Твой мир

Что-то было не так. Что-то просто было по-другому. Так быть не должно? Верно же? Не должно же быть? Шарлотта не знала. Она просто не могла представить, что и делать со всем этим. (Давно уже что-то не так). Небо казалось красным, хотя оно было ослепительно голубым. Глаза болели от этого цвета. Скарлетт стояла на краю крыши, держась пальцами за перила, и задумчиво глядела вниз. Потом вверх. Вниз. Вверх. На учеников, снующих по двору и кормящих личинкотов вопреки всем правилам. На нарисованное солнце - то самое, раздражающего желтого цвета. Оно не было нарисованным. Шарлотта это знала. Знала и просто игнорировала этот факт. Взгляд Эйлер проходил одну и ту же траекторию, словно она следит за невидимым скачущим мячиком. Вдруг взгляд замер. - Скажи, Лотти. Шарлотта сжала пальцы до побелевших костяшек. Нагретый металл перил мерзко жег вспотевшие ладони. К горлу неожиданно подкатила тошнота. - М?.. - Что ты видишь сейчас? - Что? Скарлетт уставилась прямо на подругу. Долго и упорно сверлила ее взглядом, прежде, чем сказать: - Ты видишь мир иначе. И в этом нет твоей вины. Но каким же ты его видишь? Шарлотта замялась. Она не знала, что говорить. Как объяснить, что её сознание расслаивается и оставляет лишь песчинки от ее воспоминаний о настоящем. Рассказать о Человеке-Зонтике? Сказать о Доме? Об экранах? О матери? Шарлотта лихорадочно перебирала варианты, с чего бы начать. Скарлетт не отрывала своего взгляда. - Ну. Солнце нарисовано и словно приклеено к небу. Староста подняла голову и посмотрела наверх, щурясь от ярких лучей. Она пыталась представить? Шарлотта не знала. - У учеников нашего класса... да и вообще школы нет лиц.. - Даже у меня? - не без интереса спросила Эйлер, специально снова поглядев прямо на подругу. Шарлотта тихо рассмеялась. Выпученные глаза девушки показались ей забавными. - Твоё лицо на месте, дорогая. Взгляд Скарлетт всё ещё был серьезным. Вайлтшайр стушевалась. - Ну.. Бродячие коты похожи на личинок. - Фу, - без особых эмоций бросила Скарлетт, поворачиваясь к перилам спиной и садясь на нагретую каменную крышу школы без страха замарать юбку. Шарлотта осталась стоять. В голове было много мыслей и галлюцинаций. А Скарлетт не была похожа на ту, кто осудит за них. - Меня изнутри сжирает Бог. - Обычный Бог? - Нет. Бог телевизионного мира. Шарлотта все же сдалась и села рядом. Она почувствовала, как ее голову притягивают к мягкому плечу. Скарлетт осторожно зарылась ладонью в ее светлые волосы и разворошила чуть. - У тебя мягкие руки, - прикрыв глаза, прошептала Лотти. - Как у мамы? - тихо спросила Скарлетт. В голосе ее сквозила тоска. (Ведь у каждой матери такие мягкие руки, разве нет?) - Нет. Твои мягче. Скарлетт молчала. Она молчала тяжело. Ощутимо. Она явно думала о чем-то невыносимо плачевном. С того самого дня, как Шарлотта спасла её от самоубийства, Эйлер, эта девочка-лёд, идеал и неприступность, стала абсолютно читаема и понятна. Переживающая. Рациональная. Спокойная. Одинокая. То, что было похоже на саму Шарлотту, когда она была здорова. Хотя одиночество и без того преследовало её повсюду. - Знаешь, - вдруг тихо сказала Вайлтшайр, ластись о плечо с улыбкой, - Иногда мне кажется, что мы - одно и то же. Эйлер не отвечала. Она продолжала гладить девочку по волосам и мягко мычать какой-то смутно знакомый мотив. Шарлотта не хотела открывать глаза. Она не хотела в очередной раз вспомнить, что Скарлетт не существует. Что ей придется снова столкнуться с печальной реальностью, где она одна. Пусть солнце будет нарисованным. Пусть корм из тараканов будут есть личинки. Пусть небо будет кроваво-красным. Лишь бы остаться здесь, в собственном мире, где её всегда будет кто-то ждать.