«Здесь несчастье соединяется с идеалом. День сливается с ночью и говорит ей: «Я умру с тобой, а ты возродишься со мною».
Последние лучи алой зари проникали сквозь распахнутое окно в помещение кабака и запутывались в тёмных волнистых волосах Грантера. С улицы были слышны громкие выкрики, выстрелы и вопли боли, но Грантер ничего из этого не слышал. На столе рядом с ним стояла бутылка абсента, которая и добила его, заставив погрузиться в пьяный сон. Его сон был беспокойным, возможно из-за шума и многочисленных смертей его друзей, происходящих буквально в нескольких футов от него. Его сон был тревожный, но он не мог проснуться. Липкий кошмар вцепился в него пальцами, не давая вынырнуть наружу. Спина Грантера быстро опускалась и поднималась из-за частых тревожных вздохов. Мужчину била мелкая дрожь, и пот выступил на его лбу. Грантеру снился сон, пока его друзья погибали на баррикадах. Погибали… И за что? Их жертва будет напрасной, а восстание, которое требовало столько сил и мужество, даже не останется в памяти потомков. Тёплый июньский день, пропитанный кровью простых людей, растворится на страницах истории. Почему они пошли на эти баррикады? Грантер пытался их вразумить, старался донести свои мысли до Анжольраса, в конце концов, но тот лишь холодно отмахивался, лихорадочно одержимый самой идеей о равноправной Республике. В итоге Грантер оказывался «ни на что не годным и ни во что не верящим». Друзья Азбуки разочаровывались в нем раз за разом, но больнее всего для Грантера было видеть презрительное выражение лица Анжольраса, когда тот смотрел на него. Грантер верил в Анжольраса, хоть и подвергал его пламенные речи сомнениям. Это было какое-то слепое обожание, причиняющее сильные душевные муки; Грантер знал, что никогда не будет достоин Анжольраса, но это не мешало какому-то приятному и одновременно горькому чувству разливаться под его ребрами, когда тот видел своего личного Аполлона. Он так хотел быть нужным, но его всегда грубо отталкивали. Грантер так хотел умереть на баррикадах, рядом с Анжольрасом, но тот отослал его проспаться сюда, презрительно сморщившись. На самом деле, Грантер давно должен был смириться с собственной никчемностью и ненужностью. А теперь он видел сон, где погибали его друзья, один за другим. Он видел простреленную ладонь и тонкое девичье запястье, прижатое к груди. Грантер видел светловолосого мальчика с чумазым лицом, которое казалось ему смутно знакомым. Он, не закончив свою песню, упал на окровавленную мостовую. Труп мальчика заботливо унесли с обстреливаемой улицы. А какой с этого прок? Невинный ребенок все равно не воскреснет. Он видел мягкосердечного Жеана Прувера, лицо которого даже не дрогнуло при виде направленных на него ружей. Его последние слова «Да здравствует Франция!» успели сорваться с его языка, прежде чем грянули выстрелы. Это были самые первые смерти на баррикаде. Позже их стало больше, намного больше, но со стыдом Грантер мог признаться, что не чувствовал сильного чувства сострадания, потому что он не знал этих людей. В своем сне он стоял рядом со своими друзьями, невидимый и неосязаемый остальными. Но чувства и страх никуда не делись, и стоило пуле пролететь рядом с Анжольрасом, в голове Грантера мелькало: «Пожалуйста, только не его!». Иногда Грантер с ужасом и восхищением приходил к мысли, что был бы счастлив отдать свою никчемную жизнь за жизнь Анжольраса, который, он был уверен, совершил бы еще много великого за свою жизнь. А чего стоила жизнь Грантера, насквозь пропитанная алкоголем? Когда в его сне, сражавшимся на баррикаде выдали четыре мундира, чтобы несколько человек могли спастись, Грантер был готов упасть на колени и закричать на весь Париж. Почему Анжольрасу так важно было пожертвовать собой? Почему он хотел спасти народ, Францию, сражавшихся, но только не себя? Не хотел. Готовился к гордой смерти, а Грантер медленно умирал рядом. Комбефер произнес речь, призывающую тех, у кого есть семьи, уйти с баррикады и не отдавать жизнь понапрасну, и Грантер опять испытал горькое недоумение. У Комбефера оставалась мать, это ли был не эгоизм? Напрасная жертва, напрасные смерти. Грантер во сне рвался к своим борющимся друзьям, Грантер же в реальности сидел на единственном оставленном стуле, положив голову на сложенные на столе руки, забывшись пьяным сном. Во сне было не страшно стоять рядом с будущими мертвецами. Но наблюдать за смертями со стороны было гораздо ужаснее, когда приходило осознание собственной бесполезности даже здесь. Жизнерадостного Курфейрака убили; Грантер увидел погибших Фейи, Боссюэ и Жоли, а Комбефера закололи штыками прямо на его глазах. В груди Грантера разлился огонь горечи. Он остался стоять на месте и растерянно оглядывался по сторонам, осматривая кровавую панораму сражения. Где же Анжольрас? Неужели пал в бою? Неужели Грантеру уже никогда не выпадет шанс доказать, что он на что-то способен? Вдруг