Диадема

Младший помощник полицейского надзирателя Саша Ленточкин был молод, беден и в данный момент жизни очень обижен на судьбу. Ну ясно, что невнушительного возраста, еле-еле девятнадцать сравнялось, и служит на должности неполных два месяца, но все равно, что за несправедливость! Сегодня, когда он сунулся с утра к своему начальству, Николаю Федотычу, с вопросом, нет ли какого интересного дела, не произошло ли за прошедшую ночь нераскрытых злодейств, что ему ответили? "Да как не произойти, произошло. Из особняка графа Свистунова, который неделю тому назад преставился, прими, Господи, его душу, шкатулка пропала с драгоценностями. Вдова прибежала с утра со слезами и списком: мол, там и каменья, и перстни фамильные, и сорокатысячная диадема, словом, чуть ли не все вдовье наследство. Стояла шкатулка в кабинете на полочке, а с утра и - фьють! и перестала стоять. Сам понимаешь, фамилия это известная, не простого купчишку ограбили, так что весь наш полицейский сыск с самой зари бегает как подорванный". - Так, значит, и мне дело будет? - обрадовался Саша. Очень уж наскучило ему бумажки писать о расследовании тяжелейших преступлений о пьяном дебоше дворников и краже у мещанки Боборыкиной трех рублей. Тут-то ему его горькая планида удар и нанесла. - Да нет, Саша, для тебя у меня дело есть посолиднее, - ответило начальство, а само сидит, в усы усмехается, - перед рассветом поступило к нам заявление от сторожа морга на Новослободской. Труп у него пропал. Мол, привезли ночью, расположил он его, как следовало, медэксперта дожидаться, а под утро глядь, а тела-то и нету. Съезди, разберись, сигнал отработай, сторожу сделай внушение о вреде алкоголизма, а то мне на моем участке сейчас только бродячего трупа и не хватало. Поэтому на Новослободскую Саша приехал мрачный и настроенный объявить сторожу взыскание за отвлечение серьезных людей от дел разной чепухой. Сторож Захарченко и правда имел на лице все признаки вчерашнего возлияния, да и речи вел несколько туманно. - Ну, в общем, того...привезли его, тело, сталбыть, по ночи. По виду вроде как ножевое, кто-то ножиком ему бочину проткнул, и подняли неподалеку от Хитровки, и сам убиенный на вид был как из уголовных, только с форсом одет, рубаха дорогая и сапоги. Тут оно ясно, что дело полицейское, вот я и оставил тело вон там на столике, как есть, в одежде. Сегодня с утра Владимир Савельич должон был приехать и туловище-то посмотреть на предмет медицины. А среди ночи я вдруг слышу - стук-не стук, а потом вроде как бам! Ну, зашел не сразу, сразу как-то забоялся. Подождал, потом заглядываю в холодную - а стол-то и пустой. Нету мертвеца. Убег. - Пили? - напрямую спросил Ленточкин, вглядываясь в лицо сторожа по всей полицейской науке, строго и внушительно. - Да как же без этого... - сразу спасовал сторож, - работа-то не сахарная. Не по себе бывает ночью одному. - Рабочее место покидали? Из помещения выходили? Сторож так забегал глазами, что Саша сразу понял - выходил. Видимо, за бутылкой отлучался. - Ладно, - вздохнул младший помощник следователя, - пойдем глянем, что у вас там. Внутри было холодно, печально, в голову сразу лезли мысли о тщете всего сущего, но Саша по молодости лет сим мыслям не поддался, а внимательно комнату обыскал на предмет следов, хотя какие следы мог оставить труп, ему самому было неясно. - А это что за дверь? - спросил он сторожа. - Дак чуланчик. Там хлам разный и вещи нужные. Ленточкин потянул на себя дверь, которая почему-то не поддавалась. Дернул сильней... И прямо ему в объятья хладным мешком вывалился искомый убиенный господин, заставив заорать и отскочить к стене с бешено колотящимся сердцем. Сторож отреагировал на находку гораздо спокойнее. - О, нашелся, - сказал он с умеренным удивлением, - вот славно, не придется рапорт о пропаже писать. Только как он забрался-то сюда? Еще и заперся снаружи? Сашу тоже очень интересовал этот вопрос. - Ну-ка, давайте переложим тело на стол, - решил он, - да поглядим, что там у вас за чуланчик такой волшебный, что даже мертвых оживляет. Они подняли беглого неживого господина с двух сторон, но сторож по причине похмелья и общего потрясения организма оказался настолько неловок, что взялся не за ногу, а за каблук сапога. Сапог, повинуясь законам природы, тут же слетел, и из него вдруг посыпались и весело