Let's set fire to the lonely night You're beautiful when you look at me Let's give love another life Lea Michele — Run to you.
Тсуне — пятнадцать, когда она спускается по лестнице, вцепившись тонкими пальцами в перила и стараясь не впасть в истерику. Шлейф длинного алого платья скользит следом, путается под ногами, и Тсуна не сразу замечает, что с её ног слетает туфля. Ступив ногами на плитку, покрытую ковром, она вздыхает и, пробормотав: «Проклятье», разворачивается, чтобы забрать свою лодочку на высокой шпильке, как замирает, остановленная мужским голосом: — Что за вид, Савада? Выглядишь как шлюха. Савада чувствует, как к глазам подступают слёзы, а горло неприятно сдавливает. Она и сама знает, что выглядит слишком взросло для своего возраста в этом платье, открывающим чересчур много для пятнадцати лет; с этим ярким макияжем на лице, где губы пылают алым. — Не видела Вас на церемонии наследования, Занзас, — отвечает, изо всех сил стараясь не сесть на пол и не расплакаться. Только не при Занзасе, только не при нём… — Высматривала? — Почему Вас там не было? — Потому что ты там была, — сообщает он безразлично, спускаясь по лестнице и останавливаясь как раз там, где лежит туфля Савады. Тсуна, казалось бы, за прошедший год повидала всякое, много раз находилась в ситуациях, когда балансировала на грани жизни и смерти, но почему-то слова Занзас ранят (и ранят больно). Она кивает, вежливо улыбается и думает, что вполне неплохо держится. — Даже и не знаю, каким образом ты победила Бьякурана, — Занзас склоняет голову, — если теряешь обувь на ровном месте. И ногой отправляет туфлю вниз по лестнице. Та падает прямо к ногам Тсуны. — Занзас… — Умойся и скройся с глаз. Едва за ним закрывается дверь, Тсунаёши опускается на колени и начинает рыдать.***
Бьянки смеётся, сгибаясь напополам. Сидящий рядом семилетний Оливьеро — её сынишка — удивлённо смотрит на маму, что-то выводя в тетрадке. — Ты действительно убежала после его слов? — Да, — Тсуна вздыхает. — Я совершенно этого не ожидала. Знаешь ведь, что я очень тепло отношусь к Энме. — Видимо, что очень тепло, раз он решил сделать тебе предложение, — она вытирает выступившие на глазах слёзы. — И я как-то совершенно не ожидала, что он заведёт разговор о моих женихах, затем встанет на одно колено и скажет: «Тсуна, я много думал об этом и пришёл к выводу, что из нас мог бы получиться неплохой союз. В общем, ты мне нравишься, и я хотел бы сделать тебе предложение. Что ты об этом думаешь, Тсуна?» — Да, что ты об этом думаешь? — передразнивает Бьянки. Тсуна закрывает лицо ладонями. — Ничего я об этом не думаю! Я собиралась ответить, что так никто не делает, что нужно время, чтобы всё взвесить и обдумать… — В общем, отказать. — …Но появился Хаято и сообщил, что прибыл Занзас. И я сломя голову бросилась в резиденцию, оставив Энму одного в саду. Бьянки вновь начинает смеяться, и Тсунаёши начинает понимать, как глупо это звучит. Она добровольно готова броситься в клетку к тигру, лишь бы избежать верёвки на шее. — Но, знаешь, я бы тоже выбрала Занзаса. Из этих двоих, разумеется, — говорит синьора Каваллоне, и, Тсуна, отняв ладони от лица, чуть улыбается. — Тсуна, не расстраивайся, ты встретишь своего мужчину. — И как я узнаю, кто он? Когда выйду замуж за какого-нибудь папенькиного сынка из Альянса и пойму, что я где-то оступилась? — Тсуна, — Бьянки качает головой, пересаживается на диван к подруге и обнимает её за плечи, — ты поймешь. Сердце подскажет. Твоим мужчиной может оказаться тот, кто просто придержит тебе дверь или накинет на плечи пиджак. — Да? — она криво усмехается. — Да, — подтверждает сестра Гокудеры. — Я верю в любовь, Тсуна. И ты верь. Тсуне — двадцать пять, когда её мечты о замужестве по любви натыкаются на айсберг.***
