***
Соло принял это с выработанным годами философским спокойствием: люди иногда умирают. Шпионы – несколько чаще. Это ведь нормально, верно? Если бы он позволял эмоциям брать над собой верх каждый раз, когда терял кого-то, то не был бы сейчас собой. Не был бы в здравом уме. С Ильей все было совсем иначе. Нет, если бы он разгромил что-нибудь или хотя бы кого-нибудь прихлопнул, это было бы так же понятно и закономерно. И, положа руку на сердце, Наполеон бы почувствовал нечто сродни облегчения. Это было нормой для него – реагировать яростью на боль. Но он не сделал ничего подобного. Просто молчал. Чуть больше и мрачнее, чем обычно – на этом все. Соло не привык лезть людям в душу тогда, когда они об этом не просили. Грубо говоря, он вообще никогда никому в няньки добровольно не нанимался. Однако в этот раз его мучило навязчивое, зудящее желание как-то вывести своего напарника из этого ступора. Хотя бы потому, что на покой ему было еще слишком рано. Да, конечно же, только поэтому.***
Внеплановый отпуск был слишком коротким, чтобы именоваться этим словом. И для того, чтобы успеть разъехаться по разным уголкам мира – тоже. Тем не менее, Илья находил способы уединиться – бродил часами по узким улицам малознакомого города, пропадал Бог знает где, да просто банально запирался в своем номере и не открывал ни под каким предлогом. И рассованные по комнате жучки были равнозначны их отсутствию – в его комнате всегда стояла мертвая тишина. Как будто он там, за закрытой дверью, превращался в изваяние. Не только молчал – даже и не двигался. Наполеону от этого было здорово не по себе. Отлично осознавая риск получить по голове чем-нибудь тяжелым, он несколько раз стучался в смежную дверь, даже позволил себе парочку циничных острот – все было бесполезно. Там, за тонкой, но нерушимой преградой, не раздавалось ни звука. Позволить этому продолжаться было бы просто… неправильно.***
Отчаявшись получить хоть какой-то ответ всеми испробованными ранее средствами, Наполеон пошел обходным путем, пусть его идея была и не Бог весть какой удачной. Он нацарапал на листе бумаги несколько слов и положил записку под дверь, ни на что особенно не надеясь. Через четверть часа дверь все-таки открылась. Таким образом, можно было заключить, что Илья все еще жив. Уже неплохо, не правда ли? - Ну? – односложно спросил Курякин, когда Наполеон осторожно разместился в неудобном кресле прямо напротив него. Это «ну», очевидно, означало ожидание подробностей, ведь Соло буквально вломился к нему под предлогом обсуждения новой миссии. (Излишним будет упоминать, что никакой миссии на самом деле пока не было, не так ли?) Наполеон глубоко вдохнул и, глядя на противоположную стену, предложил нарочито небрежно: - Может, сначала выпьем? Илья криво усмехнулся: уж кем-кем, а идиотом он никогда не был. - Проваливай. - Нет, Угроза, так дело не пойдет, - с мягкой настойчивостью возразил Соло. – Наш отпуск заканчивается через двадцать два часа, а ты похож на ходячего мертвеца. Посмотри на себя. В мавзолей собрался, что ли? У Наполеона аж дух захватило от собственной храбрости. Вот где адреналин, подумал он, когда Курякин медленно поднялся со стула. И тут же сел обратно, тяжело выдыхая. - Давай. - Что, прости? - Давай, говорю, выпьем. Все равно ведь не отвяжешься, а шею тебе сворачивать неохота. Это были уже целых два предложения и ровно одно согласие, и Соло это здорово ободрило. Он наугад извлек из мини-бара непочатую бутылку и два стакана и аккуратно поставил все это на стол. - Иногда нам всем нужно расслабиться. И тебя это тоже касается, Большевик. - Пожалуйста, - сипло сказал Илья. – Заткнись.***
Пили они много, даже слишком, но Курякин, казалось, совершенно не пьянел. Машиной он был, что ли, думал Наполеон, стараясь контролировать все свои слова и действия ради собственного же блага. С каждым новым глотком получалось все хуже. - Мне тоже очень жаль, - говорил Соло, запинаясь. – Просто… понимаешь… Это было неизбежно. Илья молча опрокинул в себя очередной стакан и отвернулся. Наполеон тут же почувствовал вопиющую неуместность собственных слов. - Знаешь что? Ложись-ка ты спать, - неожиданно сказал он, кивая в неопределенном направлении. – Завтра голова будь здоров трещать будет, если не проспишься по-человечески. Вот гарантирую. К его безграничному удивлению, Илья поднялся со своего стула и, не раздеваясь, вытянулся на диване. Лицом к спинке. И снова в номере повисла проклятая давящая тишина. Такая, что хоть в петлю лезь, лишь бы ее не слушать.***
Соло проснулся на рассвете, в том же кресле от странных клокочущих звуков, источник которых был совсем недалеко от него. Вероятно, это звучит дико, но Илья плакал. Лежа на диване лицом вниз, давясь собственными слезами. Практически беззвучно. Наполеон не знал, стоит ли ему обнаруживать свое присутствие. Он вообще не знал, черт побери, что ему стоит делать. Его тело работало отдельно от его сознания. Вероятно, поэтому Соло обнаружил себя сидящим на краешке этого самого дивана, в головах у грозного – да, по-прежнему грозного – Большевика. - Все будет в порядке, - очень глупо и очень тихо сказал он, прерывая пронизанную жутким клокотанием тишину. И Илья мгновенно замолчал, точно поверил ему. Точно это было именно то, что ему нужно было сейчас услышать. - Ты был прав, - глухо произнес Курякин целую вечность спустя, так и не повернувшись лицом к Соло. - В чем именно, Угроза? – уточнил Наполеон. Илья мрачно усмехнулся. - Голова трещит, как проклятая. Соло с облегчением выдохнул и усмехнулся в ответ. - Я принесу воды. Надеюсь, в этой конуре еще осталась пресная жидкость. По большому везению он все-таки успел увернуться от железного кулака, и на сердце сразу стало вдвое спокойнее. Кажется, все становилось таким, каким должно было быть. И даже тишина приобрела другой оттенок.***
Наполеон знал: со временем они переживут и это.