поскакали по некрашеному полу сверкающие драгоценные камни, пухлые кольца, женские серьги, выскользнула толстая цепь и свернулась у ботинка Ленточкина, как золотая змея. - Чегой-то? - туповато спросил сторож. - А это, уважаемый, и есть пропавшее наследство графа Свистунова, - медленно ответил Саша, не веря своему счастью. Он еще раз огляделся и заметил возле двери чулана одну деталь, которой было здесь совсем не место. На полу, почти не видимая в тени, лежала черная женская перчатка. Начальство, естественно, осталось Ленточкиным много предовольно, но вскоре вдова графа Свистунова охладила радостные настроения. Самого дорогого украшения, алмазной диадемы, среди возвращенного ей богатства не оказалось. - Вот же вздорная бабенка. Нет бы спасибо сказать, она тут же крик подняла, что все воры, и ты вор, и сторож Захарченко вор, а пуще всего я вор, вот вскладчину ее диадему в уголке на троих и распилили, - сумрачно проворчал следователь Николай Федотыч, пыхая трубкой для успокоения нервов, - теперь не отвяжется, наверх пойдет. Хотя все тут ясно. И труп наш беглый опознан - Сидор Емельянов по прозвищу Зуб, известный форточник. Видимо, он через окно в особняк проник, кражу совершил, камни и золото в сапог спрятал. Шкатулку да диадему успел куда-то сбыть, а с остальным пошел зачем-то по ночному времени неподалеку от Хитровки. Там его местные хитрованцы и прирезали, чтобы рубашку шелковую снять, да обыскать не успели, полиция спугнула. - И что ж делать теперь? - спросил Ленточкин, который с выводом своего начальства был согласен только частично, но держал пока свои мысли при себе. - Искать надо, Саша. По скупщикам краденого, воровским тайникам, людишек спрашивать, не мелькнет ли где диадема эта, в карточной игре или на чьей-то мамзельке. И ты подумай еще хорошенько, может, мысли какие-нибудь в голову придут. Ты у нас, оказывается, везучий, глядишь, и размотаешь этот клубок. И вот теперь младший помощник Николая Федотыча стоял возле здания театра под названием "Луна" и пытался сообразить, что ему дальше делать. История с бродячим телом грешника Емельянова не давала ему покоя. Черная женская перчатка, найденная в кладовке - тоже. Она была из мягкой черной лайки, практически без украшений, лишь с тремя пуговицами на запястье, но видно, что вещь весьма недешевая. Разглядев ее как следует, Саша обнаружил на подкладке вышивку с эмблемой ателье Леруа. В ателье перчатку узнали. И даже дали понять, что особа с такими длинными пальцами и тонким запястьем шила у них несколько пар по особому заказу. А за вытащенную из-за пазухи трешницу (Саша долго мялся и замирал душевно, отдавать деньги не хотелось, последние были) один из курьеров шепнул, что этот заказ не более десяти дней назад он доставлял в известный в этом сезоне театр "Луна". Да-да, тот самый, где недавно прошла премьера скандальной французской пьесы. Да, все ее посмотрели, были в ужасно возмущены, но ходили несколько раз. Ленточкин поразмыслил какое-то время и пришел к определенным выводам. Особа, владелица перчатки, скорее всего, актриса. Это раз. Судя по цене перчаток, либо актриса из главных, прима, которая получает внушительный гонорар, либо красавица на содержании богатого человека. Это два. Ну, в общем-то, это уже немало. Осталось найти красавицу с тонкими запястьями и длинными пальцами, которой подойдет черная перчатка, хранящаяся у Саши за пазухой, и задать ей пару вопросов. Воодушевившись, Ленточкин широким шагом вошел в темное и безлюдное по раннему времени фойе театра, беспрепятственно, не встретив ни единого человека, проник в служебные помещения, мельком прочитал чье-то имя на табличке на втором этаже и решительно пихнул первую попавшуюся дверь. Он увидел просторную, залитую солнцем комнату, в которой стояло зеркало, занимающее полстены. Перед ним на низкой банкетке сидела девушка, одетая в одну нижнюю юбку, и, подняв руки, собирала в высокую прическу черную гриву волос. Ленточкин, опешив, смотрел на тонкую гибкую спину, изящную ложбинку позвоночника, две ямочки на пояснице, красивую шею с тонкими волосками, которые под солнечным светом отливали золотом. Выждав почти полминуты, красавица обернулась, явив стремительно гибнущему помощнику следователя еще более чудное зрелище, тряхнула головой, и тяжелые черные кудри рассыпались по плечам. У