Самая малость любви

Черное небо горело в зените звездным огнем, но все равно оставалось черным, а пустынные дюны против неба были еще чернее. Окруженная тьмой, Анафенза сидела в одиночестве около небольшого костерка, который разожгла под барханом, лежащим подковой, вдали от зарослей колючего кустарника, где ночевала пятерка орков-крумаров. Она не вздрогнула, услышав его шаги. Словно ожидала его. Только подвинулась, дав ему место на перекрученной рассохшейся коряге. – Пришел? – бросила она резко, не ожидая, пока он что-нибудь скажет. – Пришел услышать историю? Он не ответил. – Ты же и знать не знаешь, зачем мы ушли всего вшестером, правда? Ты и обо мне не знаешь ничего. Видел только, что я на колеснице удержусь на любой скорости, саблей машу не хуже любого нашего воина, битвы не боюсь – сама всех веду за собой. А на самом деле я как повозка без колес – тащить тяжело, бросить жалко. – Неправда, – проговорил вампир. Он не шептал и не понижал голоса, но слова его прозвучали очень тихо, тише, чем шорох песка под неуловимым ночным ветерком, и лишь Анафенза услышала их, – все не так просто. – Знаю. Натворила я дел... Голос у нее надломился. Сорин Марков, вампир, старше всех людей и орков в этом отряде, стократно вместе взятых, обнял правительницу клана Абзан, и тут же понял, что именно это и было ей нужно. Какой бы твердой ни была ее рука, направляющая колесницу, одним взмахом ведущая вперед весь клан, сейчас она сама нуждалась в руке, что ляжет ей на плечи и успокоит. Анафенза нарушила молчание, выговаривая слова ему в плечо, в черную кожу доспеха, пахнувшую древним, давно убитым зверем и пурпурным вином чужой земли. – Мы ценим единение между своими и почтение к старшим. И что из этого важнее для нашего клана, никто не скажет, потому что не знает. Старшие – это не всегда те, кому много лет. Это и те, кому дарована власть. И чем ты выше в своей власти, тем больше тебя уважают. Иногда настолько, что ты оказываешься одиноким до конца своих дней. Мне никогда не найти себе пару, вампир. Меня слишком почитают как правительницу, чтобы лечь со мной в постель... Сорин молчал. Пески вокруг еле слышно вздыхали, перемещаясь и изменяя облик пустыни, незаметно и неуклонно. – Я была обречена погибнуть, слиться со своими предками, не оставив потомка, не узнав близости – никто не посягнул бы на меня... Правительница клана приподняла голову, оторвала лицо от плеча Сорина, стерла с черной кожи ладонью два мокрых пятнышка своих слез, блеснувших в свете костра. Отодвинулась от вампира вновь – так было проще рассказывать. Или тяжелее? Рука Сорина вернула ее обратно. Холодные губы коснулись ее макушки. Поцелуй был ощутим даже сквозь ее волосы, словно на голову Анафензе опустили кусочек льда. Она касалась льда всего несколько раз в жизни, но так и не поняла, что такое настоящий холод. Это что-то вроде очень, очень сильного жара, решила она тогда. И только сейчас это ощущение тронуло ее по-настоящему, пронзив, словно стрелой. Девушка замерла. Продолжай, беззвучно произнесли губы вампира в ее волосы. – Я вела боевую сотню орков по Соляному пути, – заговорила Анафенза тихо. – Пару лун назад это было. Шли с наших постов на Дари-Яле, и тут Орда пошла нам навстречу. Они не скрывались, не прятались, двигались цепью, растянувшись во весь обзор, а когда увидели нас, стали смыкать кольцо. Мы прорубались сквозь них, но у Марду один падает, а на его место встают двое, и круг оттого все уже. От сотни крумаров остался десяток. Десяток, вампир! Я не знала, как взгляну в глаза своему народу. От меня как будто отрезали девяносто кусочков один за одним. Мы убываем, как песок сквозь пальцы. А отряду нашему я в глаза посмотрела все же. И увидела, что они меня жалеют. Погибли братья, а оркам жалко меня... Вампир молчал и не шевелился, словно Анафенза оказалась в объятиях статуи, и от того, что он вновь ничего не ответил, ей стало легче. – Мы тоже немало Марду положили, но уцелевшие погнались за нами. Хорошо хоть, они быстро теряют силы. Мы не такие скорые, зато выносливые. Но кто знает, не отправили ли они гонцов за подмогой, не встретят ли нас еще. Ночью мы дошли до мертвого оазиса, там все занесло песком, укрытия нет, а холодно. Огонь не разведешь, чтобы Марду нас