со вкусом;

      — Чонгук, ты?       Где-то в коридоре слышится хлопок входной двери, и Тэхен высовывает голову с кухни в коридор, удивленно округляя глаза — на пороге квартиры и вправду стоит Чонгук, очевидно, освободившийся с учебы пораньше. Каштановые волосы в беспорядке топорщатся на макушке, черная куртка распахнута и являет под собой мятую безразмерную футболку, которую юноша в спешке напялил на себя с утра. Чонгук стягивает грязные кеды, мирно оставляя их на коврике, и, следом скинув и куртку, бредет по коридору на кухню.       А там уже вовсю продолжает крутиться Тэхен, то помешивая в неглубокой кастрюле что-то странно булькающее, но пахнущее вполне прилично, то хлопая дверцами расшатанных шкафчиков в поиске, видимо, очередных приправ и специй. Чон нерешительно выглядывает из-за косяка, наблюдая за метаниями хена и не желая его отвлекать, и невольно принюхивается к витающим запахам.       В самом деле, пахнет вкусно. Сладковато, но с оттенком терпкой корицы и кисловатыми нотами малины, а сейчас, когда Тэхен опускает в кастрюльку очередной мелко порезанный ингредиент, до его носа долетает резковатый запах свежей лимонной цедры. Чонгуку нравится контраст, который создают смешанные ароматы.       Он заходит в кухню и понимает, что ему нравится не только контраст запахов.       Его всегда восхищал и будет восхищать вид его хена, увлеченного готовкой, кажется, с ног до головы: движения, со стороны кажущиеся «летящими» и рассредоточенными, на деле же — точные и плавные, последовательно ведущие к итогу своего дела. Внушительный поблескивающий нож, лежащий в изящной ладони, но, на удивление, поразительно «правильно» подходящий ей; пальцы, ловко подхватывающие и направляющие — на этот раз, листья мяты, под самое лезвие. Лицо Тэхена всегда спокойно, темные брови чуть нахмурены, а всклокоченные прядки волос нередко прихвачены какой-нибудь цветной банданой, чтобы не лезли в глаза и не мешались.       Сейчас же на поясе небрежно повязан светлый фартук, прикрывая бедра в свободных домашних штанах, а темные волосы и вовсе собраны в крошечный хвостик прямо у затылка. Тэхен берет в руку ложку и в очередной раз равномерно помешивает содержимое, в следующую секунду осторожно снимая пробу на самый кончик языка.       Чонгук в который раз понимает тех людей, которые считают готовку искусством.       Но упорно пытается оспорить тот факт, что истинным искусством в готовке считает только Тэхена.       Сам же Ким продолжает его игнорировать, увлеченно рыская по шкафу в поисках недостающего чего-то там — Чонгук не может разобрать его бормотания, — и недовольно хмурится, когда не находит.       Тэхен мелко вздрагивает, вдруг почувствовав на талии чужие прохладные ладони. В затылок, губами задевая самую кромку волос, горячо шепчут:       — Привет, — Чонгук проходится пальцами по бокам худощавого хена, а у Тэ по позвоночнику пробегает мимолетная дрожь от прохлады шершавой кожи чонгуковых пальцев. Пухлые губы растекаются в мягкой улыбке, шепча в ответ сбито «Чонгук-и, я же готовлю, перестань», когда младший оставляет на затылке нежный невесомый поцелуй, прямо у растянутого ворота футболки, а кончиком языка будто на пробу лижет выпирающий позвонок, дразня. Тэхен вдыхает поглубже и пытается отвлечься, ища уже хоть что-нибудь в навесном шкафчике, старательно игнорируя ставшие уверенными поцелуи у основания шеи. — Что ты готовишь, Тэхен-а? Пахнет потрясающе.       Горячее дыхание по-прежнему касается обласканной кожи, чужая грудная вибрация от пониженного голоса отдается мурашками вдоль позвоночника, а широкие ладони требовательнее сжимают бока под одеждой, но есть что-то «многообещающее» в том, как чужие пальцы ненароком скользят под, игриво пробегаясь по мягкой коже. Тэхену отчего-то стало жарче в разы.       Тэхен решает выключить газ.       Потому что Чонгука позади и собственную теплую волну пока еще легкого возбуждения вряд ли что-то остановит.       — Это, вроде как, соус, — сбивчиво говорит Тэхен, прикрывая глаза и упирая руки по обе стороны от плиты, когда Чонгук тянет это свое понятливое «ммм» и приподнимает его футболку на поджавшемся животе. — Я сделал его слаще и без перца с гвоздикой, потому что хотел есть с мороженым, а не с мясной вырезкой, как по рецепту.       — Сладким? — переспрашивает Чонгук, растягивая гласные и тихо смеясь. — Хочу попробовать.        «С тебя», — додумывает он, широко ведя рукой от самого пупка до твердой бусины соска и удовлетворенно слыша тэхенов глухой всхлип. Ему почти не стыдно за настолько низкие и клишированные предложения в своей голове, потому что, ну… Действительно хочется.       Но, наверное, будет слишком сладко. Чонгук прикрывает глаза, вдыхая запах мягких хеновых волос, теперь смешанный с запахом готовящегося соуса, и млеет от сочетания, вскользь пропуская мысль о том, что где-то он все же упустил пунктик о своем чересчур чувствительном и восприимчивом обонянии.       — Он только что с плиты, — терпеливо поясняет Тэхен, хватаясь за тумбу до побелевших костяшек и невольно прогибаясь в пояснице на нежные ласки младшего. — Я боюсь обжечь тебя.       — Так подуй, — просто говорит Чонгук и… дует, но Тэхену в ухо, вызывая усмешку и резкий вдох. — Потому что я очень хочу попробовать, — и широко лижет языком песочную кожу чужой шеи, вбирая дрожь и несильно кусая зацелованный позвонок.       Тэхен сдается, кажется, даже без должного сопротивления и боя. Локти чуть подгибаются, и все то противодействие, которое он с горем пополам пытался оказывать младшему, быстро раскалывается и осыпается пылью вместе с выдержкой куда-то под ноги Чонгуку.       А тот только рад, судя по улыбке, которую Тэхен чувствует сквозь поцелуи на своей коже и которую не видит, но точно знает, что она будто бы отражает маленькое превосходство от пьянящего контроля над ним сейчас. К заднице недвусмысленно прижимается твердая ширинка чужих джинсов, и Тэхен понимает, что чонгуково терпение тоже находится где-то на грани фола.       Чонгук слишком любит властвовать, а Тэхен просто чуть ли не молится моментам его редкого (не очень, на самом деле) подчинения. Он вдруг разворачивается в крепких руках, практически нос к носу сталкиваясь с Чонгуком. У него глаза прикрыты, а по алым губам проходится язык, и Тэхен успевает почувствовать его влагу, когда смело целует и призывно толкается уже своим языком в чужие губы.        Чонгук тяжело сглатывает во время секундной передышки, прежде чем прижаться вплотную к телу хена, больно вдавив того поясницей в край плиты. Тэхен вплетает свои пальцы в волосы на его затылке, оттягивая и причиняя ответную боль, кусает за губу, когда они снова глубоко и мокро целуются, и тут же скользит по метке своим языком. Чонгук глухо стонет, целуя с еще большим напором и подталкивая старшего чуть в сторону, чтобы ухватиться за край тумбы позади него ради какой-никакой опоры, потому что ноги предательски подкашиваются от накатившего возбуждения, а хен особого равновесия тоже обеспечить не сможет.       — Ты все еще хочешь? — хрипло спрашивает Тэхен, загнанно дыша после очередного остервенелого поцелуя. Чонгук знает, что точно хочет одного — снова припасть к истерзанным им же губам и прикоснуться к разгоряченной коже под свободной футболкой старшего, оставляя после себя ореолы отметин, которые сам бы потом и обвел кончиком языка, будто в немом извинении.       — А ты подуешь? — усмехается, глядя в полуприкрытые глаза с вызовом, и дышит резче, когда Тэхен, надавливая на его затылок, притягивает к себе, упираясь своим лбом в чужой и выдыхая ответ в чужие распахнутые губы, улыбаясь остро, совсем не по-доброму и с искрами в карих глазах:       — Конечно.       Тэхен осторожно выпутывается из чонгуковых объятий и, убрав одну ладонь с его шеи, второй осторожно берет деревянную ложку из еще горячей кастрюльки. Пухлые губы вытягиваются в трубочку, выполняя обещание, и Чонгук машинально облизывает уже собственные губы, наблюдая.       