нее оказались удивительные, какие-то совершенно кошачьи синие глаза. - Сударь, а вас стучаться не учили? - спросила она со спокойным удивлением. Ленточкин выскочил оттуда, как ошпаренный. Ему пришлось выждать несколько минут в темном коридорчике, чтобы дать даме одеться, прогнать из головы неуместные при расследовании мысли и хоть немножко охладить горящие щеки. Затем Саша вдохнул-выдохнул и решительно постучал в дверь. - Сударыня! - крикнул он как можно более официальным тоном, но в конце позорно сорвался на фальцет, - разрешите войти, мне необходимо поговорить с вами по государственно важному делу! Дверь несмело приоткрылась, и оттуда выглянула особа неопределенного пола и фигуры, в платье горничной, со слезающим на нос чепцом и в очках. - Обожжите немного, будьте любезны, - проскрежетала она дребезжащим старческим тенорком, - барышня одеваются, очень уж смущены были, - и, обнимая кипу каких-то платьев, попыталась протиснуться мимо Ленточкина вдоль по коридору. Саша, и сам в крайнем смущении, посторонился, да так неудачно, что толкнул почтенную горничную, она покачнулась и выронила платья ему под ноги. Смешавшись окончательно, бормоча извинения, помощник следователя начал было подбирать ворох одежды, но пожилая дама повела себя странно. Вместо того, чтобы спасать гардероб, она как будто потеряла к нему интерес и довольно быстрым для своего возраста шагом удалялась по узкому коридорчику куда-то в темноту. - Э... подождите! - растерянно позвал Ленточкин. Дама не остановилась и не обернулась. - Эй! - уже совсем невежливо крикнул Саша, вскакивая, и тут наконец фигура в чепце повернула голову, обожгла его уже знакомыми синими глазами и, уже не таясь, припустила к еле виднеющемуся в конце этажа окну. Ленточкин, задохнувшись от злости на свою глупость, рванул за ней. Синеглазая дама неслась со всех ног, стуча по доскам каблуками. Рраз - полетели в сторону очки. Два - она сорвала с головы огромный несуразный чепец. Три - засунула руку за пазуху, вытащила что-то и бросила назад, и настигающий ее помощник следователя споткнулся об пачку каких-то тряпок, которые изображали объемистую грудь. Пока он поднимался, пока приходил в себя, поддельная горничная уже домчалась до окна, рывком распахнула раму, вскочила на подоконник, еще раз оглянулась... Взметнулись разметавшиеся черные волны волос, и она спрыгнула со второго этажа куда-то вниз. Ленточкин домчался до окна спустя мгновенье и увидел, как она быстро перебирается из телеги с сеном, которая стояла под окном, вперед, к лошадям. Перекрестившись, Саша с громким "Уух!" совершил тот же прыжок, с размаху закопавшись в колючее, пахнущее пылью и солнцем сено, и вынырнул из него как раз, чтобы увидеть, как беглянка стремительно скрывается за поворотом. Ноги у Ленточки на были длинные, да и на здоровье он не жаловался, но как ни старался, догнать петляющую между прохожих девушку не мог. Она неслась во весь дух, быстро и отчаянно стуча башмаками, кудри летели за ее спиной, платье задралось до колен, кулаки были сжаты, и по всему выходило, что сдаваться без боя прекрасная наяда не собирается. И только отмахав за ней половину улицы, Саша вдруг вспомнил, что у него в кармане имеется полицейский свисток, и тут же, на бегу, попытался его вытащить. Свисток застрял во внутреннем кармане, Ленточкин дернул раз, второй, и уже в полной ажиотации выдрал вместе с карманом, и засвистел на всю улицу, во всю мочь крикнув: "Держи вора!" Почтенная публика, до этого с великим удивлением наблюдавшая за забегом двух спортивных людей, тут же определилась в своих симпатиях и антипатиях, зашумела и заволновалась, как роща на ветру. Даму начали толкать плечами, и, когда она уже собиралась нырнуть в один из переулков, какой-то почтенный господин с усами и тросточкой неожиданно по-гимназистски поставил ей подножку. Синеглазая споткнулась, упала, зашипев от боли в разодранном локте, тут же извернулась и начала было вставать, но подбежавший наконец Ленточкин спикировал на нее, как коршун, схватив за лодыжку. Тут же пребольно получил в лицо второй свободной ногой, рассвирепел окончательно и схватил беглянку за обе руки, распластав по мостовой. Она выдиралась, как кошка, на которую напала стая собак, яростно, молча, так что Саша, мысленно попросив прощения за свои грехи и пообещав поставить