***
Квартира Ленского почти ничем не отличалась от квартиры Онегина, разве что была чуть меньше. А ещё прихожая была чуть больше из-за того, что почти у самой двери стоял небольшой деревянный стол, за которым сидел пожилой мужчина и всё возился в бумагах. Когда оба молодых человека вошли, Ленский тут же поздоровался с ним, спрашивая что-то, что Евгений не стал даже слушать. Ему было совершенно не интересно. - Владимир, пальто - хотел было мужчина спросить, куда вешать одежду, но не обнаружил Ленского рядом. - Кладите на тахту, барин, я приберу. И шляпу, и туфли ставьте. - голос старика был почему-то похож на пыхтение самовара, хотя сам он был худым, с пышными белыми усами. Евгений поблагодарил его и отправился куда глаза глядят. Зашел он первым делом в залу, что была не очень большой. Как и столовая. Казалось, что эти комнаты вовсе не были предусмотрены для смотра гостей. Но потом он увидел кабинет... Боже, вот куда делось все пространство! Две стены были вплотную забиты книгами в книжных стеллажах, посредине стоял тяжелый дубовый стол, на котором в "художественном" беспорядке лежало кучу бумаг. В стороне стоял канделябр с полностью сгоревшими свечами, воск которых крупными кусками лежал на столе. В стене напротив был камин, а подле него разбросано пару шкур и поставлено два кожаных кресла. Но Евгения интересовало именно рабочее место поэта. Он подошел ближе, желая рассмотреть каждую деталь. В чернильнице совсем не осталось чернил, лишь черные разводы распластались на стеклянных стенках. Перо поникло неподалеку, оставляя на кремовых листах грязные кляксы. Но вдруг Онегин заметил, что не все бумаги лежат в беспорядке : посередине стола ровной низкой стопкой лежало пару листов, с написанными размашистым почерком словами. Несколько из них были перечеркнуты толстыми линиями; на краях страниц и вовсе закорючками были выведены лица неизвестных людей (хотя, где-то Евгений разглядел Ольгу), деревья, иногда даже небольшие бутоны цветов. Но... Всё это казалось таким правильным и красивым, что Евгений не удержался и, взяв в руки один лист, принялся читать так свободно выведенные слова. Почерк Владимира точь в точь соответствовал его характеру : вольный, смелый, необычный. Евгению даже казалось, что почерк самого мужчины намного скованнее и более четок. Иногда, после нескольких перечеркнутых предложений Онегин встречал фразы по типу "Что за чушь?!", "Ей точно не понравится!", "Только пачкаешь бумагу...", что очень расстроило мужчину. Он обязан поговорить об этом с Ленским. Но, в целом, стихи Владимира были приятны и буквально сочились юношеской любовью. Было видно, что он полностью утопает в Ольге, принимая всю её целиком и отдавая всего себя. "Блеснет заутра луч денницы И заиграет яркий день; А я, быть может, я гробницы Сойду в таинственную сень, И память юного поэта Поглотит медленная Лета, Забудет мир меня; но ты Придешь ли, дева красоты, Слезу пролить над ранней урной И думать: он меня любил, Он мне единой посвятил Рассвет печальный жизни бурной!.. Сердечный друг, желанный друг, Приди, приди: я твой супруг!.." - Евгений! - со стороны двери раздался возмущенный голос Ленского. И только тогда Онегин оторвал взгляд от бумаги. Брови юноши грозно нахмурились, а в своих руках он сжимал поднос с чайничком и двумя чашками. - Лучше помоги, а не ройся в чужих вещах! Знал бы, не стал звать тебя к себе... - Евгений подошел к юноше и, посмотрев на него, своеобразно спрашивая позволения, принял поднос к себе. Ленский, ещё раз посмотрев на мужчину, взмахнул руками, якобы "на, держи!", отчего поднос чуть не упал, и, бурча, направился к своему столу прятать бумаги. Пока Владимир наводил порядок на столе, Евгений так и стоял с подносом, ехидно улыбаясь и наблюдая за юношей. Он ему безумно интересен! Когда стол был более-менее прибран, а Ленский успел немного успокоиться, Евгений направился к камину, усаживаясь прямо на мягкие шкуры и кладя поднос неподалеку от себя. Он дождался, пока Владимир подойдет и хотел было налить ему чай, но тот пошел разжигать камин, совершенно