Тэ, неловко промахнувшись, мажет каплей бордового по своему рту и усмехается, завидев, как в глазах напротив засиял темный огонек, а сам Чонгук тяжело сглотнул.       — Открой рот, — Тэхен по-прежнему безмерно любит моменты, когда Чонгук перед ним такой покладистый, послушный и ведомый его грудным басом, делает то, чего хочет и Тэхен, и он сам, на самом деле, но брыкающаяся гордость не всегда даёт это принять. — Ну же, — и большим пальцем осторожно давит на нижнюю губу.       Чон послушно приоткрывает рот, успев мазнуть языком по приставленному пальцу и сорвать чужой неровный вздох. Языка касается легкая кислинка, данная малиной, и сладость, много сладости, видимо, от щедро отсыпанного Тэхеном сахара. Чонгук позволяет себе улыбку — ему бы не знать о маленькой слабости старшего. Все то же чувствительное обоняние улавливает имбирь, корицу и лимонную цедру, и, насколько Чонгук понял, совсем немного вина.       Тэхен смотрит на него из-под ресниц, ожидая реакции, и держит ложку на весу, а Чонгук думать ни о чем не может, кроме того, как он совсем уж в открытую пялится на хеновы испачканные губы.       — Вкусно? — глухо интересуется Тэхен, чуть склонив голову вбок. Чонгук мычит что-то, прежде чем выхватить несчастную ложку из чужой ладони и отбросить ее обратно в кастрюльку. Тэхен дышит загнанно, теперь положив обе руки на талию младшего, пальцами впившись в мягкие бока. Чонгука немного ведет от настолько разных ощущений, и он нежно проводит тыльной стороной ладони по скуле Тэхена, кончиками пальцев прихватывая подбородок, и наклоняется прямо к чужим губам. На пробу ведет языком, слизывая надоедливую сладкую каплю и ощущая потрескавшуюся кожу чужих губ. Тэхен гулко стонет, но не отстраняется, замерев и прикрыв глаза от мягкой ласки.       — Очень, — удовлетворенно шепчет Чонгук прямо в чужие губы, и грубо целует в противовес своим ласкам, зарываясь в собранные волосы на чужом затылке. Крошечная темная резинка отскакивает куда-то вниз, и пальцы тонут в непослушных чуть вьющихся прядках Тэхена. Чонгук наматывает их на пальцы, путаясь, и стонет в чужой рот, когда старший теснится еще ближе, соприкасаясь напряженными бедрами.       А сам Тэхен немного теряется в своих ощущениях и закравшемся чувстве уже собственной власти: в дурманящих поцелуях — теперь еще более терпких и насыщенных, — в прикосновениях, которые уже давно отпечатались в сознании знакомыми и изученными, но такими волнующими из раза в раз. Тэхен ведомый чужим дыханием на обнаженных ключицах и шершавыми пальцами на затылке, но вместе с тем и ведущий — Чонгука с ума сводящий, он точно это знает.       И сам Чонгук тоже — потому и целует, опаляя выдохом истерзанную кожу бордовых губ в секундной передышке, давит на ямку поясницы под широким подолом футболки, а другой рукой сдергивает фартук, уже висящий на честном слове. Чонгука взаправду ведет от такого Тэхена.       Футболка, стянутая через голову («спасибо, что хоть не в клочья, как в тот раз», — со смешком шепчут на ухо), летит на пол.       — Не за что, — ласково раздается в ответ, а руки отнюдь не нежно подхватывают под бедрами и сажают на тумбу, не заботясь о подвешенном над ней шкафчике. Затылок немилосердно ноет, и перед глазами теперь пляшут искры не только распаленного возбуждения.       — А вот за это тебе… — промаргивается Тэхен, фокусируясь на каштановой макушке ниже его подбородка, и угроза теряется в несдержанном стоне, когда младший кладет горячую ладонь на его член, а языком играется с чувствительным соском. — Ладно хоть не на плиту, а всего на тумбу.       Чонгук честно не понимает, как у старшего есть силы на разговоры, потому встает промеж его разведенных ног и глубоко целует, взяв чужое лицо в ладони. Стоны удовольствия, рвущиеся из груди Тэхена и оседающие между ними, слышать гораздо более приятно, равно как и невыносимо, когда на пах все еще давит грубая ткань джинсов.       — У тебя и без того горячая задница, — и хватается за упомянутую, да так, что у Тэхена, кажется, останутся отметины. Тот оплетает его торс ногами и кладет руки на плечи, скрещивая за широкой спиной, тем самым тесня младшего только ближе к себе.       Чонгук оттягивает резинку его штанов, стаскивая их ниже по бедрам и вынуждая хена снова развести ноги в стороны, и  окончательно раздевает Тэ до белья. Теперь собственную кожу будто плавит даже через футболку от ощущения чужой наготы.       — Ничего не хочешь с этим сделать? — Чонгук ведет руками Тэхена по своим плечам, которые все еще обтягивает уже конкретно мешающая футболка.       — А чего бы ты хотел? — Тэхен, сверкнув глазами, спрыгивает с тумбы, теперь становясь вплотную к младшему и внимательно следя за его затуманенным взглядом. Чонгук, кажется, рычит глухо, вгрызаясь в губы напротив очередным нетерпеливым поцелуем и касаясь чужого юркого языка своим.       Тэ все же стаскивает с него футболку, кончиками пальцев пробегаясь по подтянутому телу и млея от жара, исходящего от него. Он мягко кусает его за нижнюю губу, когда, положив ладони на шею, притягивает к себе и путается кончиками пальцев в чуть влажных волосах. Чонгук на это только стонет удовлетворенно, сжимая в широких ладонях мягкую песочную кожу на боках старшего и переходя выше, на широкую грудь и чуть выступающие ребра.       — Справишься с этим? — и, взяв за запястье чужую ладонь, Чонгук нетерпеливо кладет ее на уже конкретно выпирающую ширинку темных джинсов. Тэхен в ответ только усмехается одним уголком губ, глядя обезоруживающе из-под полуопущенных пушистых ресниц, и с нажимом ведет по чужому стояку, будто заново оценивая размеры, черт возьми.       Заранее зная, что Чонгук никогда ни на каплю не разочаровывал его.       Своей реакцией на единственно брошенный взгляд, — будто зов для одного, неозвученный, но оттого еще более интимный, — устремленный в чужие темно-карие омуты с читающимся без лишних предисловий жгучим желанием.       Обладать. Всецело и до последнего исступленного стона и последующего вздоха, ловить их, навсегда отпечатывая в памяти и ревностно оберегать, лелея сладкую мысль о том, что больше никому и никогда. Только ненасытной тэхеновой душе.       Отдавать взамен. Пуская по венам, всему телу и до разума, до самых сердца и души, где вспоглощающая любовь правит всем балом. Где давно и с трепетом хранится знание каждого чувственного местечка на любимом теле, каждый неровный вздох и вкус поцелуев, разделенный с такой же оглушающей ответной любовью.       Которая, сливаясь неделимо, сжигает их в своем бушующем пламени раз за разом и возрождает из пепла вновь и вновь, как мифических фениксов. Чтобы окунуть в грех — двоих, и только, не смея оставлять порознь.       Тэхен блуждает взглядом, заплывшим от похоти и все того же бесконечного желания, по лицу своей любви, ловя на свои искусанные губы чужие влажные выдохи и видя, как подрагивают длинные ресницы, потому что собственная ладонь продолжает ласкать сквозь плотную ткань, так и не добравшись своим жаром до самой плоти. Чонгук стонет крышесносяще, на грани с болью вплетая пальцы в отросшие каштановые волосы и несдержанно толкаясь бедрами вперед, тянет за затылок на себя, целуя. А Тэхен знает — только чтобы больше не стонать, как девчонка, изводя остатки его выдержки.       Их кренит: у Тэхена слетели последние предохранители, когда Чонгук сжал его задницу чуть шершавыми ладонями, скользнув под белье, а у самого Чона крыша делает ручкой, потому что Тэхен ловкими длинными пальцами подцепляет массивную пуговицу, а  слуха через секунду касается характерный «вжик» поддавшейся молнии. Тэхен теснит Чонгука вперед, упирая того поясницей в стол в следующее мгновение.       