в церкви полупудовую свечку, ударил головой ей прямо в лоб. Девушка ошарашенно вздрогнула и тут же усмирилась нравом, глядя мимо Ленточкина куда-то в небо. Сзади уже слышались свистки приближающихся городовых, и помощник следователя, откашлявшись, со всей доступной внушительностью произнес: - Сударыня, у меня к вам есть несколько очень серьезных вопросов. Актриса театра "Луна" взглянула на него с каким-то удивительным равнодушием, ее голова качнулась набок и она потеряла сознание. Из разжавшегося кулака на грязную мостовую выпала какая-то тонкая лента, похожая на полумесяц, тут же засверкавшая на солнце сотнями искр. Это была пропавшая диадема. Посмотреть на приму скандально известного театра, французскую красавицу Марию Кастан собрался весь сыскной отдел. Она сидела на неудобном стуле с идеально прямой спиной, как балерина, смотрела своими невозможными глазищами куда-то поверх голов окружающих и не отвечала ни на один вопрос. На белом лбу уже оформился и отливал всеми оттенками бордово-синего здоровенный синяк. У Саши Ленточкина красовался точно такой же, и из-за этого он чувствовал с быстроногой преступницей какую-то особую связь. Возле стола Николая Федотыча уже бесновался директор театра "Луна", мсье Дюпонт, потрясая пухлыми кулачками и грозя сыскному управлению в общем и младшему помощнику надзирателя в частности все кары небесные, которые только могли прийти ему на ум. Адвокат, один из самых дорогих в городе, был уже в пути. Николай Федотыч уже скурил весь дневной запас табака и теперь лишь злобно втягивал воздух через трубку, грызя зубами мундштук. - Разберемся, - мрачно рокотал он, - и девицу вашу проясним. Явно же виновна. Краденый предмет высокой ценности при себе. Бегство и оказание сопротивления полиции. Отказ давать разъяснения. Доказательств хоть отбавляй! - Да какие доказательства! - возопил мсье Дюпонт, пытаясь вырвать на голове и так весьма умеренное количество волос, - Ясно же, что диадему Мария получила в подарок от какого-либо из обожателей! У нее толпы поклонников, и многие из них весьма состоятельные люди! Убегала, потому что испугалась! А молчит, потому что не хочет подвергать компрометации влиятельное лицо! Все вокруг скептически захмыкали, но Ленточкин сразу понял, что версия для адвоката и защиты уже готова. Постояв, он нерешительно кашлянул. За шумом-гамом его не расслышали, и пришлось кашлянуть еще раз, погромче, а потом и вовсе изобразить тяжелый приступ чахотки. Только тогда на него обратили внимание. - Мне думается, все было совсем не так, - начал Ленточкин несмело, но потом все же укрепился духом и продолжал более-менее связно, - Я думаю, что за кражей драгоценностей из особняка стояла именно мадемуазель Кастан. - Что за чушь! - крикнул директор театра, - Кто этот молокосос? Отпустите мою актрису немедленно, у нас вечером спектакль, и все билеты уже проданы! - Она знала, что известный хитрованский вор Сидор Емельянов совершил кражу из особняка, - с нажимом продолжил Саша, смотря в пол, чтобы не было так боязно, - иначе зачем бы ей было обыскивать тело Зуба в морге, где она потеряла перчатку? Я удивлен силой мадемуазель, моральной и физической, которая не только осмелилась проникнуть в морг в отсутствие сторожа, как-то открыв замок, но и затащила тело в чулан, где, судя по всему, просидела в темноте и тесноте с ним некоторое время, пока Захарченко не убежал за полицией и она не смогла выбраться наружу... конечно, потеря перчатки ее подвела. Все-таки нервы у Марии Кастан оказались не железные, и, видимо, морг она покидала в спешке. Одного я не могу понять, - тут Ленточкин впервые поднял глаза и посмотрел француженке прямо в лицо, - почему она забрала только диадему, а остальное богатство, весьма значительное, оставила там? Никто не думал, что она ответит. Но мраморная статуя в виде женщины с синяком на лбу вдруг медленно перевела глаза на своего преследователя и спокойным голосом, в котором был слышен мягкий акцент, ответила: - Я взяла лишь то, что принадлежало мне. - Простите? - азартно подался вперед начальник сыскного отдела, а мсье Дюпонт издал что-то вроде стона и закрыл лицо рукой. - Я забрала свое, - повторила девушка, - Я являюсь дочерью графа Свистунова, и диадема - мое наследство. - Моя мать была французской гувернанткой в доме графа, и, по ее