Exhausted.

Семь никак нельзя разделить на ровные целые числа сумм, как бы ты не старался. Зная такую, казалась бы, простую аксиому, можно было бы решить многое в этой банальной жизни. Но она не решила, походя на тех многих, кто искал исключение в подобном и уставал. Это нежелание признавать и подчиняться ломало и изматывало изнутри последние части того что в ней было. Действительность шла, а потому ее душа и измученна. Потому и стояла здесь одна на пропитанной влагой земле, оставляющие следы прошлых шагов, будто напоминание о несмываемости грехов. Сырость черпала последние силы, а прохладный ветер, который так присущ этому месту, не унимаясь ,в издевку пытался избавить ее от черной широкополой шляпы. Именно он не давал посмотреть вверх и отвести взгляд от пустой стеклянной вазы. Единственной. Неповторимой. Ненавистной. И такой безжизненной. Пошел дождь. Облака, окутанные тяготами собственных вещей, лишь усиливали новое ощущение. Эту исчерпанность и жажду желания быть и не быть тут. Эту четность и нечетность, что отныне как два ворона Одина преследовали ее до последнего вздоха на бренной земле. Всего было три решения. Не больше, не меньше, от этого выхода не было. В пасмурную погоду лик луны не был виден, как и сияние солнца. Но, как и прежде знание того, что с восхождением луны, солнце должно погаснуть, обессиливало ее окончательно. Эти Мойры заплели нити обреченности над ней давая ей видимость Повешенного Аркана в бытие. "Разве голубая луна не прекрасна?-подумалось ей в этот момент. Раньше желание быть было непоколибимо сильно, но куда же делось оно теперь в этой жизни? Было ли оно сокрыто вместе с луной под тучами, которые подобно судьям нависли над ее жизнью и судьбой. Ответ был известен в седьмой день. Последний. "Лизи..."- тихим шепотом прошептала одетая в траур. Это слово было отныне выбито в ее жизни камнем, падающий бесконечную морскую бездну, где никто никогда не узреет то, о чем помнит лишь та, кто помнит кому эти четыре буквы принадлежали. Истощенная. Опечаленная от мук души, ее высушенные слезы объеденные с тоскующим сердцем были обращены в двое прекрасных синих роз, цвет который нёс печаль и радость им вместе, как тогда, так и ныне в вечность. Положив их в прозрачный сосуд, ее желание, имеющие ужасающие последствия, было неизменным. Два плюс пять. Посмотрев на стоящую чуть вдалеке белую арку, а потом на все такой же хладный камень, ей пора было идти. Развернувшись, она, придерживая шляпу, уходила, как и раньше. В ее руках находилась пять, число Жизни.