Младший послушно забирается на него, расставляя ноги в стороны, а Тэхен рывком сдергивает с него джинсы, окончательно высвобождая мощные бедра и сразу же умещая на них свои ладони, с чувством сжимая чуть бронзовую кожу. Чонгука прогибает в пояснице, когда Тэхен, с нажимом огладив бедра напоследок, снова кладет руку на его пах и оглаживает головку члена, чувствуя на ткани выступившую влагу.       — Собираешься опорочить свою святыню? — шепчет Чонгук сбивчиво на ухо хена, срываясь на стон в следующее мгновение, потому что Тэхен только мычит бессвязно куда-то ему в изгиб шеи, языком собирая испарину и целуя пульсирующую венку, а рукой проникает под намокшее белье и наконец гладит разгоряченную плоть кончиками пальцев.       — Сделаем это со вкусом, — Чонгук секундно чувствует улыбку на губах старшего, прежде чем его вскрик — Тэхен с дьявольской улыбкой всей ладонью прошелся по члену от самого основания, распределяя предъэякулят, — глушат остервенелым поцелуем. Он гладит выпирающие лопатки хена, впечатывая его грудью в себя, и оказывается еще дальше от края стола, практически в центре, куда его нетерпеливо проталкивает Тэхен.       Как вдруг его обнаженной поясницы касается что-то холодное и металлическое.       — Что это, хен? — шипит Чонгук, оторвавшись от чужих припухших губ. Тэхен ведет кончиком носа по линии его подбородка и успевает оставить наливающееся алым пятно на влажной шее, прежде чем его требовательно оттягивают за волосы, и перед собственными мутными глазами возникает подернутый пеленой взгляд младшего.       Чонгук держит его, запутавшись в прядях на затылке и смотря в лицо, мечется между поблескивающими потемневшими глазами и искусанными им самим же губами, но терпит крах, потому что Тэхен улыбается нехорошо и с тихим шорохом пододвигает блюдо из-за его спины.       — Со вкусом малины, Чонгукки, — шепотом оседает на мочке, но в ушах почему-то эхом отдается только собственный стон. Перед глазами наваждением стоит лицо Ким Тэхена с заалевшими скулами — но не от смущения, Чонгук уверен, — когда на губу требовательно давят холодные влажные пальцы, окунутые в сок растаявшей малины. Чонгук впускает в рот два длинных пальца и нерешительно обводит их языком, собирая холодную сладость вместе с легкой кислинкой.       Он смотрит Тэхену в глаза (на деле же — бесам в его душе, которые сходят с ума от этого) — так, как умеет лишь он: томно, чуть прикрыв веки и не забыв блеснуть распалившейся похотью из-под полуопущенных ресниц. Тэхен на это тяжело сглатывает и бесконтрольно давит на его язык, скользя глубже, к самому горлу. Но Чонгук протестующе мычит, мягко кусаясь и выталкивая уже теплые и безвкусные пальцы из своего рта.       — Нравится? — гулко шепчет Тэхен и давит Чонгуку на грудь, вынуждая его улечься лопатками на жесткий стол. Он смотрит на то, как учащенно тот дышит, предчувствуя, как гладит себя по подтянутому прессу и подрагивающей груди, цепляя то бордовые соски, то резинку мешающего белья, прося в каждом движении. Как прогибается в пояснице с намеренно сдержанным стоном — Тэхен считывает в этом явную провокацию, слишком грубую, чтобы быть незамеченной. Чтобы быть прощенной. Тэ любит голос своего мальчика, надрывно просящий или ласкающий исступленными грудными стонами, командующий или подчиняющий своей воле — у Тэхена чертов кинк на каждую интонацию со сквозящим возбуждением, которое сам Тэхен и провоцирует.       У Тэхена — сдвиг по фазе и уже собственное вязкое возбуждение, подчиняющее все тело и рассудок одному единственному грязному желанию. У Чонгука — еще одна ниточка, за которую он умело дергает, играясь и получая то, чего хочет до покалывания в кончиках пальцев.       Чонгук, когда Тэхен, закусив губу, медленно оглаживает его по члену сквозь влажное белье, подается вверх совсем немного, но достаточно для того, чтобы Киму под корень вырвало остатки самообладания от его сдавленного всхлипа и заломленных темных бровей. Он очерчивает кубики пресса и собирает чужую дрожь на кончики пальцев, прежде чем в короткое мгновение наконец сдернуть с младшего тесные боксеры. Чонгук выдыхает сквозь зубы, стонет томно прямо в ухо склонившегося к его лицу хена, а тот чувствует пульсирующую горячую плоть меж их животов и накрывает ее ладонью.       