Глиномесы

      Новый телефон — это как новая жизнь. И в этот раз Зайцев выбрал гаджет до безобразия быстро, чем раздражил несчастного консультанта, который в попытке посоветовать «нужную» и «правильную в вашем случае» марку почти перешел рамки приличия. Но Серега знал, чего он хотел. Впервые в жизни он абсолютно точно был уверен, каким путем идет, каким шагом, куда его приведет выбранная дорога и через какое время. В столь отчаянном предвкушении увернуться от приобретения несуществующей гарантии магазина не удалось, но Серега и здесь нашел, чему можно порадоваться: теперь молодой человек с коротким именем в четыре буквы на бейджике точно получит процент с его покупки к жалованию.       Как только в ладонь лег новенький смартфон, здесь же лишившийся девственной защитной пленки, Серега вставил симку и позвонил Олегу, сразу высмеял его взволнованный голос и попросил скинуть адрес. Уже через час Зайцев открывал дверь квартиры, которую вчера отчаянно не мог найти. По дороге он написал Добрынину, забросал его сообщениями и глупыми смайликами в таких количествах, каких никогда и ни от кого не получал сам. Он был воодушевлен, взбудоражен и даже немного лишился рассудка.       — Привет, Олег! — влетел в квартиру Серый и оглушительно озвучил свое появление. — Че и как, кидала ты позорная?       — Да какой кидала?! Я же тебе сказал тогда, мне перепало, я сам даже не сразу домой поехал, адрес у тебя есть… был. Должен был быть! Алкоголик ты несчастный, Зайцев! — злился и сетовал Олег, вталкивая Серегу в его комнату, где стояли еще даже не до конца разобранные сумки с одеждой. — Ты в порядке вообще? Ничего не украли? Где ночевал?       — Ну, я разбил телефо-о-о-о-о-о-он, — загибал пальцы Зайцев, — испачкал всю одежду, чуть не пропа-а-а-а-а-а-а-ал… Потому что кто-то меня киданул, сука такая! Еще и совесть не мучает, посмотри на него! — Серега толкнул Олега обеими руками. — Но я не так зол, как мог бы. А все потому, что ночевал я у Добрынина, — завершил Серый и поставил точку тем, что вздернул подбородок. Олег, видно, хотел начать то ли оправдываться, то ли просить прощения, но последняя новость так сбила его с толку, что он уставился на Зайцева круглыми глазами и переспросил:       — У Добрынина? А к нему ты как попал вообще? Вы же это…       — Не знаю, не помню. Просыпаюсь такой у него дома… В шоке, конечно, типа… В общем, он меня где-то подобрал. Прикинь? Я упился, чтобы избавиться от него, а пришел к нему же. Он меня обнял! Трогал мило и дал адрес! — Серый чуть не прыгал вокруг Олега, а с последней фразой вообще кинулся обниматься и едва не опрокинул друга. — И вроде как мы встретимся, туда-сюда…       — Так у него же был кто-то, ты говорил?.. — совсем не успевал вникать тот.       — Он мне соврал, потому что не хотел спать со студентом. Ай, эти заморочки старперов, что с них взять, — отмахнулся Серега, вскочив на диван. Теперь он вздумал прыгать и там. — Ну, а теперь все ок, никого у него точно нет, а еще он мне дал штуку, за которой обязательно вернется, потому что это залог. Я хотел взять у него что повесомее, но дела всей жизни вполне достаточно.       — Так… — совсем загрузился Олег. Он какое-то время молчал, потупив взгляд в пол, а зрачки бегали так, слово пытались собрать общую картину из осколков мыслей. Когда Игонин вновь посмотрел на Серого — посмотрел он очень недоверчиво. И спросил вдруг: — То есть, говоришь, ты ничего не помнишь?       — Ага, — Серый остановился. Диван грустно скрипнул. — А что?       — А ты уверен, что он не какой-то извращенец и не воспользовался твоей беззащитностью?.. — насел Олег, щурясь. Правда, эффект от его гнетущих интонаций быстро сошел на нет, стоило Зайцеву разглядеть смешинки в глазах друга. — Сделал свои грязные глиномеснические дела и спровадил!       — Игонин, иди в жопу! В жопу старого бомжа! — и Серый выписал Олегу крепкий подзатыльник. — Нет, конечно, он же хороший человек. И добрый. Просто тугодум. И моей беззащитностью воспользовался ты, когда оставил меня, блять, одного в беспамятстве посреди города.       — Ну все, все! Прости, Серый, я сам уже извелся. Просто я сам был пьян… И не мог оценить степень твоего опьянения. Прости! Я рад, что все хорошо, — Олег заулыбался. — Ну хорошо… Хорошо… значит, ты у нас теперь совершенно точно… бисексуал, да? Бисексуал-глиномес! А ты подумал хоть сам о том, как это будет? Ну, в смысле, влюбленность — это круто, но дальше-то что?..       — Само как-то получится. У всех же получается. Да и он опытный, нормально все, — пожал плечами Серый. — Или ты думаешь, типа, это сложнее, чем кажется?       — Ну… если снизу будешь ты, приготовиться стоит по-любому, — уверил Олег, сконфуженно улыбаясь. — Перед тем как. Ты вообще раньше с кем-нибудь анальным сексом занимался? С девушкой там…       — Олег. Мы с тобой не настолько близки, отстань, — засмеялся Серега. — Я разберусь как-нибудь. Почитаю чего. Об этом же пишут, да? Я занимался, но в подробности не вдавался. Просто все вышло нормально и все.       — Ну ладно, — согласился Игонин. У самого, конечно, на лице написано было: «Я великий специалист и хочу со всеми вокруг делиться своими знаниями». — В общем, желаю тогда вам успешно преодолеть конфетно-букетный период. Но если что — спрашивай, разберемся!       — Как ты себе это представляешь? «Эй, Олег, научи-ка меня быть снизу при анальном сексе, а? Будь другом?» Так? — Серый взорвался хохотом, хлопнув Олега по плечу. — Если что, обещаю, спрошу! Колись, тебе просто хочется услышать подробностей и горячих моментов, а?       — Конечно! Вдруг тоже когда-нибудь захочу попробовать, — рассмеялся Игонин, заваливаясь на диван.       Разговор их прервало оповещение на мобильном у Серого, за который тот, конечно же, сразу схватился — и не зря. Это оказался Добрынин, впервые посвятивший первые пару сообщений тому, чтобы ответить на смайликовый потоп, причем тем же (хоть и более сдержанно). Ниже было многообещающее: «Ты не занят в эту пятницу? Хочу назад свою печатку.)) А тебя — пригласить на прогулку. И возьми с собой, чем рисовать. Уверен, тебе понравится и ты захочешь поработать с натурой». И в конце — милый стикер с обнимающимися котиками.       — О. Боже. Мой. Он мне впервые написал реально сам! Прикинь?! Сам! — Серый вскочил на ноги и вновь заскакал. — Смотри, он отправил мне стикер! Стикер! Мне! Я сейчас умру! — Зайцев тыкал в нос Олегу своим мобильным.       — Я так чувствую, что пора копить деньги на ремонт. Ты скоро начнешь ходить по потолку, и он осыплется… — улыбался Олег. — Ну, соглашайся!       — Точно! — спохватился Серый, с грохотом рухнув обратно, рядом с Олегом, отчего тот подпрыгнул. Он три раза переписывал ответ, чтобы не казаться совсем сумасшедшим. И в результате ограничился простым и чувственным: «Я буду очень ждать пятницы.)» Правда, вот в выражении эмоций Зайцев не сдержался и завалил Добрынина всеми стикерами на тему восхищения и влюбленности, которые вообще нашел.       