Совместное задание с Занзасом Тсуна воспринимает как божественный подарок. Для неё это возможность удрать из дома, на время перестать слушать нотации отца о том, что ей пора стать синьорой, и почувствовать себя свободной. — Обязательно было пялиться на Эдуардо весь вечер? Теперь он решит, что у Босса Вонголы никогда не было мужика, и захочет предложить тебе свою кандидатуру, — начинает Занзас с порога их номера, расслабляя галстук. Заходящая следом Тсуна в бордовом шёлковом платье по лодыжки закатывает глаза. — А ты весь вечер не сводил взгляд с декольте его ненаглядной жены, — она не остаётся в долгу. — Она решит, что у Босса Варии никогда не было женщины, и предложит свою кандидатуру. — Нарываешься, Савада. — Я всю жизнь нарываюсь, Занзас. — Это в тебя два бокала вина уверенность вселили? — Я просто устала от того, — продолжает Тсуна, запуская пальцы в волосы и выдёргивая шпильки, — что такие мужчины, как Эдуардо, считают, что весь мир вращается только вокруг них, а женщинам место на кухне. В спальне женщины должны молчать, рожать по десять детей и ни в коем случае не перечить, даже если начались проблемы со здоровьем. — Ты это поняла за три часа нашей беседы? Ты за матриархат? — Я за уважение, — она поворачивается к нему с горсткой шпилек в руке. — Я хочу, чтобы меня любили и уважали. И не пытались указывать, что мне делать. Я хочу, чтобы меня принимали такой, какая я есть. — Ты слишком многого хочешь, Савада, — Занзас проходит мимо неё и ставит бутылку виски с двумя стаканами на стол. — Ах да, я и забыла, что шлюхам ничего этого хотеть нельзя. — До сих пор помнишь? Тсуна не отвечает. Она подходит к зеркалу и начинает расстёгивать браслет на правой руке. Пряди лезут в лицо, закрывая обзор, и несколько даже попадают в глаза, когда подошедший сзади Занзас касается её волос, собирая их и перекидывая их ей на спину. Пальцы касаются обнажённого плеча Тсунаёши, и по телу пробегает электрический заряд. Она поднимает голову и смотрит через зеркало ему в глаза. — Занзас… — Мне хотелось позлить тебя десять лет назад, поэтому я так и сказал, — Занзас наклоняется к её уху, и сердце Тсуны начинает отбивать чечётку. — Ты не шлюха, Савада. Ты даже не представляешь, как ведут себя шлюхи. — И много ты их видел? — Да. Она кивает, продолжая смотреть Занзасу в глаза. Тот усмехается. — Не принимай это за комплимент. — И не думала. — Я просто не должен был говорить такие слова пятнадцатилетней девчонке, которую впервые нарядили в платье стоимостью несколько наших зарплат и вывели в свет. — Я тронута до глубины души, Занзас. — У женщин нет души, — он отходит от неё и садится в кресло. — Садись, — и указывает рукой на кресло напротив. — И что мы будем делать? — Я спою тебя, а затем изнасилую. — Я бы поспорила, кто кого, — бормочет Тсуна себе под нос, сбрасывая туфли и с ногами забираясь в кресло.***
Каждая их встреча — хождение по кругу, в котором они кружат, не решаясь нанести удар. Один неверный шаг — и всё будет объято пламенем. Тсуна смотрит завороженно, когда он откидывает за спину свои перья. Рубашка расстегнута на три пуговицы, открывая кадык и линию ключиц, и Тсуна ловит себя на мысли, что, кажется, о таких принцах мама рассказывала ей в детстве. — Знаешь, я мог бы убить тебя голыми руками. Тсуне нравится «мог бы». Это означает, что у него есть силы это сделать, но он не станет этого делать. «Мог бы» звучит лучше «могу», потому что, говоря «могу», он даёт ей понять, что не исключает возможности это сделать. — Я знаю. — И всё равно предпочла отправиться со мной. Тебе говорили, что убегать — не выход? Босс должен стоять до конца и покидать поле боя последним. Прямо как капитан тонущего корабля. — Да, но в этот раз тонет не семья, а я, — признаётся Тсунаёши, водя пальцем по краю стакана. — И… Как-то мне не хочется тонуть. — Почему нет? — Занзас усмехается. — Можешь смело выходить замуж за Энму. Два неуклюжих, никчёмных — да вы идеальная пара. Он будет трястись над тобой, носить на руках и… — Занзас, он умудрился обставить предложение руки и сердца как выгодную сделку. Я не хочу связывать свою жизнь с таким человеком. — Ты принципиальная даже в этом вопросе. Приятно