Клятва

— Боже… что ты… Нина! — Хельвар дёрнулся в сторону, словно обжегся. — Нина… — Оу, что такое? — Нина развела руками и как бы невзначай смахнула ткань халата с плеча. Матиас сглотнул, заметив оголившийся тёмный ореол соска. — В чём дело, дрюскель? Или же ты предпочитаешь более интимную обстановку? — Нина фыркнула, а после, дразня, подула на горящий фитиль масляной лампы. Крохотная спальня погрузилась в полумрак. Пламя на второй лампе задрожало, и Матиасу подумалось, что Нина затушит и его. Но нет, девушка смилостивилась. Он сжал челюсть. Плутовка. Гезен, эта… сердцебитка. Ей даже не приходится применять свои ведьминские уловки, чтобы заставлять его сердце гулко ухаться куда-то вниз. Шифоновая ткань, алая, как настоявшееся шуханское вино, облегала пышные формы. Складочки разглаживались на её коже, принимая форму соблазнительного тела. Волосы, спадающие на плечи влажными прядками, сладко пахли цветами. В груди внезапно разлилось волнение, а в паху — палящий жар. Он отвернулся к окну, чтобы скрыть своё неловкое смущение. Чёрное небо усеяно редкими звёздами, которые благосклонно освещают мрачное Истиноморе и не позволяют погрузиться далёким морякам в бескрайнюю тьму. Тут, на невысоком склоне горы, на её родине, Нина наконец-то расслабилась. Равка — её дом. Здесь она расцветает, как бутоны прекраснейших роз, радуется, словно каждый день праздник. А Матиас неотрывно любуется этой безбожницей и понимает, что если бы ему представилась возможность повернуть время вспять, изменить ход истории и не приносить в тот, Джель его побери, трюм ведро воды; или оставить Нину за решёткой, как остальных равкианских и не только гришей, он предал бы Фьерд снова. Снова и снова, пока вздымалась её грудь, а бесстыжий взгляд пронзал его душу и вспахивал в ней всё самое сокровенное. Послышался скрип половиц. Нина обогнула кровать и встала у него за спиной. Матиас чувствовал её земляничное дыхание на своей шее. Она любила перед сном выпивать стакан земляники с молоком. Говорила, что отказывать себе в удовольствии пользоваться благами природы — страшное преступление. — Я, конечно, никогда не против перекусить, — Нина, кажется, привстала на носочки, потому что её губы коснулись его уха. — Но я не съем тебя, если будешь хорошим фьерданцем и перестанешь от меня бегать, — она игриво прикусила мочку уха, отчего Матиас ярко вспыхнул, как костёр, подзадориваемый ветром, и развернулся. — Если бы я был хорошим фьерданцем, я бы ни за что не связался с тобой. Нина насмешливо приподняла бровь. Господи, он чувствует себя идиотом, когда находится рядом с ней. Взгляд невольно падает на капельки воды, стекающие по гибкой шее; на светло-зелёные глаза, в которых отражается бледное мерцание звёзд. У Матиаса дыхание перехватывает от одного вида этой сумасбродной девчонки. — Хозяева… — Не услышат, — нетерпеливо перебила Нина и мягко улыбнулась. Пожилые равкианцы, приютившие их на ночь за небольшую плату, располагались в соседней комнате. Тонкие деревянные стены и скрипящая тесная койка говорили об обратном, но спорить с Ниной казалось бессмысленным, поэтому Матиас просто фыркнул. Ну как же, не услышат. Нина, по всей видимости, устала ждать. Аккуратно взяла Матиаса за широкую ладонь и, управляя его послушной конечностью, вынудила фьерданца пройтись пальцами по шелковому поясу её ночного пеньюара. Подолы плавно разошлись в стороны, даря возможность насладиться красивым и самым желанным телом. Не то чтобы Хельвару было, с кем сравнивать (всё-таки жизнь солдата-дрюскеля не подразумевает наличие обширного любовного опыта), но внутри шумно полопались все шаткие струны самоконтроля. Матиас не сдержал рваного вдоха, когда опустил взгляд ниже, к промежности, не скрытой тканью нижнего белья. — Я хочу, чтобы ты осталась со мной, — Матиас притянул девушку к себе, с удовольствием замечая, что она охнула от неожиданности. — Навсегда. Хочу, чтобы мы начали новую жизнь. Поженились, Нина. — Для начала поработай над нашими миленькими анкетами в Ледовом Дворе, — Нина коротко хихикнула. Она чувствовала сквозь чёрствую ткань его штанов, как сильно распалила его. Ей польстило, что она может произвести на эту северную детину такое впечатление. — Хотя, стоит признать, я не готова терять таких прекрасных почитателей. Матиас возмущённо шикнул и подхватил Нину за ягодицы, чтобы в следующую секунду повалить весело смеющуюся девушку на постель. Её смех теплом пробирался под кожу, впитывался в вены, вызывал стаю мурашек на затылке. Когда Матиас огрубевшими пальцами нежно коснулся её снизу, смех стих, и он едва уловил слухом, как она затаила дыхание. — Всё будет так, как я сказал, Нина, — его глубокие голубые глаза блеснули такой решимостью, что у сердцебитки не возникло и мысли сомневаться в сказанном им. — Всё будет. Обещаю. Второй рукой он зарылся в мокрые волосы и прижался к горячему рту губами, ловя каждый всхлип и стон. Нина. Проклятие и дар. Его дар.

***

Матиас вынырнул из объятий сна задолго до того, как за окном задребезжал рассвет. Он незаметно перебирал мягкие волосы Нины, разбросанные по подушке. Любовался юным лицом. Молился Джелю. Вспоминал белоснежные ясени, пёстрые дома, друзей. Снова молился. Её ресницы трогательно трепетали каждый раз, когда Матиас пытался принять более удобное положение. Она как-то призналась, что ей нравится лежать на его груди. Сказала, что так чувствует себя в безопастности. Даже скорее неосознанно прошептала перед тем, как окончательно предаться сну. Ей всё ещё сложно было открыто рассказывать о своих слабостях. Жаль, что она не понимает, насколько слабым делает его, когда рядом. — Почти полдень, — Матиас ласковым движением провёл по румяной щеке. — Нам пора выдвигаться. — Мхм-м-м, — Нина недовольно завертелась и нахмурила свой хорошенький носик. — Без завтрака я и шагу не сделаю. Даже с кровати не встану. Матиас подавил в себе позыв то ли рассмеяться, то ли тяжело вздохнуть. Поднялся, оделся и привёл себя в маломальский порядок. — Не забудь спросить, как спалось нашим замечательным домовладельцам, — раздалось сонное напутствие, как только Матиас взялся за дверную ручку. Он мигом покрылся красными пятнами и нечленораздельно выругался. Какого! Чтоб её... Святые, да он реагирует, как подросток, впервые познавший женские прелести! Стыдно — словами не передать. Скорее Бреккер перестанет носить свои незыблемые перчатки, а у Джеспера начнётся череда карточного везения, нежели Нина Зеник прекратит подтрунивать над ним. Хельвар громко хлопнул дверью и услышал, как за ней раздался звонкий смех. Улыбка сама собой растянулась на губах. Ещё посмотрим, кто кого! Нечестная игра требует грязных приёмов, не правда ли? С этими мыслями Матиас зашагал к кухне, пытаясь выкинуть из головы картинки прошлой ночи и согнать краску с лица прежде, чем встретиться лицом к лицу с людьми, которым не посчастливилось с постояльцами.