взгляд Грантера упал на красное знамя, ранее закрепленное на самой вершине баррикады. Теперь оно валялось на земле, небрежно брошенное туда атакующими гвардейцами. Старик Мабеф пожертвовал жизнью, чтобы вознести это знамя на баррикады. Оно так много значило для всех этих людей, и для Анжольраса в том числе. Грантер понимал, что это всего лишь сон, он знал это, поэтому в его голове сорела идея. Он просто хотел быть хоть чем-то полезным. Грантер схватил алое знамя и поднял его высоко вверх. Интуитивно он знал, что во сне его не могут убить, но страх смерти и боли почему-то никуда не делся. Ветер развевал красную ткань, пока Грантер старательно карабкался на полуразрушенные баррикады, а в его голове крутилась лишь одна мысль: он должен поднять это знамя, раз для Анжольраса оно так много значило. Наконец, знамя было закреплено на вершине разваленных баррикад, и Грантер с некой гордостью оглядел проделанную работу. Он попытался закрепить его идеально прямо, потому что знал, что Анжольрас не потерпит ни малейшего недочета. Он бы точно оценил действия Грантера, если бы был здесь и мог видеть его. Невесело усмехнувшись, Грантер разгладил пальцами алую ткань. Вдруг с ним что-то произошло. Сперва его бросило в жар, а потом голова закружилась. Грантер зажмурил глаза, до смерти перепугавшись этими странными явлениями. Странные смазанные образы проносились перед ним, один за другим. Грантер видел людей, столпившихся на площади, видел кровь убитых, видел трехцветные французские флаги и счастливые улыбки на осунувшихся людских лицах. Грантер, сам того не зная, видел Провозглашение Второй Французской республики, после революции, которой суждено было случиться в 1848 году. Ровно через шестнадцать лет. Внезапно Грантер снова вернулся в реальность баррикад своего сна, и тихо застонал, прикрыв лицо руками. Почему они не могли подождать еще немного времени? Революция в 1830 году и так слишком обескровила людей; глупо было рассчитывать, что народ восстанет лишь спустя два года после тех страшных событий. Всем на баррикадах суждено было умереть. Глаза Грантера заслезились, хотя он не помнил последнего раза, когда плакал. Теперь же он оплакивал напрасные жертвы людей. Оплакивал напрасную жертву Анжольраса. Вдруг шум прекратился. Стало тихо, и именно это мертвая тишина пробудила Грантера. Он вернулся в реальность и непонимающе огляделся по сторонам. Это был лишь сон? Или все было наяву? Сердце все еще слишком сильно билось в груди, а на глазах еще не успели высохнуть слезы. — Это вы убили сержанта артиллерии? — Да. Это был голос Анжольраса. Сердце Грантера замерло. Неужели все-таки это происходит наяву? И все его друзья уже мертвы? А теперь умирает Анжольрас. Прекрасный Анжольрас, похожий на солнечный свет в жизни Грантера. Он хорошо помнит, как впервые его встретил. Анжольрас произносил речь о равноправии людей на площади, и Грантер, ничего не смыслящий и никогда не интересующийся ничем подобным, вдруг заслушался его звучным голосом. Потом взглянул в лицо говорящему, и понял, что с этого момента его жизнь навсегда переменится. Если бы Анжольрас знал. Если бы смог дать ему шанс. Грантер бы показал ему, на что способен даже такой пьяница, как он. Сержант готовился повторить приказ «На прицел!». Руки Грантера задрожали. Неужели сейчас все кончится? До этих пор он оставался никем не замеченным. Он мог бы спрятаться от гвардейцев и остаться в живых. Но что это будет за жизнь без света Анжольраса? Грантер неожиданно поднялся. — Да здравствует Республика! Я с ними заодно! Гвардейцы в замешательстве оглянулись на голос. Анжольрас замер в оцепенении. Грантер, преодолевая странную дрожь во всем теле, твердо прошагал вперед, становясь ближе к Анжольрасу и видя полное непонимание в глазах юноши. — Да здравствует Республика! — прокричал он снова, и на этот раз Анжольрас вздрогнул, заглянув в его глаза. По спине Грантера пошли мурашки. Отступать было поздно, да и это решение было, наверное, самым верным за всю жизнь Грантера. — Прикончите нас обоих разом. Анжольрас смотрел на него с долгожданным уважением, но сомнения все равно снова одолели его. Грантер сглотнул и тихо добавил: — Ты позволишь? Анжольрас улыбнулся, нашел его ладонь и крепко сжал ее. Пока сержант заново повторял приказы, Грантер наклонился к лицу Анжольраса, прошептав в его ухо: — Народ снова восстанет. И на этот раз у них все получится. Анжольрас резко вздернул голову, пораженно посмотрев на него. Грантер неуверенно улыбнулся. — Знаю, звучит странно, но верь мне. Анжольрас немного растерянно кивнул и крепче сжал его руку. Грянули выстрелы. Анжольрас, пронзенный пулями, остался стоять, а Грантер рухнул к его ногам, из последних сил сжимая тонкие пальцы своей широкой ладонью. Грантер знал, что умирает счастливейшим человеком на свете.«Кто умрет здесь, умрет в сиянии будущего, и мы сойдем в могилу, всю пронизанную лучами зари.»