удивлён. — Что? — Птички по имени Скуало и Бельфегор рассказали, что Девятый пытался сосватать тебе синьора Марино, который в разы выше и круче по положению, чем твой ненаглядный Энма и целая свора женихов, но потерпел фиаско, когда ты столкнула его с лестницы. О, синьора Марино она помнила хорошо. Тот самый, кто положил ладонь ей на колено во время приёма и намекнул, что не против показать ей «все рассветы Италии», за что в конце вечера Тсуна поставила ему подножку, когда он вновь полез к ней, а Хаято, когда мужчина оказался внизу лестницы, доходчиво объяснил, почему к «синьорине Саваде лучше не лезть». Тимотео предпочёл не озвучивать то, что с лестницы Марино спустила его дражайшая внучка, и решил выставить виноватым вспыльчивого Хранителя Урагана, но в ситуацию вмешались Бельфегор и Скуало. Так справедливость была восстановлена. Занзас смеётся. — Занзас. Он резко замолкает и поднимает голову, смотря на Тсуну. Что-то в том, как она смотрит, есть. Она — стойкая (которую ещё пока не сломали) и такая настоящая, что в это порой не веришь. Тсуна не юлит, не лукавит и терпеть не может, когда используют лесть. А ещё она — сильная, потому что смогла одолеть Бьякурана и стоически вынесла все эти разборки с Энмой. Её глаза загадочно мерцают, когда она подаётся вперед, тянется через столик и обвивает руками его шею, прижимаясь губами к губам безнадёжно. Её поцелуи полны отчаяния. Пора уже давно было признаться (себе в первую очередь), что она влюблена в него. И, кажется, началось всё это, когда она была четырнадцатилетним подростком, на плечи которого все взвалили непосильную ношу. Тогда, когда в восемнадцать он одарил её снисходительной улыбкой после танца на глазах у всех. Тогда, когда в двадцать убил тех, кто тяжело ранил её мать, среагировав быстрее отца или Девятого. — Ты понимаешь, что ты творишь? — тихо произносит Занзас, сжимая ладонями её талию и смотря, как Тсуна, устроившись на его бёдрах, поднимает шёлковую ткань выше, чтобы было более удобно. Более удобно для чего? Она, облизывая пересохшие губы, отвечает совершенно серьёзно: — Да. Я не могу себя держать. И даёт Занзасу карт-бланш на всё.***
Занзас в этом никогда никому не признается, но спящая Савада завораживает его почти так же, как и та, что вчера вечером всего двумя фразами затащила его в постель. У неё длинные вьющиеся каштановые волосы, с которыми не может совладать ни одна расчёска; рваная чёлка, из-под которой пронзительно смотрят карие (или янтарные, когда на них падает свет) глаза. И покусанные губы, которые она постоянно облизывала после каждого их поцелуя, и не потому, что ей было противно, а потому, что ей нравилось. Кожа бархатная и совсем не загоревшая, но это то, что остаётся ещё от четырнадцатилетней школьницы. У неё россыпь родинок по спине, которые Занзас пытается сосчитать, когда перед ним оказывается её обнажённая спина, но он быстро забывает про эту идею, стоит ей только изогнуться. — Савада… — Да? — спрашивает она, поворачиваясь к нему и замирая с туфлей в руке. И вновь этот взгляд, из-за которого Занзас валит её на измятую постель, вышвыривает туфлю и жадно целует. Влюбился как мальчишка, ей богу. А он и не отрицает.***
Тсуне — двадцать пять, когда она выходит из кабинета Девятого и направляется к лестнице. На предпоследней ступеньке каблук цепляется за алый ковёр, и бежевая-лодочка слетает с ноги, падая на пол. Тсунаёши вздыхает («Опять на том же месте, что и десять лет назад») и наклоняется было, чтобы поднять, как чьи-то длинные пальцы опережают её. Смуглая рука приподнимает многострадальную туфлю на уровень глаз, но её обладательнице и держателю нет до неё никакого дела: они неотрывно смотрят друг другу в глаза. — То, как тебе сделали предложение, Савада… Так его не делают. — И как же надо? — Надо так. Он склоняется на одно колено, надевает ей туфлю и запрокидывает голову, смотря в глаза. Тсуна выдерживает его взгляд. — Ты должна как-то ответить мне. Тсуна улыбается.