Ладонью, полностью вымазанной в холодном малиновом соке буквально за секунды до. Чонгука под ним пробирает крупной дрожью от разительного контраста ощущений, расщепляет до атомов, потому что Тэхен продолжает дрочить ему, распределяя по всей длине медленно нагревающийся сок и выступающие капли смазки с покрасневшей головки, массируя ее большим пальцем.       Он отвлекает Чонгука глубокими поцелуями до спертого дыхания, кусая губы, ужасно горячо и пошло сплетаясь языками — Чонгук никогда не сможет насытиться головокружительными поцелуями Ким Тэхена, который всегда целует его так, когда рассудок захлестывает волной тлеющего возбуждения. Который целует его до покалывания в припухших губах, чтобы, секундно отстранившись, игриво лизнуть в распахнутый рот и, налюбовавшись чужой растерянностью, снова нетерпеливо прильнуть. А Чонгук отвечает сполна, поддаваясь чужой дурманящей страсти и не давая и шанса восстановить сбитое дыхание полностью.       Ким Тэхен целует его, как в последний раз, потому что иначе нельзя. С Чон Чонгуком — только в омут и сразу с головой. С их неумолимой любовью, которая искрит электрическим напряжением при столкновении, иначе действительно не получается.       Чонгук только скулит сдавленно, скрестив лодыжки на чужой пояснице в немой просьбе не останавливаться и положив руки на влажную шею, когда Тэхен снова мажет прохладой ягод по его телу, теперь оставив изнывающее тяжелое возбуждение и переключившись на чувствительную грудь и живот. Он мнет малину пальцами, разминая остаточные кристаллы льдинок, хаотично размазывает ягоды сладкими дорожками по тронутой загаром коже, смешивает с потом и своей слюной, когда широко лижет по розовым подтекам от пупка до соска.       Пачкает Чонгука, пятнает остатки его благочестия, вымещая свои грешные желания и утаскивая за собой, потому что Чонгук с ним бок о бок и в горе, и в радости, и в грехе. Если им и суждено гореть, то только вместе — души давно сплетены проклятием под именем «любовь».       Она же и возродит их из пепла. Как фениксов, да.       Чонгук смотрит на макушку хена сверху вниз, сжав влажные пряди темных волос на чужом затылке, кусает истерзанные губы в нетерпении, потому что Тэхен вдруг отстраняется, неотрывно глядя ему в глаза.       Чтобы, тяжело сглотнув и сомкнув пухлые губы в полоску, стянуть с себя ненужное белье и с глухим стоном накрыть свой налившийся кровью член испачканной ладонью, широко провести от основания до головки и собрать первую смазку. Чонгук садится перед ним, как зачарованный, тянется к его плечам, чтобы притянуть к себе — вымазанному в растаявшей малине и грязному по самую душу.       Тэхен послушно подается вперед, ничего не говоря, только вторя его учащенному дыханию, смотрит прямо в глаза, когда широким мазком лижет собственную ладонь и опускает ее вниз, смыкая их члены в плотное кольцо.       Чонгук держится, чтобы не кончить только от того, что Тэхен тяжело дышит ему в шею и собирает капли пота горячими губами, чертовски медленно дроча им обоим. Хен смотрит ему в глаза в следующий момент, еще пару раз проведя по разгоряченным плотям и сорвав у Чонгука надрывный стон, прежде чем встать на колени.       Тэхен не разрывает их зрительного контакта, который уже вовсю искрит вспышками разгоревшегося предвкушения, когда набирает в рот малиновый сок — пьет прямо из блюда, а Чонгук не выдерживает и со стоном откидывает голову назад: Тэхен не без усмешки отмечает, как у того дернулся член и кадык. Он отставляет блюдо в сторону и теперь держит младшего за крепкие бедра, вынуждая посмотреть на себя сверху вниз — ему будет достаточно даже мимолетного влажного блеска из-под ресниц.       