не заметили. Допили наши запасы воды, и улеглись все вповалку. Не спим – ждем, что сейчас из темноты навалится Орда. Страх за нами, страх перед нами, страх со всех сторон. И между мной и ними – тоже страх и сожаление. В сон клонит. Часового ставить – только угробить его первым, Орда не крадется и спящих не бьет. Ложимся мы, и тут я понимаю, что у меня уже никогда не будет прежней жизни, вампир. Я уходила из крепости настолько почитаемой, что меня и тронуть никто не мог, а вернусь опозоренной, и меня точно так же никто не коснется. И тогда я повернулась лежа и обняла орка, который был ближе. Он хоть и задремал, но проснулся, не понял сначала, что происходит. Решил, что я во сне к нему прижимаюсь, укутал меня в свое одеяло, а я его сбрасываю вместе с одеждой. Он хотел что-то сказать, и прямо задохнулся на полуслове. Другие услышали, вскочили все. Тише, говорю я им. Встала и потянула за руку того, первого, и ушли с ним. Недалеко. На пару шагов отошли от нашего привала. Луна светила, и все всё видели. Смотрела ему в глаза и молча сняла себя все, что еще на мне оставалось. Бросила свою одежду, легла на нее... Прочие кто отвернулся, кто прикинулся, что ничего не видят, но следили за нами. Как тут не смотреть? Кто знает, что будет утром? Ели ночью нападут, если не дойдем до крепости – кто вернется, а кто останется в песках? А орк ложится на меня, осторожно так, и шепчет – kem maha. Знаешь, что это значит, вампир? Сорин не знал. – Немного любви это значит. Или... Или маленькое сердце. Ребенок, то есть. То ли предупреждал, то ли спрашивал, то есть, а что, если вдруг... А я не знала, бояться ли мне этого. Не рождалось у нас никогда полуорков. Неужели я буду первой? А мне уже было нечего терять. Орк обнимает меня, а я зубы стискиваю, и песок скрипит на зубах. Не так все это я себе представляла, вампир. И он как будто поначалу и сам боялся, должно быть, я же Первейшая. Но боязнь – это одно, вампир, тебе ли не знать, а стыд – другое. Не было там стыда. Мы все в походе пахнем грязью и потом, у всех глаза от соли красные и кожа с лица облезает. И что люди, что орки – кто знает, кому из нас суждено остаться в песках, не дойти до крепости... А орк был ласковый, нежный, насколько умел... Смотрю потом на небо из-под его плеча, а луна горит ярче дневного солнца, и тут ее заслоняет голова другого крумара. И понимаю я, что если я сейчас уйду спать одна, то обделю тех, кто выжил. Встал орк с меня, а я даже вставать не стала. Смотрю, остальные подошли совсем близко, уже не отворачиваются, и тогда я их всех подозвала... Все были, по очереди, вампир. А мне было хорошо. Только спину натерла. Так и скоротали мы эту ночь. А утром мы все проснулись от боевых рогов Марду. Прямо над нами встали, протрубили атаку, подняли нас и напали. Дали проснуться, и на том спасибо. Все же они, Марду, не бьют спящих. Но толку с того не было. Еще пятеро пали. Мы всего вшестером вернулись, и как зашли за стены крепости, сразу не по себе стало. И потому, что из сотни так мало убереглось, и потому, что... Я поймала себя на мысли, вампир, что выжил бы один, я бы знала, что делать. А пятеро... Анафенза замолчала, переводя дыхание. Сорин чуть отодвинулся от нее. Костер догорал. Звездное пламя в небе расплескивалось от горизонта до горизонта. – Это они идут с тобой, да? – Они, – Анафенза взглянула вновь в пламенеющие алым зрачки вампира, – только не спрашивай меня, что будет. Может, мы дойдем до какой-нибудь брошенной крепости. Их много сейчас, когда нас осталось мало. Поселимся там, и пусть в Арашине выбирают нового правителя, а мы потом проложим путь, до них. Будем вместе, но сами. Или Марду встретят нас на пути и добьют. Не знаю. И они, – Анафенза кивнула в сторону лагеря орочьего отряда, – знают, что я не знаю. Но они идут за мной. Нет, не за мной. Со мной. – Это и есть самое важное. Все будет как должно быть, Первейшая... Анафенза. Сорин принял ладони девушки в свои. Огонь почти погас, но его руки потеплели, как будто вампир вытянул весь жар из пламени в свое тело. На востоке небо начинало синеть. Вампир отпустил руки Анафензы и хотел было подняться с места, но она уже дремала, склонив голову, и он остался сидеть рядом с девушкой на предрассветном пустынном ветерке.