не обращая внимания на Евгения. Он понимал, что не может злиться на Онегина с его дьявольски доброй (потому что по другому её описать нельзя) улыбкой, но хотел показать, что всё не просто так, и что он должен извиниться. И так, это была некая игра, в которой оба скорее пытались узнать друг друга, чем получить от неё удовольствие. Когда в дровах показались маленькие языки пламени, Ленский сел рядом с Онегиным, всё ещё играя в их игру. Он иногда поглядывал на него со стороны, пытаясь разглядеть, смотрит ли он на него тоже. Но Евгений, лишь завидев переглядки юноши, резко направил руки к чайнику и чашкам, отчего Ленский вздрогнул, сжимая губы в полоску и чуть краснея. От такой реакции Онегин ясно улыбнулся, украдкой поглядывая на Ленского и на его раскрасневшиеся щеки. Боже, он такой ребенок! - У тебя красивые стихи, Владимир. - первым разговор начал Евгений, подавая чашку с чаем Ленскому и наблюдая за тем, как тонкие пальцы, чуть подрагивая от волнения, принимают посуду. - Правда? - и Владимир наконец смотрит на Евгения. Со смущением, удивлением, и даже надеждой. - Правда. И все эти слова про то, что "ей не понравится" и марание бумаги - вот, что чушь. - Ленский чуть притупил взгляд, но потом снова посмотрел на друга и раскрыл рот, чтобы оправдаться. - Ничего не хочу знать, Владимир. - властным тоном приказал Евгений, и Ленский тут же съежился. - Пойми, ты не должен такое писать. Я уверен, что Ольге нравятся твои стихи. - Да, но- - Мне они тоже нравятся, Владимир. Этого тебе недостаточно? - Евгений... - Да, Владимир? - всё так же приказывая, спросил Онегин, уверенно глядя в серые глаза. Владимир лишь неуверенно посмотрел на мужчину и тот понял, что в таком тоне лучше с ним не говорить. - Прости меня, Владимир, я... - По другому не можешь, я знаю... - грустно улыбнувшись, продолжил юноша. - Нет. Я не хотел тебя обидеть. Пойми, тебе же будет лучше, если ты прекратишь корить себя непонятно за что. Ты обещаешь мне, что такого больше не будет? - Онегин с надеждой посмотрел на парня, а тот лишь кивнул головой.***
- Ты хотел знать мою точку зрения, Владимир! Ты её получил, и теперь злишься на меня из-за того, что она не совпадает с твоей?! Ты, чертов писарь, отвечай! - Онегин готов уже был ударить кулаком по полу, а его зрачки сузились от злости. Да он доведет меня, гребаный засранец! - Да! Не согласен, Евгений! Потому что твои аргументы глупы! Что значит "Революция лишь истощит страну", "Всем и так хорошо живется"?! - Ленский же бессовестно коверкал свой голос, пародируя своего друга. - Для этого и нужно восстание! Чтобы построить новое, крепкое государство должны быть принесены жертвы! От этого не убежать! Да оглянись хотя бы вокруг, Евгений! Революция уже идет! - Оглянись и ты, Владимир! Посмотри, что с людьми делает ваша чертова революция! Людей бьют направо и налево, потому что вам так хочется решить проблемы, которых нет! - Евгения злил такой Владимир. Очень злил. Этот малец чуть не умер двенадцать лет назад и хочет подохнуть сейчас из-за того, что выдумал себе гребаный мир героев и смельчаков, которые якобы смогут спасти страну, которая, бесспорно, разваливается. Онегин понимает, что революцию не остановить, понял, как только увидел глаза людей на 9 января. Их не остановить... Казалось, что в этих серебряных глазах Евгений видел красный цвет и лица множества идиотов, которые готовы отдать свою жизнь за просто так... И ты один из них, черт тебя подери! От этого Онегин тут же замолчал и поник, укладывая локти на колени и упираясь ладонями в разбухающую от боли голову. Владимир, немного умерив пыл, забеспокоился. - Евгений? Я обидел тебя? Прошу, прости меня. Я не хотел- - Нет, все в порядке. - Онегин тут же посмотрел на него, слабо улыбаясь. - Итак, каких писателей ты предпочитаешь? - с интересом спросил Онегин, внимательно осматривая своего товарища, что сейчас был крайне удивлён тому, как все-таки Евгений умеет прятать свои эмоции. А ты искусник, Евгений. - М... Маяковский. - ответил Владимир и, кажется, у Евгения чуть задёргался глаз.