Пепел

      Серое в изумрудной зелени ветвей – зверя почти не заметить, если не знать наверняка, что именно здесь он и прячется. Логовище находилось в каких-то двух шагах, и Владимира притаилась в тени деревьев, изо всех сил стискивая пальцами рукоятку верного меча. Она должна это сделать, должна защитить свой народ. Лишь она, будущая великая княжна и наследница, способна одолеть зверя.       Дракон пошевелился, и Владимира невольно вздрогнула. Какой же он огромный… Стальная шкура блестела на солнце, и лишь это выдавало зверя, ведь обычные камни не блестят. Из-под серого панциря на хребте выдавались далеко ввысь костяные иглы, каждая из которых легко могла проткнуть заморские доспехи, да и рыцаря в них. Смертоносная тварь, сейчас дракон дремал, устало прикрыв глаза цвета солнца. Но Владимира не спешила полагаться на то, что видела – она слишком хорошо знала, как хитры драконы.       Ждать дольше не было смысла. Не желая трусливо нападать за спины, она вскинула меч, шагнула на залитую солнечным светом полянку и смело крикнула:       - Выходи на смертный бой, чудище поганое!       Могучая голова дракона повернулась, глаза грозно сверкнули желтизной из-под роговых наростов. Владимира зажмурилась, ожидая огненного столба из разинутой пасти.       Однако нападения не предвиделось.       - Да что ж это такое… - обиженно и устало протянул дракон, отворачиваясь.       В своём неуклюжем пируэте он ненароком задел ноги Владимиры тяжёлым хвостом, так что она едва не упала, как подкошенная. Стоило покачнуться, как видение грядущих ратных подвигов исчезло и дракон, внезапно оказавшийся тёткой Ярославой, цепко схватил за рукав рубашки и потянул прочь из сада. От досады Владимира выпустила меч, и толстый ивовый прут так и остался лежать в густой траве.       - За ней сваты вот-вот, а она всё не наиграется, - причитала тётка, пока тащила упиравшуюся Владимиру в верхнюю клеть, где готово было уже нарядное платье, нитки жемчуга, украшенные каменьями гребни, сапоги красного сафьяна – подумать страшно, сколько всего заготовлено, а уж на приданое добра отвели и вовсе без счёта.       С силой рванув руку, Владимира освободилась и первой вбежала в покои.       - Пусти, тётка! – огрызнулась она, отбрасывая тяжкие соломенные косы на спину. – Не пойду, не пойду к ним! Пусть вон, сам князь со сватами сговаривается – им ведь меня и не надо, а только бы место потеплее занять.       Ярослава грустно вздохнула и поправила нарядный платок, прикрывая поседевшую раньше времени голову.       - Смотри, как бы князь не услышал, - предупредила она, не надеясь на успех, и даже не удивилась, когда Владимира зло фыркнула:       - А пусть слышит! Пусть всё услышит, что я говорю… У, старый чёрт!       Отпихнув босой ногой попавшийся на пути ларь, Владимира прошла к узкому оконцу и остановилась против солнца, глядя в высокое ясное небо.       Ярослава, хоть и хотела сперва отругать за непослушание, невольно залюбовалась: до чего хороша девка! Немудрено, что сватов уже второй год из самых дальних княжеств засылают, да только всем ответ един – не заслужили в своём чертоге такой красоты, нет на свете палат белокаменных, где пришлось бы ко двору ясное солнце.       Смотрела старая дева Ярослава на прелестную племянницу и страшилась – такая красота только от лукавого и даётся. Вроде бы похожа лицом на мать, да и нрав её, но уж больно холодна синева глаз да больно резок язык. В кого такая уродилась, поди знай…       Ох, подарила сестра несчастье, горем горьким отравила судьбу всем родным… Остаться бы девице на безымянном острове посреди семи морей – ан нет, повисла тяжким бременем на шее деда и тётки. И вроде бы не обидели её ни словом, ни делом, а только душа так и просится на волю, глаз ведь с неба не сводит. Чудище поганое… От чьей же ты крови, ясочка моя?       - Тётка, - окликнула Владимира, не сводя взгляда с заоконной синевы, - не выйду я к сватам, так князю и скажи. А вздумает перечить – не посмотрю, что родная кровь. Гореть ему тогда синим пламенем.       - Что ты! – в испуге всплеснула руками Ярослава. – Что ты, дитятко! Да можно ли так о деде!       - Моё слово крепкое, - отозвалась Владимира и подняла наконец на тётку суровые, до краёв полные льдом глаза. – Всё в огне сгорит.       Не прибавив более ни слова, ни вздоха, девица вышла из клети, а Ярослава осталась стоять не жива и не мертва. Но постепенно усталое сердце замедлило бег, и тогда Ярослава заметила то, что оставила на подоконнике Владимира.       Это был камень немногим меньше длани: лёгкий, ноздреватый точно прибрежные скалы, но странно гладкий, будто оплавился в кузнечном горне. Ярослава боязливо дотронулась, но тут же отдёрнула руку и наконец заплакала, дуя на обожжённые пальцы.