словам, он действительно ее любил. К сожалению, это не помешало ему отослать ее на родину, когда плоды их любви стали слишком явно видны... к чести графа, он выплатил ей достаточно щедрые отступные. Мама родила меня уже в Марселе, где мы прожили пять вполне, как мне казалось в детстве, счастливых лет, до тех пор, пока она не скончалась от легочной болезни. Родственников у матери не оказалось, деньги были прожиты, и мне пришлось испытать все прелести жизни в государственном доме для сирот. К пятнадцати годам я оттуда сбежала. Мария Кастан говорила легко, как будто даже улыбаясь своим мыслям, и было видно, что прошлое, какое бы оно ни было, не тяготит ее, и в содеянном она ничуть не раскаивается. Сыскной отдел вместе с директором театра слушали ее в полном молчании. - Я не буду, господа, утомлять вас рассказом, как я прожила еще пару лет, пока не стала актрисой в Париже. К большой удаче для меня, мсье Дюпонт разглядел во мне что-то многообещающее и позвал в свою труппу, которая как раз отправлялась в Россию. Конечно же, я согласилась, потому что мать никогда не скрывала правду о моем происхождении и я почему-то была уверена, что отец будет рад меня увидеть... Здесь Мария впервые переменила позу, немного ссутулив идеально прямую до этого спину, и Саша Ленточкин вдруг понял, что встреча с отцом была для нее непростым испытанием. - Да, признаюсь, маленькой я всегда мечтала и представляла себе, что меня примут в новую семью и полюбят, как до этого любила мать. К сожалению, этого не произошло. Граф маму даже не вспомнил. Мне удалось увидеться с ним и даже поговорить несколько минут, но он был очень раздражен... и не настроен признавать каких-либо побочных дочерей, тем более с такой репутацией. В общем, соединения семьи не вышло. А еще через пару недель я узнала, что графа Свистунова хватил удар. И что после него осталось довольно внушительное наследство, в том числе и шкатулка с драгоценностями. Почему я решила, что заберу себе именно диадему? Потому что мама мне часто о ней рассказывала. Граф, находясь в размягчении чувств, несколько раз показывал ей это украшение и обещал подарить, потому что только такая красавица, как моя мать, достойна носить на голове корону. И я решила, что женщина из нашей семьи ее наденет обязательно, если не она, так я. Да, у нас были договоренности с форточником Зубом. Не спрашивайте меня, как я на него вышла и что обещала, я вам все равно не отвечу. Диадему он должен был передать мне, себе оставить остальное, но не успел. Жаль, что его жизнь оборвалась так нелепо, под ножом каких-то случайных головорезов, это был очень смелый человек, хоть и злодей, конечно. Я видела, как его тело подняли городовые и слышала, куда велели его отвезти. Остальное вы знаете. Мадемуазель Кастан еще раз потерла рукой синяк на лбу, чему-то улыбнулась и более, как с ней ни бились, ничего не пожелала сказать. Две недели Саша Ленточкин ходил как в воду опущенный. Несомненно, синеглазая красавица была виновна по всем статьям, но то, что она отправится на каторгу (а к тому все дело и шло), царапало его душу, как наждаком по стеклу. Ведь пропадет же, не выдержит, а если и останется жива, то сгинет и красота ее, и талант актерский в сибирских снегах, как камень в ледяной проруби. Так и ходил, и терзался до тех пор, как однажды утром его начальство, Николай Федотыч, не обмолвился мимоходом, набивая свою трубку свежим табаком: - Александер, а помнишь крестницу-то свою, которая от тебя по улицам с камешками бегала? - Ну? - вскинулся Саша, потому что помнил это даже слишком хорошо. - Представляешь, явилась пару дней назад вдова графа Свистунова и отозвала бумагу свою, мол, претензий к мамзель Марии не имеет, имущество ей возвращено, а в остальном бог этой девице судья. Наши шепнули, что некое высокопоставленное лицо заплатило очень даже внушительные деньги, чтобы нашу красавицу из тюрьмы вытащить. Вроде даже и диадему эту выкупило за двойную цену. Говорят, вообще они из страны уехали, в Италию, что ли. Хорошо, наверное, в этой Италии сейчас, не то что у нас - грязь да сырость. И следователь с наслаждением закурил, заполняя ароматом дорогого табака весь сыскной отдел. Саша Ленточкин стоял, слушал, смотрел в окно на серую пелену дождя, лужи, мокрых воробьев... Ему почему-то страстно, до дрожи хотелось в Италию.