Чтобы взять его член в свой рот и увидеть вспыхнувшие эмоции от его устроенной маленькой шалости. Чонгук смотрит, но, обессилев перед такой картиной, прикрывает глаза, отдаваясь ощущениям и осязанию на растерзание. Он сжимает стол до побеления костяшек, мелко дрожит, когда Тэхен начинает сглатывать сладкий сок понемногу, но, когда он мягко втягивает щеки, обводя языком вены и головку, снова смотрит на Чона снизу вверх и секундно впивает ногти в кожу его бедер, Чонгук считывает его немое дозволение и вплетает пальцы в чужие пряди у лица. Он толкается навстречу ласкающему рту, отчаянно контролируя себя, чтобы не сорваться, иначе Тэхен точно прервет их сладостные муки.       Чонгук чувствует, как Тэ сглатывает в последний раз остатки ягод и сока и выпускает его член изо рта, коротко поцеловав головку и лишив разрядки. Он поднимается, теперь снова способный смотреть Чонгуку в глаза — там плещется легкое разочарование вкупе с чистой страстью, и Тэхен был бы лжецом, если бы говорил, что ему это не нравится.       — Ничего святого, — бормочет Тэ ему на ухо, еле шевеля губами, и мягко прихватывает мочку, опаляя дыханием. Чонгук поворачивается к нему, еле фокусируясь на его глазах, которые, кажется, будто сгустили свой оттенок до полной темноты. — В нас уже ничего святого, Чонгук.       Наша любовь — безумие.       Чистейшее, неразбавленное, без искусственных примесей и добавок. Как самый дорогой алкоголь или наркотик.       Чонгук не отвечает, только целует с чувством в приоткрытые губы, оторвавшись от их гипнотизирования: он слышал слова, сказанные Тэхеном, где-то на периферии, вместо этого ловя каждое движение его зацелованных губ. Тэ снова соединяет их члены в своей ладони, и Чонгук несдержанно подается бедрами вверх, но Тэхен сдерживает его, сжимая волосы на загривке свободной ладонью и вынуждая обнажить для себя шею. Больше не «грубит», ослабив хватку в волосах, все движения мучительно-нежные: и изводящая мастурбация, и почти что трепетные поцелуи вдоль линии челюсти, по кадыку и выступившим венам.       Если бы Чонгука не так крыло от тягучего возбуждения, которое не может найти быстрой разрядки во всех этих томных ласках, то он бы искренне поразился железной выдержке своего хена. Но он знает, что после его накроет настолько безумно, что все это сладкое мучение окупится сполна.       Чонгук решается на вольность: он тоже черпает уже изрядно подтаявшие ягоды из блюда и широким движением мажет их по вздымающейся груди напротив. Тэхен вздрагивает от неожиданного контраста и не успевает сдержать громкий стон, когда Чонгук по очереди обводит языком чувствительные соски, втирая в кожу прохладный сок и массируя бока. Капли, которые Чонгук не успевает собрать языком, с груди и шеи дорожками текут вниз, к подрагивающей ладони Тэхена и соединенным в ней напряженным членам.       Чонгук, сведя руки за шеей Тэ, топит стон в его губы и глубоко целует его в последний раз перед тем, как рука внизу учащает движения и сбивается на рваный ритм. Чонгук прислоняется своим лбом к чужому, закусывает губу и плотно смыкает веки, чувствуя подступающий оргазм и у себя, и у поддавшегося на его правила Тэхена.       Вольность сбила Ким Тэхена с толку и подтолкнула к краю, разрушила спланированную игру, где не было бы победителей и проигравших. Чонгук снова влез со своим уставом в чужой монастырь, и кто такой этот Ким Тэхен, чтобы его выгонять?       Чонгук кончает на мгновение раньше, нисколько не тая звонкий стон удовлетворения от долгожданной разрядки. Его действительно накрывает с головой, захлестывает одной только мелькнувшей картинкой перед расфокусированным взглядом — их животы, все в красноватых разводах от малины, теперь еще грязнее с подтеками его белесой спермы. Тэхен же нагоняет Чонгука несколькими секундами позже, заткнув его мокрым поцелуем и заглушив в нем свой оргазменный стон и совсем немного — распаленное желание отомстить за вероломное вмешательство.        У Ким Тэхена еще будет время отыграться.       Тем более, что соус на плите уже давно остыл, а Чонгук, кажется, горел желанием его распробовать.