Илья долго думал, чем мог увлечь Серегу. Они разрешили конфликт, но вернулись к той проблеме, о которой уже приходилось задумываться: о жизни и увлечениях друг друга им было известно ничтожно мало. Зайцев знал о Добрынине, что тот — отец взрослой уже дочери, семейный человек, бывший архитектор и нынешний преподаватель, а еще гончар; что Добрынин курит трубку, питает страсть к татуировке и имеет свойство принимать глупые и опрометчивые решения наедине с собой; но зато — не знал ничего иного. Добрынин знал, что Зайцев был далеко не самым хорошим студентом, что он талантлив и увлечен своим делом; что он любит птиц в целом и грачей в частности, а еще — побеждать; что любит себя самого и не любит — сдаваться… Илья мог только предполагать, чем может удивить Серегу, потому что понимал — тот из богатой семьи и не отказывал себе ни в чем и никогда. Но Сереге не хватало настоящей заботы. И не было разницы в том, где именно проводить свидание — значение имело то, как.       Ближе к пятнице Илья назначил время и место встречи. Он ждал на остановке — говорить Сереге о том, куда именно они держат путь, сразу не стал, сохранив интригу. Добрынин надел ту самую футболку, в которой Зайцев впервые увидел его в сети, намотал на руку деревянные бусы, уложил волосы с пенкой в рваный зачес набок — и сразу убавил лет пять. На препода стал походить еще меньше, чем раньше. Стал просто — современный богатырь. Серый явился вовремя, довольный и свежий. Он пах каким-то резким одеколоном, но одет был проще простого: в белые кеды, черные рваные джинсы и черную же рубашку с симпатичным белым принтом из разряда тех, что рисовал сам. Что-то такое глубокомысленное, стильное и жесткое. Чуть ниже спины у него гремел брелком симпатичный белый рюкзак.       — Привет! — Серега был смущен больше обычного. И больше, чем можно было ожидать от такого самовлюбленного на первый взгляд парня. Он не мог оторвать взгляда от Добрынина, не мог скрыть глупой ухмылки, не мог перестать казаться болваном на виду у всех, кто тоже ждал своего транспорта на остановке. — Ты очень… ну это… Типа крутой.       — Стараюсь не отставать. Со мной ведь такой красавец, — улыбнулся Добрынин, а Серый обрадовался да загордился. Невозможно было не заметить и взаимных взглядов: восхищенных, заинтересованных, страстных. Глаза у Ильи были совершенно живые и на солнце играли новыми красками, которых никак не разглядеть было в серости старых аудиторий: там зеленый лучик мелькнет, там рыжеватый…       Кивком он позвал Серегу за собой, и они ушли прочь от остановки. Рядом был парк. Там-то Илья и решил провести день.       — Я взял с собой перекусить и плед, чтобы можно было лечь на траве, когда устанем. Надеюсь, ты не против того, что я украду тебя почти на весь день? А потом… можешь поехать домой, а можешь остаться у меня. Накормлю ужином, спать уложу, — мечтательно наговаривал Добрынин. Они шли по малолюдному бульвару, а потому можно было почти не понижать голос и стоять ближе друг к другу.       — Ну, мы посмотрим по мере развития событий, — улыбался Серый, но осторожничал. Он испугался такого выбора места свидания, ведь Добрынин был преподавателем. А они, как известно, моральный облик хранить и чтить должны похлеще девушек до свадьбы. — А на весь день с тобой — не против. Ты что, — и тише, — это же предел моих мечтаний…       И правда, то был предел. Смотрел на Добрыню Серый с такими восхищением и обожанием, что его сладкие влюбленные вздохи невозможно было скрыть шелестом деревьев в парке и сочной зеленой травы. И в ногах путался не оттого, что был глуп и несуразен, а просто потому что не мог смотреть на дорогу. Все к Илье, весь Серый к нему тянулся. И сходил с ума. Когда они оказались в парке, обнаружилось, что здесь в это время проходил этнический фестиваль. Добрынин и Серый шагали на звук барабанов и флейты, на сладкий запах цветов, меда и каких-то благовоний. На центральной аллее смешалось все: шум, краски, пестрые шатры, длинные юбки и славянские рубахи, сари и перья, многочисленные прилавки со съестным и поделками мастеров… Иногда, проходя сквозь толпу, чтобы не потеряться, Илья вел Зайцева под локоть. В какой-то момент они нырнули между рядов, где нашлось особенно много ювелирных прилавков и палаток с коваными и деревянными изделиями. Порой Добрынина окликал кто-то, чтобы поздороваться, либо он останавливался сам. Видно, знал ремесленников — сам был из них же.       — Вот из-за такой ярмарки я однажды и стал заниматься гончарным делом в свое время. А сначала чего только не перепробовал, — стал вдруг объяснять Добрынин. Они замедлили ход возле стенда магазина глиняных игрушек и сувениров. — Резьбу по дереву, вообще столяром проработал года три, еще ковкой пытался заняться, даже шитьем… Просто заинтересовался реконструкцией в двадцать с чем-то. Десять лет понадобилось, чтобы найти себе нормальное применение. Стал гончаром. А контакты некоторые до сих пор остались, так что заполняю время от времени сервант таким вот… любителям Средневековья и иже с ним. И в подобных мероприятиях участвую. Но не в этот раз.       — Ой, блин, ты из-за меня что-то пропустил, да? — Серый выглядел обеспокоенным. Но недолго, ибо с мысли и чувства его сбивала обстановка. Было интересно, вокруг все шевелилось и пестрело на фоне зеленого изобилия крон деревьев, кустарников и травы. — Тут круто. Хотел бы я тебя увидеть в двадцать с лишним лет, крутящегося здесь. С горящими глазами, в поисках своего дела, с верой в лучшее. Интересно, — Серый улыбнулся.       — Нет, просто я устал от суеты, честно говоря. Решил, что этим летом побуду просто преподавателем в отпуске. А ближе к осени посмотрим. Выставок ведь много разных. Так что это не связано с тобой. Но зато мы можем просто гулять вместе, — Добрынин пожал плечами и улыбнулся. А еще через пару метров замедлился и осмотрелся вдруг. — О! Гляди, — и указал пальцем на один из прилавков. Весь он был завален разными кожаными браслетами, заколками, наручами и черт пойми чем еще. Но Добрынин указывал на определенное украшение — средней ширины серый напульсник с выдавленными на нем черными воронами в скандинавском стиле. — Похоже на воронов Одина, Хугина и Мунина. А выглядит очень в твоем духе.       — Ага, — усмехнулся Серый, почесав затылок. — Возьму, наверное… Редко где такое встретишь, люблю эксклюзивные вещи, — и он перекинул рюкзак себе на живот, чтобы достать оттуда кошелек. Продавец отзывчиво озвучил цену, заулыбался и рассказал множество подробностей об изготовлении изделий, в которых Зайцев совершенно не разбирался — однако сделал серьезный вид и закивал, чтобы не сбивать человека и дать ему ощутить себя достигнувшим цели. Но прежде чем Серега успел достать купюры, он услышал произнесенное продавцом «спасибо», а браслет оказался у него в руках.       — Это подарок, дурень… Я хотел, чтобы эта вещь была у тебя от меня, если понравится. А ты так спешишь… — произнес теплым шепотом почти в затылок Добрынин.       — Ну прости. Спасибо, — Серега растаял. Растекся радостной улыбкой, глаза стали счастливыми и яркими, румянец на щеках — милым и каким-то робким. Ему, конечно, дарили подарки и ранее. Но почему-то ничего не было лучше этого браслета. Хотелось обнять Илью, прижать к себе, да нельзя было. Зайцев надел украшение и радостно заскакал вокруг Добрынина, чуть не сбив кого-то с пути. — Я еще не умею быть твоим. Но научусь… А дальше пойдем… одни посидим, да? — он нетерпеливо заглядывал в глаза Добрыни.       — Да… почти. Сперва пройдемся… тут красиво. Специально для тебя, — тихо добавил Илья.       В самом сердце ярмарки играли музыканты, танцевали гуляки, развевались разноцветные ленты, нити и перья, вплетенные в волосы девушек. Ненадолго Добрынин и Серега присели на специально вынесенные на площадку пуфы (в будний день еще можно было найти незанятый), достали из рюкзаков по бутылке воды.       — А ты? Ходишь в такие места? — спросил Илья. — За вдохновением, может. Я хожу обычно за вдохновением…       — У меня другая специфика. Я хожу туда, где люди говорят о боли и ее преодолении. Поэтические вечера. Концерты. Ведь татуировки делают тогда, когда хотят отметить завершение старого и начало нового. Или хотели бы начать завершение. Типа… такая работа, — Серый пожал плечами, отхлебнул воды. Но все его тело было подвластно музыке: он то головой качал в такт, то ногой выстукивал ритм. — Или утром можно ходить по городу. Или в транспорте кататься несколько часов и слушать ритм города… Или на крышу залезть. Здесь бы я веселился. Танцевал бы… — Серый задумчиво почесал затылок, а после хитро глянул на Илью. — Ты танцуешь?       — Я — нет. Я неповоротливый. Медведь. А ты пластичный, я вижу… — тот улыбнулся, сощурившись — то ли из-за солнца, то ли из-за улыбки, а то ли — просто хитрил.       — Ну тогда ты сиди, а я пошел. Сиди и смотри, — наказал Серый Добрынину, сбросил с себя сумки и ринулся в толпу. Он влился сразу, как поток новой энергии, как волна, разбившаяся о крутой бок отвесной скалы. Зайцев умел двигаться, был до безобразия уверен, что он делает это хорошо. И не ошибался — ведь для того, чтобы что-то делать наилучшим образом, нужно просто в это поверить. Танцевал Серый честно, с душой и талантом, но очень отличался от всех присутствующих. За это очень скоро его заметили. В пляске к Сереге подбежали улыбающиеся девушки, поймали за руки: через минуту он уже щеголял каким-то деревянным ожерельем и яркой красно-оранжевой повязкой на лбу, украшенной перьями. Это, конечно, не смешало его с группой разодетых аниматоров — но произвело совсем другой эффект. На Серегу обращали внимание больше простых прохожих и присоединялись к общей пляске. Вскоре уже почти невозможно было в пестром круговороте людей выхватить взглядом кого-то конкретного; но Добрынин искал Серегу, находил и неотрывно держал в фокусе зрачков. А последний просто наслаждался. Танцевал, скакал, играл взглядами и движениями то с самим Добрыниным, когда мог уловить его в редких дырах в толпе, то с теми, кто находился рядом. Зайцев был заразительно живым, веселым, смелым и молодым. Рядом с ним в той или иной степени начинали поддаваться музыке все от мала до велика: вот серьезный мужчина средних лет ослабил галстук, чтобы кивать в такт, вот девушка заиграла складками на юбке, вот маленькая девочка потянула руки к Сереге и пустилась с ним в пляс, тут же подхватываемая неугомонным мальчишкой. Сейчас он был именно мальчишкой. А Добрынина подняло порывом тихого счастья. Он все же выбрал правильное место. Угадал. Серега был тут для него, и с каждым новым витком хоровода сердце замирало, и самого Илью в страстном забытьи тянуло следом. Он отбивал ритм барабанов пятками и ладонями и чувствовал желание — ринуться за Зайцевым, оказаться ближе к нему, не отдать ни в чьи объятия… Увы, теперь его сдерживала уже не собственная неуклюжесть, а только их с Серегой вещи. Но пусть Добрынин не танцевал — это делало его сердце, выпорхнувшее сейчас туда, в радостные ритмы, ближе к самому красивому из всех танцоров.       Когда Серый вернулся, он с грохотом уронил тело на скамью, а после с жадностью припал к горлышку бутылки с водой. Пил долго, поскольку лишился почти полностью запасов жидкости. Самого Зайцева украшало множество каких-то ленточек, бусин, на руке у него красовался бант, видно, повязанный кем-то из детей, а на бритой голове — венок, что крайне изменило черный образ и сделало Зайцева по-своему нежным и живописным.       — Ха! Я затанцевал даже мелких! — победоносно сообщил он слегка севшим голосом. — Дети не такие уж неугомонные, если проверить.       — Ты прямо как языческий бог, — улыбнулся Добрынин, подперев щеку кулаком. — А трофеев, я смотрю, принес…       — Конечно! Я же успешный бог. Главное, красивый, — Серега снял с головы венок, оставшись только в канве, что была под ним, и усадил его на макушку Добрынина. — Но за самый главный трофей я бился очень долго. Слишком, я считаю.       — Это венок-то? — Илья усмехнулся. — А он идет тебе… уверен, что хочешь отдать?       — Это ты-то. Тебе я могу все отдать, Добрыня, — Серый улыбнулся, а после подскочил и начал резво собираться. — Все, пошли еще куда? Все интересно!       Так и не сняв венок, Добрынин повел Зайцева вглубь парка. Они переговаривались: Серега упоенно рассказывал, что и кого именно видел на танцевальной площадке, продолжая виться вокруг чинно шагающего богатыря. А тот все шел, неумолимый и целеустремленный, в одному ему известном направлении.       Спустя несколько поворотов в тени старых каштанов слух Сереги выхватил как будто бы птичий клекот.       — Я решил, что они станут лучшими моделями для тебя, — загадочно улыбнулся Добрынин, подводя Зайцева ближе.       Они подошли к парковому орнитарию. В высоких вольерах, закрытых мелкой сеткой, ждали свободы или спокойно переживали болезнь в тепле выращенные в неволе или спасенные птицы. Внутри между клетками нашлась открытая площадка, где можно было и посидеть, просто любуясь местными пернатыми жителями.       — Здесь держат в основном хищных птиц, — пояснил Илья. — И есть несколько видов воронов, и грачи, насколько я знаю… А примерно в это время их кормят. Можно будет попросить самим, если хочешь.       — Правда? Да, хочу! — У Зайцева глаза заблестели, сердце заколотилось, и он вновь забегал из стороны в сторону, припадая к каждой новой клетке и высматривая их обитателей. А после он вновь прискакал к Добрынину, уже держа в трясущихся от восторга руках принадлежности для рисования да эскизник. — Я сейчас умру от счастья! Спасибо. Спасибо! А когда кормить будем?       — Минут через десять? — предположил Илья, оглянувшись на работника орнитария, который в этот момент вываливал сырое мясо в пластиковое ведерко. — Я уточню. А ты пока погуляй еще, найди себе любимцев.       Как раз через десять минут Добрынин вернулся вместе с тем самым работником. Серега нашелся возле клетки с двумя грачами, которые, нахохлившись, сидели бок о бок на высохшей до белизны толстой ветке. В руках у него уже были карандаши и белоснежные листы, на которых лихой смелой рукой делались первые быстрые зарисовки.       — Здравствуйте. Меня зовут Иван, — представился мужчина лет тридцати, протягивая Сереге ведро с мясом и пару рабочих перчаток. В руке у него гремели ключи. — Я пройду с вами, буду открывать клетки. А вы можете входить внутрь. Птиц кормим не с рук, можно только некоторых — я скажу. И близко не подходите. Соколы, ястребы и большие совы у нас на цепях, но все равно будьте аккуратны — они могут испугаться и напасть. Хищные все-таки.       — Хорошо, — заулыбался Зайцев, едва ли приняв всерьез хоть одно из сказанных смотрителем слов. Он смело зашагал вслед за Иваном, оглядываясь с любопытством молодого лиса. Илья замыкал процессию. В орнитарии они с Серегой оказались единственными посетителями, но несмотря на простор и возможность разойтись, Добрынин в какой-то момент стал идти до странного близко, почти подпирая грудью спину Зайцева. А возле первой же открывшейся клетки, как будто не успев вовремя остановиться, случайно-неслучайно тронул рукой поясницу.       — Вот, надевайте перчатки, — уже хозяйничал Иван с Серегой, снаряжая его и снимая с ведерка закрывшую его пленку. По жаре растекся запах сырых потрохов, а троица до сих пор дремавших внабивку на коряге сычей заинтересованно повернули головы в сторону своих посетителей. Один из них резко зашипел и расправил крылья, будто потягиваясь со сна.       — Какой классный! — чуть не пищал от восторга Серега, когда был отпущен мужчиной в вольное плаванье. Подходить близко он не стал, старался громко не орать, а руки почему-то так и держал наверху, словно позабыв про них вовсе. — Я их троих нарисую прямо так… смотри, готовый сюжет для татуировки! Разойдется тут же, я уверен. Добрынь, смотри, — Серый дергал его за рукав, пока тот готовился и надевал амуницию. — Крылья какие! А глаза! У птиц очень красивые глаза.       Добрыня смеялся в усы.       — В твоем исполнении, я уверен, разойдется что угодно. Ты только их покорми сперва. Смотри, они уже совсем проснулись.       И, захватив небольшой кусочек мяса, Илья бросил его птицам. Сычи зашипели, заспорили между собой, но первым слетел в результате самый мелкий — подросток — и унес добычу в угол от остальных. Серега пришел в восторг и от этого, тут же подкинув следующий кусочек лакомства, чтобы никто не обижался, как он сам пояснил после. Зайцев был просто захвачен тем, что происходило вокруг него. Он умудрялся, казалось, в один момент бросать мясо, разговаривать с Добрыниным и доставать сто и одним вопросом Ивана. Предметом интереса было все: от питания и рациона до того, как и от чего лечат, кто как сюда попал и когда выпустят.       — Блин, наверное, хочу себе тоже птицу. А то пока в общаге был, не мог заводить, а теперь можно. Квартиру снимаем. Хозяйка сказала, можно одного нешумного питомца, — подал голос Серега, когда поравнялся с Добрыниным. Самонадеянно, конечно, было думать, что птицы — это тихий питомец, но желание шло впереди рациональности.       — Тогда, если хотите хищную, берите грача. Сов лучше не стоит — они ночью активные, шумят, шуршат… Ну и воспитывать их тяжелее, — начал рассказывать Иван. К тому моменту кормежка дошла до старого бородатого ворона. Прижавшись боком к стене, он одним глазом косился на вошедших.       — Я думаю, молодой человек интересуется, нельзя ли кого приютить у вас… — перебил Добрынин.       — А! Да можно, конечно, договоримся.       — Правда? Кого? Меня убьет сосед, ну ладно, — тихо засмеялся Серый, разглядывая ворона. Он надолго замолчал, увлеченный новым образом. — И этот тоже подойдет! Для тату. Байкеры такое любят налепить себе. Типа, — Серега нахохлился, растопырил локти и выпятил живот, а голос сделал излишне грубым и хриплым, — старый ворон, пыль дорог и все дела.       — Ну грача, грача можно как раз, да… — кивал Иван. — Есть еще голуби, но это совсем не домашние птицы, их в квартиру лучше не нести. А грач у нас есть с подбитым крылом. Плохо срослось — так он и не летает теперь. Быть ему, значит, в клетке до конца жизни. Может, возьмете? В квартире-то хоть просторнее. Он ручной совсем, людям доверяет. Можем сейчас к нему прямо пойти, познакомиться…       Ворон возмущенно каркнул в этот момент: мол, «мяса давайте, хватит всяких других птиц обсуждать!» Иван бросил тому тушку кролика, и черный пернатый брюзга, поймав ее, демонстративно отвернулся. Сделали дело — идите теперь, как говорится.       — Бедный… Но я читал, что грачи спокойнее воронов, например, и дома прекрасно уживаются. Хочу посмотреть! Хочу грача! Сейчас идем? Идемте скорее, — засуетился Серый, позабыв уже про всех прочих обитателей орнитария. — А вдруг я его угроблю? Но я буду стараться. А можно будет сюда звонить и узнавать, если что? Консультироваться?       — Да, тут все объясним, расскажем, какие условия, какие особенности, — у Ивана, казалось, даже настроение поднялось.       Нужный грач сидел отдельно от остальных, в собственной небольшой клетке. Выглядел он печально и поэтично, как Гамлет на кладбище. Увечье выдавало крыло, которое птица даже не могла сложить как следует, плотно прижав к туловищу.       — Боже, бедняга, — отозвался Добрынин, цокнув языком. Грач ответил таким мученическим взглядом, словно он не просто калека — но еще и пытают его здесь, и бьют, и морят голодом. Но увидев ведро и почуяв запах съестного, встрепенулся и сделал бочком шаг в сторону открывшейся дверцы.       — Блин, он очень крутой… — Серый подошел к клетке и присел около нее, рассматривая грача. — Как у меня на татуировках. Ты пойдешь ко мне? Я разрешу ходить по дому и клевать гостей, — ухмыльнулся Зайцев, а после поднялся, чтобы подбросить кусочек мяса новому знакомому.       — Да ему-то можно не бросать. Иди сюда, — позвал Иван — но не Серегу, конечно, а птицу. Грач послушно отвлекся от еды и зашагал к своему кормильцу. Иван поднял его на руки, а потом передал Сереге. — Его зовут Саня. Алехандро в смысле. Ну, Саня.       Алехандро трогательно заворчал и, любопытно замотав головой, стал тыкаться клювом между пальцев Зайцева, щипать за браслет.       — О-о-о-о-о-о-о-о-о! — заголосил Серега, испугав немного птицу. Но тут же успокоился. — Какой хороший. А почему Алехандро? Я даже не знаю, почему можно именно так назвать грача…       — Он танцует, — пояснил Иван так серьезно, словно представлял звезду первой величины. — Ну, мы его когда взяли, у подруги на звонке эта песня Леди Гаги… В общем, мы сразу поняли, что он Алехандро. Так наслаждаться музыкой надо уметь…       — Я хочу это видеть, — Добрынин воодушевленно потянулся к грачу, погладив по спинке. Тот сразу стал крутиться на руке у Сереги, но, стоило всем потерять бдительность — спрыгнул на край ведра и вытащил самый большой кусок мяса, который смог там найти. Добрыня приподнял брови. — Умный мальчик.       — О, я могу включить с телефона. Можно сейчас или не стоит тревожить других птиц? — поинтересовался Серега.       — Да не потревожите! Включайте. Санек, не наглей…       Санек наглеть не перестал, но его принудительно высадили обратно в клетку, от ведра подальше. Серега снял перчатку, умело достал из заднего кармана телефон и одной рукой добрался до соцсети, чтобы поставить нужную композицию. Он сразу выкрутил громкость побольше. Заиграла музыка, расцветая первыми аккордами. На грача уставились ожидающе три пары глаз. Тот сидел обиженный, укоризненно глядя на Ивана — ну правильно, отожраться не дали, да еще чего-то требуют. Но парень примирительно заговорил:       — Ну ладно, я тебе еще червяков припас — знаешь, каких жирных? А этот молодой человек вообще хочет тебя в квартире поселить.       