю, — прошипел он, — и ты не можешь этого отрицать! Если я — монстр, Юпитер, то кем это делает тебя?       Юпитер судорожно сглотнула, не переставая вздрагивать. И впервые, находясь перед ним, пошла на попятную — развернулась и трусливо понеслась прочь. Балем бросился за ней — руки жгло, они зудели там, где касались ее, и губы горели, как в огне… Так близко… Так невероятно близко…       Она юркнула за двери прежде, чем он успел поймать ее. И ударил кулаком по твердому металлу, ломая ногти о свою узорчатую эмблему на створке.       — Юпитер! — выкрикнул он, безнадежно всадив кулак в дверь. — ЮПИТЕР!       Но быстрые шаги стихли вдали, и Балем осел на пол — с вырвавшимся из груди тихим мучительным всхлипыванием, до боли похожим на горестное рыдание Юпитер.