Алехандро повернул голову набок, будто бы всматриваясь и проверяя, а нет ли тут подвоха. Вот так вот, обманывая все ожидания, он дождался припева. А потом, стоило прозвучать словам: «Don't call my name, don't call my name…» — неожиданно отряхнулся и, расправив крылья, стал крутиться. Грач в ритме песни переступал лапками на ветке, совершал круг и кокетливо оглядывался, а затем, издавая странно-мелодичное «кар», начинал вращаться в противоположную сторону.       — Мы должны его забрать… — выдавил из себя Илья, округлив глаза. Иван стоял рядом, весьма довольный получившимся номером.       — Это он для вас старается еще!       — Да точно заберем!       Алехандро снова каркнул, спрыгнул на землю, вышел из клетки и стал выхаживать вокруг зрителей уже под куплет. Серега с восторгом наблюдал за пернатым негодником.       — Однозначно. Я хоть сейчас готов! Это ж вообще. Его надо на шоу талантов. Или как минимум в ютуб. Станет мемом.       — Ну вот он уже там. Все, кто приходят к нам и попадают на его выступления — снимают, конечно. Так что он у нас, может, и не летает, но живет полной жизнью. Было бы правда хорошо, если не в клетке, — Иван подбросил истомившемуся уже артисту еще один кусочек мяса, и тот убежал к себе, под защиту сетки и деревянных стен. А дверца наконец закрылась.       — А цена вопроса? — уточнил Добрынин.       — Ну, птицу отдадим за тысячу — у вас основные траты и так пойдут на обустройство угла для него. Нужна большая клетка — хотя бы два на два метра, высокая… Шлейки есть птичьи, чтобы выходить гулять. Едят они все что угодно. Обычно насекомыми кормим, червяками, но, вот, мясом тоже иногда можно полакомиться — Саня у нас просто очень его любит. В общем, я могу вам свой телефон оставить — свяжемся, когда решите забрать, ну и можете звонить, если будут вопросы по уходу.       — Хорошо! — обрадовался Зайцев. — Спасибо. Все, Добрыня, пошли? Я есть хочу, — скуксился Серый, словно маленький ребенок, погладив себя по заурчавшему так удачно именно в этот момент животу. Ивана он попросил продиктовать ему номер, чтобы забить в телефон, иначе Серега просто посеял бы его в ходе прогулки.       После орнитария они двинулись глубже в парк. Илья уже строил планы по поводу того, как и когда удобнее можно будет забрать птицу, рассказал Сереге, что у него есть знакомый кузнец и клетку можно будет заказать за человеческие деньги, что еще, возможно, понадобится спилить внутрь какую-нибудь хорошую ветку для насеста… За этими беседами они ушли далеко от людных аллей. И вот уже извилистая тропинка между деревьев вывела их на солнечную лужайку, за которой раскинулся вид на парковые оранжереи — яркое цветущее поле и крытые теплицы.       — Ну, здесь предлагаю расстелиться, — Добрынин развел руками. Как раз нашлось удачное место за стволом старого дуба: и тень, и прикрытие от глаз таких же пожелавших уединения отдыхающих.       — Давай, — согласился Серый и сбросил с плеч рюкзак, потянувшись. Кости захрустели, и он не успокоился, пока, казалось, не выправил каждую из них. — Давно я так не гулял. Хорошо. Спасибо тебе. Если ты меня еще и накормишь вкусно, я буду готов у тебя поселиться и спать на коврике при входе.       — Надеюсь, у меня получится, — улыбнулся Илья. Он расстелил мягкий плед, а потом выложил свои запасы: пару бананов, контейнер с салатом из рукколы с креветкой, пластиковые вилки, два внушительного вида сэндвича, бутылку с остатками воды и еще одну с морсом… До сих пор плотно набитый рюкзак наконец облегченно сдулся, а Добрынин уселся на подстилке и критично осмотрел результаты своих стараний. Серый упал на плед, с интересом и радостью разглядывая лакомства.       — Фига себе, как круто. Ты настоящий джентльмен? — ухмыльнулся Зайцев, схватившись за салат с критичным взглядом, но тут же просиял. — Фига себе, еще и креветка! Ну ты прямо вообще. Жаль, я не знал, взял бы с собой что-то посерьезнее воды. Так, я хочу-у-у-у-у-у… бутер! — и Серега яростно его поработил в плен ладоней.       — Стараюсь. Ну, мне же надо приучить тебя к своей стряпне. Ведь путь к сердцу мужчины, в частности, лежит через его желудок и так далее… Вот и пытаюсь для надежности учитывать все варианты.       Добрыня улыбался глазами. Он открыл салат и свой бутерброд и тоже принялся за еду. Питался Илья до забавного аккуратно — чтобы как можно меньше крошек попало в бороду, чтобы ничего не липло к усам и так далее. Но явно больший интерес, чем сама еда, у него вызывало то, как справлялся с ней Серега. А тот, как оказалось, не обладал в действительности совершенно никакими комплексами. Ел он спокойно и по-домашнему: крошки летели всюду и везде, липли к щекам и носу, падали, и хорошо, что не на плед. Одно спасало общее впечатление — поглощал пищу он с таким аппетитом, словно не кормился недели две и при этом «бутер» оказался самым вкусным, что он пробовал в своей жизни. После каждого куска, от которого глупо надувались щеки, Зайцев прикрывал глаза и с удовольствием качал головой, мол, «вкусно, очень вкусно». Но, заметив на себе взгляд, заулыбался, смутился и, чуть не подавившись в попытке проглотить, сипло выдавил:       — Очень вкусно!       Добрынин сощурился, сдерживая смех.       — Говоришь, тебе двадцать четыре? Уверен?       — Ну да, а че? — подтянулся Серый. — У меня, между прочим, работа есть, я живу сам и все такое. А что? Я самый старший на курсе был, между прочим!       — А вот я и раньше думал, что ты младше, и теперь с трудом верю… Паспорт покажешь? — не унимался Илья — причем говорил так ладно, так ровно (как и всегда), что складывалось впечатление, будто он все всерьез. Только глаза светились лукавством и задором. Серый напряженно замолчал и полез за паспортом в рюкзак, ворча что-то про то, что тягостны отношения-то со взрослым мужиком. То паспорт ему покажи, то иди ко мне, то пошел вон. «Непонятно!» — зашипел Серый, вручив Добрынину документ в серьезной обложке. Старой и словно из прошлого — коричневого цвета с трещинками и потертостями.       — На.       Илья развернул паспорт, внимательно сверил дату (и, наверное, заодно отметил, когда день рождения), а потом взгляд его сместился к фотографии. Потом поднялся к лицу самого Серого — и снова на фото. Дернув бровью, Добрынин отклонился назад и задумчиво-важно погладил бороду.       — Похоже, придется доложить на тебя в полицию, — неожиданно выдал он и спрятал паспорт за пазуху.       — Чего?! — вскрикнул Серый, восприняв все в очередной раз за чистую монету. — Это еще за что?       — Ну это же очевидно — там на фото какой-то другой пацан, мелкий и волосатый, а какой-то великовозрастный бритый лось просто подделал документы и ходит с чужим паспортом и пользуется, ну…. очень незначительным сходством в лице. Признайся, Зайцев, ты аферист, влез таким образом в чью-то богатую семью и пользуешься, да? — в голосе Добрыни заиграли суровые нотки, он весь надулся, напряг мускулы, словно готовясь вот-вот броситься на преступника и тут же повести его в участок.       — Нет! Ты что! Да посмотри, я же на фото! И что значит волосатый? У меня там офигенная модная стрижка, здрасте, — Серега скрестил руки на груди и обиженно фыркнул. — И что значит лось? Я как был, так и остался! Ну вообще, Добрыня. Я сейчас твой паспорт запрошу. Что ты там, когда его меняют у вас? Вот и посмотрим, каким ты был в двадцать один. Или сколько там?       — Хорошеньким сладким мальчиком я был, — все с тем же давлением ответил Добрыня (что выглядело и звучало весьма контрастно), но потом все же пропустил смешок. — Боже мой, Серега, и неужели ты не попытаешься его отобрать? Я же заберу, заберу… Я не шучу, поддельщик ты мой ненаглядный, и все-все про тебя узнаю…       — Ага, конечно. Хорошенькие и сладенькие такими большими мужиками бородатыми не вырастают. Да что опять поддельщик! — Серега надулся. Но, впрочем, провокация удалась, и совсем скоро на Добрынина налетел Зайцев. Повалил его, защекотал и тут же полез отбирать свою собственность. А заодно искать что-нибудь у Добрынина, вдруг в карманах есть кошелек или документы, или еще чего, в чем никак нельзя подозревать добродушного бородача. Илья хохотал (он не врал, когда говорил, что боится щекотки), но крепко держал Серегу в медвежьих объятиях, пока тот извивался угрем. В какой-то момент паспорт Зайцева из-за пазухи все же вывалился на плед, а вот чтобы добыть паспорт Добрыни — пришлось попотеть.       — Он в заднем кармане, — заговорщически шепнул богатырь, когда Серега совсем уж разошелся ползать сверху. Тот не застеснялся и не смутился, тут же запустив шальные руки под Илью. Но когда ладони крепко схватились за ягодицы, никакого уплотнения в карманах не чувствовалось. Серега засмеялся:       — Ты злостный обманщик и провокатор, — выдохнул он в лицо Добрынина, но руки убрал не сразу. — Бесишь просто.       — Я больше не твой препод, и ты теперь имеешь возможность ощутить все стороны моего отвратительного характера. Чтобы успеть передумать, — Илья выглядел вполне довольным. — Ладно, хорошая у тебя фотка в паспорте. Но по сравнению с тем, что я сейчас вижу вживую… небо и земля. Мне, между прочим, нравятся плохие парни. И плохие парни, которые в одночасье умеют превращаться в милых зайчиков — тоже. Ты ведь на самом деле зайчик? Тебя выдает фамилия.       — Ну, как сказать, как сказать… — ухмыльнулся Серый, устроившись на Илье особенно удобно. Он больше не переживал из-за возможных случайных свидетелей и чувствовал себя очень уютно и спокойно. — Еще недавно ты просто не знал, куда от меня деться, Добрынин. И вообще, Илья Александрович… Меня до сих пор страшно мучает осознание, что тебе не хватало, чтобы со мной затусить, всего лишь избавиться от статуса препода. Ты окрутил молодого парня, намучил, бросил, потом вновь получил все… Кто из нас плохой парень, м? — Серый бросил в Илью хитрый взгляд.       — Ну, вот…. Ты зайчик, а я плохой парень. Все же понятно, — Добрынин вздохнул. Он мгновенно поник, вновь столкнувшись лицом к лицу с напоминанием о своих ошибках. — Просто я не должен был тогда сближаться… Вестись на провокацию. Тем более — трогать… Но ты мне понравился, а я не удержался, захотел получить все и сразу. И не справился с этим. Все вышло очень плохо…       — Да ладно, не переживай, — Серый потрепал Добрынина по плечу. — Даже если бы ты мне сказал, что ничего не выйдет, что это была ошибка или еще что-то, я все равно бы добивался до последнего. Ты мне просто очень понравился. Так что ты тот самый Серый Волк, который в зайцах знает толк.       — Может, только потому мне и повезло с тобой, что ты такой упрямый. Я упрямый, ты еще упрямее, — Илья снова расцвел и положил ладонь Зайцеву на голову, ласково гладя и цепляя короткие щетинки волос. Богатырь смотрел ему в глаза, задевал взглядом чудные линии фактуры, любовался… И неясно было, как так долго удавалось бежать от этой умопомрачительной близости. Но ясно — почему не удавалось сбежать насовсем. — Давай меняться, Серега? Ты мне — поцелуй, а я тебе покажу свой паспорт.       Зайцев улыбнулся. Его, как обычно, долго уговаривать на саботаж не пришлось. И Серый с чувством прижался к губам мужчины, прихватывая нижнюю. Он замирал каждый раз, пока не получал ответной реакции, словно где-то под кожей все еще жил страх быть отвергнутым. И целовал нежно, медленно, жался так сладко… И отстранился быстро, воровато озираясь.       — Все, давай паспорт! — Серега отпрянул от Ильи, сел и протянул руку. — Давай-давай, поднимайся, скорее!       — То есть ты все-таки в бегах и за нами уже погоня, да? Черт! — Илья рассмеялся и подтянул к себе рюкзак, из которого и вытащил заветную книжечку. Впрочем, несмотря на неверие Сереги, относительно своего внешнего вида Добрынин, в сущности, не соврал. Со старой поблекшей фотографии серьезно смотрел, очевидно, уже такой же рослый, но не такой мускулистый парень — никакой бороды, округлое лицо, каштановые волосы — и даже пухленький немного. Молодой Илья производил впечатление молодого человека из хорошей и правильной семьи, воспитанного в строгих традициях, но с огоньком в глазах. — В общем-то, красавцем я в том возрасте не был и девчонкам не особо нравился, — критично заметил Илья. — Только начал заниматься тяжелой атлетикой. Ну и оформлялся долго, искал себя… Потом была армия. А потом я вернулся оттуда, женился, дочь…. И меня понесло далеко и надолго.       — Загулял? — Серега критично осмотрел фотографию и прочие записи в паспорте. Он тут же расплылся в улыбке, погладив большим пальцем чуть выцветшее фото. — Есть такие люди, которые с каждым годом становятся только лучше. Это про тебя, тебе повезло. Я скорее развалюсь, чую, чем ты потеряешь свою кошерность… — Серега задумался крепко, почесал затылок. — Хотя нет, кому я вру, я всегда буду красивый! Пф. Что это я вообще.       — Конечно, будешь. Постараюсь дожить, чтобы заценить самого сексуального деда Серегу в мире потом, — уверенно подтвердил Добрыня, мягко толкнув Зайцева в плечо. — А что до «загулял»… Скорее, сорвался. У меня родители были — ну, православные-православные. И воспитывали так же. А я с детства рожей не вышел, бунтовать пытался (безуспешно), университет вообще из меня последнего рокера сделал, и тошно мне было все, чего от меня хотят дома. Но родителей я любил, и особенно маму мне тогда расстраивать не хотелось. Плюс еще постепенно стало приходить осознание, что со мной что-то не так. Когда служил — иногда чуть не нарывался, потому что на мужиков вставало, и ловили как-то, и допрашивали. Потом вроде хорошую девушку повстречал и как-то отлегло, но муж из меня вышел никудышный, с появлением ребенка — и того хуже. Мы Зоряну как-то сделали, а потом я вообще не мог. Не поднималось. Сознание у меня было, ну, гомофобное тогда еще все-таки, и я ко врачу пошел — вдруг чем болен, дисфункция какая, еще чего… А потом выяснилось, что все просто. И еще проще, потому что сам доктор случайно оказался геем. Ну и сначала я ходил к нему на «сеансы»… А потом по клубам… А потом я попался на том, что лечу какую-то венерическую мелочь, хотя супружеский долг не выполняю и откуда тогда еще. Ну и все, кончилась моя семейная жизнь на ближайшие годы. Свободу я свою долгожданную от всех постулатов получил, конечно. А потом понял, что дочь-то терять не хотел. Но жена мне ясно сказала, что мудаку не даст ребенка воспитывать и не пошел бы я в развод на хуй к «своим Егоркам»…       — М. Сурово, — вздохнул Серый, вернув Илье обратно паспорт. На его лице в одинаковой пропорции вдруг поселились и сочувствие, и раздражение. — Та жизненная ситуация, в которой жалко просто всех, да. А как потом с Зоряной помирился? Сейчас у вас отношения, вроде как, неплохие. Она знает, что ты гей?       — Я ее сам нашел, когда она стала уже постарше. Сначала пытался от жены добиться согласия, но она уперлась. И я тоже уперся. Переквалифицировался в хорошего, но коварного папочку. А там и Мила — ну, жена — сдалась… Да и отлегло со временем. Потом поняли, что мы просто с самого начала не были парой, но на нас давили тогдашние условия. Она меня принять до конца так и не смогла, правда, но на пути стоять не стала, поскольку я ничего плохого ребенку не желал и не делал. А Зоряне все объяснил, когда ей было пятнадцать. Так что она знает, конечно. И простила, и поняла, и характерами мы с ней, в общем-то, лучше сходимся. Она чем-то похожа на меня — ну, на того меня, которого усердно пытались «правильно воспитывать» в ее возрасте. И я, в общем-то, даже счастлив, что так вышло… — Илья выдохнул. Видно было, что он давно не выговаривался никому в таком объеме и так откровенно — выходило тяжело, но тяжесть сменялась облегчением. Закрыв и спрятав паспорт, Добрыня посмотрел на Серегу и осекся вдруг: — Если что, с загулами я давно завязал. Это… Тогда это тоже было моей ошибкой — в той мере, в которой я позволял себе кутить. Такого уже давно нет в моей жизни. Да и незачем, потому что теперь… Ну, — он многозначительно посмотрел на Зайцева. Который тут же встрепенулся и погрозил пальцем воодушевленному богатырю.       — Но-но-но, меня еще завоевать надо. Причем качественно, красиво и никаких дешевых выкрутасов, — Серый повел плечом и закатил глаза. Но тут же рассмеялся, дружественно хлопнув Добрынина по руке. — Короче, я рад, что Зоряна оказалась умнее вас обоих. Ну и теперь мне понятно, чего ты такой зашуганный в этом вопросе. Все теперь будет хорошо. Жаль, что тебя так пережевало не лучшее время для твоей ориентации. Ну… зато ты сильный и красивый мужик. Видишь, все лучше. Но смотри мне. Я самый ревнивый человек на свете и очень не люблю ничем делиться. Серьезно, я даже в яслях разбил лицо мелкому, когда он без спроса взял поиграть моего мишку. Этим же мишкой! Я страшен в гневе, могу покалечить людей плюшем.       — Я и не говорил, что ты у меня уже есть. Я намекал на то, что влюбился, — Добрыня улыбнулся и отвел взгляд на мгновение, стесненный комплиментами и такой взрослой реакцией Сереги на не самые красивые открытия из прошлого. — И буду с этим работать. — После этого Илья еще недолго помолчал. А потом прыснул со смеху. — Завоюю самого опасного преступника десятилетия — который ворует чужие паспорта и убивает людей плюшем. Скажи, того несчастного пацана с фотографии ты точно так же замочил?       — Ты даже не ведаешь моей мощи. Смейся, смейся, несчастный! — бахвалился Серый, дожевывая, наконец, свой перекус. На признание он внимания не обратил, словно капризная барышня, только деланно отвел взгляд и вымученно вздохнул. — Да не мочил я его, он перед тобой сидит. И жрет бессовестно все, что ты ему притащил. Серьезно, чуть меньше, чем рисовать, я люблю жрать только…       — Тогда все твое, — Илья передвинул полный лоток с салатом к Серому. — Надеюсь только в награду за вкусный обед послушать и о тебе что-нибудь. Как ты дошел до жизни такой? Со мной-то ясно все теперь…       — Да опять ты намекаешь, что я уголовник какой-то! Как запущу тебе сейчас салатом в бороду, будешь знать! — засмеялся Серый, отложив, впрочем, еду. — Ну про татуировки я же тебе рассказывал. Про семью мою только глухой не знает… Даже не знаю, что еще о себе рассказать, — неловко улыбнулся он.       — Про семью я слышал, но то, что говорят, и то, что есть на самом деле — это совершенно разные вещи. Я вот… я так понял, что сейчас ты с ними и не общаешься вовсе?       — Ну да, мама за границей живет, отец вообще хер знает где. Не знаю даже, — Серый пожал плечами. Но веселее от таких разговоров ему не становилось. — Да как-то не сложилось все. Я сразу был по нянечкам. Потом в ясли отдали. Конечно, элитные, платные. Потом в садик, потом школа-интернат закрытая, для богатеньких. Оттуда меня забирали только на летние каникулы, в которые сразу определяли на три смены лагерей детских. Типа для физически развитых, умных и еще что-то… Ну тоже кучу денег стоят, нас там все время развивали. Потом опять в интернат. Выпустился, выперли меня в институт и сослали в общагу. Типа чтобы научился ценить деньги и посмотрел, как нормальные люди живут. Не ценю же ничего, гаденыш, — Серый сказал это с какой-то незнакомой Ильей интонацией. Явно передразнивал заученную с детства и часто оговоренную фразу. — Так и прошло детство. Друзей у меня никогда не было, а кому-то интересен и нужен я стал только в университете. Ну, знаешь, по-настоящему нужен. Не просто за деньги. Мать и отца я вообще не знаю. А нет, ну, знаю! Знаю, что отец хотел бы, чтобы я продолжил его дело. Но я настолько тупой, что пришлось искать наследника на стороне. Вот. За два года я вылетел из четырех университетов экономики, бизнеса, финансов и предпринимательства. Тогда он и отправил меня в наш вуз, чтобы я лицо семьи не позорил, убогий. Без образования-то остаться, прикинь? Проплатился хорошо, чтобы не выперли. Но я очень старался, чтобы деньги эти сгорели. Ну вот и все. Рассказывать совершенно нечего. Мои жуткие дни среди богатеньких ублюдков — самая скучная в мире вещь, я тебя уверяю, — ухмыльнулся Серый, отправляя в рот уже кусочек банана.       — Никогда не понимал людей, которые относятся к своим детям как к инвестициям…. Вкладывай деньги, чтобы потом выиграть еще больше… И все кому-то должны… — Илья вздохнул, переваривая. Но потом посветлел. — Но я рад, что ты выпустился. Закончил уже, как я понимаю, не потому, что на тебя пытались давить, а для себя. А теперь откроешь самый крутой тату-салон во всем городе. Или даже за рубеж пробьешься. Как тебе?       — Определенно, — улыбнулся Серый, придвинувшись к Илье и уложив голову тому на плечо. — Я же красивый. Потому и красивый, ведь во мне нет ничего из того, что должно было быть. Ну и да. Я, к слову, не гей вообще, если что. Мой максимум — страстные поцелуи и тереться друг о друга. Так что это… Я невинен и прекрасен. Как раз для богатыря!       — То есть я вот сейчас должен еще сильнее сожрать себя чувством вины за то, что испоганил твой едва ли не первый опыт? — Добрынин нервно засмеялся, но погладил Зайцева по спине, а после устроил ладонь на поясе извечно рваных и узких джинсов. Серый остался доволен и прижался теснее.       — Нет, но загладить вину определенно стоило бы, — усмехнулся он. — Да и не испоганил, мне все понравилось. Ну и смотри… Вечер скоро. Дома у тебя никого нет. Я сытый и расслабленный.       — М… — Провокация не могла не подействовать. Добрынины глаза мечтательно затуманились, а рукой он осмелился пробраться неглубоко под джинсы, достав пальцами примерно до крестца. Серый вздрогнул. — Значит, хочешь ко мне домой?       — Да. Пустишь же?       — Пущу и не выпущу. Ох, Серый, ты бы знал… — выжал из себя Илья с тоской в голосе и тихо взвыл, ткнувшись носом ему в макушку. Потом отстранился. — Может, будем пока собираться? Нам еще обратно через весь парк пройти и ехать…       — Ага. Давай скорее.       Минус всякого буднего вечера — это забитый транспорт и пробки. Вот и Илье с Серегой пришлось кое-как втиснуться в автобус, поближе к спасительному окну. До боли этот момент напоминал прошлую осень, только салон заполняла смертельная духота, одежды — меньше, а чтобы легче было переговариваться и контролировать давление друг на друга — Зайцев умостился лицом к Добрынину. Когда двинулись, кабину здорово накренило на какой-то яме, и Сереге на секунду пришлось столкнуться лицом с широкой богатырской грудью. Илья сперва сконфуженно улыбнулся, поправляясь и вставая живой стеной между своим очаровательным подопечным и недружелюбной массой пассажиров, а потом вдруг рассмеялся. Теперь стесняться было нечего. Но дразнила близость в этой давке, как и прежде. Серега хитро смотрел в лицо Добрынина и иногда совершенно неслучайно прижимался теснее, даже когда не было необходимости. Или приближался, вставал на носочки и шептал дурные глупости вроде тех, которые заводят всяких влюбленных… Например, в свете закатного солнца он недвусмысленно намекнул Илье, что у самого Серого для него сохранилась еще не одна живая валентинка, которую он мог бы подарить, что шрам Добрынина до сих пор является для Зайцева самым большим фетишем, что он обожает массаж и привез с собой случайно очень вкусное масло для тела и, конечно, готов им поделиться, что умеет технически правильно растирать мышцы и обожает вместе принимать ванну или душ, а еще больше — мешать готовить еду и влезать в процесс по собственному усмотрению (пояснил, что на себя бы все намазал и дал попробовать). А перед нужной остановкой, когда поток людей зашевелился и никто не смотрел по сторонам, только под ноги, Серега потянулся к уху Ильи, но не шептать. Он шаловливо укусил того за мочку и быстро отстранился, засмеявшись. Добрынин улыбался, но дышал все тяжелее — а как у него горели глаза… К концу поездки он походил на голодного медведя, перед которым на веревочке водили сочным куском мяса, и на малейшее движение Сереги реагировал мгновенно. Запоминал каждое слово, каждый жест, каждый бесстыжий взгляд, а когда порядком опустевший автобус остановился — буквально выволок Зайцева на улицу за руку. Илья шел быстро, словно мог опоздать. И хорошо, что дом его был совсем близко от остановки — потому что духу бы не хватило мчаться так по остывающей июньской жаре, задыхаясь от спешки и от желания.       Открылась дверь подъезда. Внутри было темно — лампочки перегорели, видно, — и пришлось сбавить обороты. Добрыня довел Серегу до лифта, вызвал… А тому, зараза, спускаться чуть не с самого верхнего этажа. В темноте и тишине шумное дыхание слышалось отчетливо и близко. Их не могли увидеть так просто, и Илья стоял вплотную, разгоряченный и обезумевший за полгода, отданных одному лишь несбыточному желанию.       — Ну ладно, я уже начинаю верить, что ты влюбился, — шипел и смеялся издевательски прямо на ухо Серега. — Я думал, ты у меня совсем уж отмороженный!       Илья не ответил. Но Зайцев впервые смог во всей красе узнать физическую силу своего богатыря — потому что в ту же секунду рука Добрынина уперлась ему в грудь и отпружинила. Серега едва успел что-то понять, как уже влетел спиной в стену возле лифта легко, словно резиновый мячик, а запястья его оказались в тисках могучих ладоней. Губы Ильи были на его губах. Он всецело забрал инициативу в страстном, по-настоящему агрессивном поцелуе. Где-то за перегородкой, в шахте, трещали тросы спускающейся кабины — а Добрынин трахал Серегин рот языком, вдавливаясь в напряженные бедра пахом. Зайцев только скулил тихонько, извиваясь под богатыревым телом, но не вырывался. С ума сходил, в дыхании сбился, но отдавался и поддавался. Когда лифт любезно отворил двери, озарив их светом, Серега съехал по стене и просто увлек Добрынина за собой, не разрывая поцелуя. И вновь — к стенке. Только руки отнял, забираясь к Илье под футболку, дергая нетерпеливо пальцами ремень, прикусывая чужие губы. Добрынин жил на десятом этаже, и у них был хороший запас времени — ровно для того, чтобы возбудиться до состояния, когда секс начинается уже на пороге. Потому Илья не отставал: вылизывал и кусал Серегу в шею, пальцами массировал ширинку.       — Как я хочу тебя… Как давно я хочу тебя… — сбивчиво шептал он сперва на ухо, а потом в губы, расстегивая пуговицу на Серегиных джинсах как раз к тому моменту, как они достигли нужного этажа. Зайцев отправился вперед, и Добрыня прислонил его к металлической двери на лестничную клетку, а сам прижался сзади. Зазвенели ключи. Одной рукой Илья насиловал замочную скважину, второй — держал распаленного Серегу под живот. Потом, на своей территории, стал выбирать на связке ключи от замков к двери квартиры, почти ежесекундно отвлекаясь на поцелуи. Но в какой-то момент — замер, насторожился и даже Зайцева приглушил. И правда: как будто кто-то побежал по ту сторону двери.       — Ай… Застегни штаны… — пробормотал Илья и одернул футболку, тихо проворачивая ключ. Серега не сразу вернулся с небес на землю и выполнил просьбу неохотно, лениво охая и вздыхая.       — А чего ты? Нормально же все было!       Дверь открылась, и Илья встал в проходе, хлопнув ладонями о бедра. В коридоре стояла, в страшном смущении прикрыв руками лицо, Зоряна. Взгляд ее бегал от отца к Сереге и обратно.       — Я хотела сделать сюрприз, — виновато пропищала она и нервно повернулась вокруг своей оси. — Простите…       — И в глазок смотрела? — уточнил Добрыня. Зоря мелко закивала. Глаза девчушки блестели так, словно она была готова то ли расплакаться, то ли тут же расхохотаться до слез. Илья сам выронил пару смешков и не успел сообразить, как Зайцев уже выскочил из-за его плеча, широко расставив руки:       — Сюрприз! Твой батя еще не совсем старпер! — весело заорал он и затряс ладонями, изображая конфетти. — А еще теперь мы с ним типа пара! Уже второй сюрприз!       Тут уж Зоряна не выдержала и расхохоталась, сгибаясь пополам:       — Ну, у вас лучше получилось… — выдавила она. — Я-то просто без предупреждения пришла и принесла пончиков. Ты чего не сказал, что не один будешь?! — в следующую секунду накинулась она уже на Добрыню. — Я бы тогда, может, не сегодня!..       — А вот ты меня не предупреждаешь, и я тебя тоже не предупреждаю! — ответил Илья в тон, так же всплескивая руками. — Ладно, плавно переводим свидание в режим семейных посиделок, что уж тут. Ничего? — обратился он уже к Сереге.       — Отплачу пончиками! — примирительно сложила руки Зоря.       — Да ладно, давайте. Че вы. Ничего страшного, — сконфуженно улыбнулся Зайцев, скидывая с себя рюкзак и скромно удерживая его на причинном месте. Самому смешно было и выть хотелось. — Можно и чай.       — Тогда располагайся. Все знаешь уже, — Добрынин с надеждой показал руками в сторону кухни. — И, кстати, если можно — клеймо-то верни?..