ЛИСPRO

«Не спииишь» — пронеслось в ночной тьме. Себастьян обернулся: кирпичные стены, высокие окна из квадратных битых, стеклышек, горящая под колбой спиртовка на небольшом островке стола среди хлама, ветхая крыша, отделяемая лишь неотесанными балками, груды разбросанных книг на полу — может, показалось? Ветерок гуляет по огромному помещению, шевеля страницы и колыхая робкий огонек. На улице иногда подвывают собаки. Еще одна провальная попытка. Черт возьми! Наверное, на сегодня уже хватит. Можно прилечь прямо здесь — на кушетке, но черная тоска и беспросветное одиночество тяжелым ремнем сдавили грудь. Люди. Нужны были люди. Просто взгляд, звук родного голоса, чья-нибудь рука, которая робко погладит по плечу. Хоть кто-то! Но прямо сейчас. Срочно. Или разум уступит внутри чему-то дикому и угрюмому и просто завоет! Интересно, Аманда спит, или, как обычно, до рассвета возится со своими пленками? Даже рассматривать покойников на черно-белых бумажных квадратах в свете красной лампы сейчас казалось куда веселее. А дома? Персиваль, будет рад возвращению хозяина — сразу и крепкий чай, и свежее печенье. Сдержанная официальная физиономия дворецкого и лукавый довольный взгляд: хозяин вернулся. Так куда? До Аманды все-таки ближе. Редвел схватил шляпу, сдул пыль, тряхнул плащом. Что-то выпало из кармана и поскакало по полу, закатившись за стеллаж. Оттуда, прямо в морду нагнувшегося инспектора повалил зеленый едкий дым. — Что за?! — Себастьян пытался вытащить чертов кругляш, но тот второй раз выскальзывал. Глаза заслезились, дышать не удавалось из-за беспрерывного кашля. Хотелось разодрать морду до крови, но сбросить с себя эти капли едкой смеси, что осели и жгли… Комната дернулась и смялась бумажной картинкой. Инспектор упал… — Мистер Редвел, мистер Редвел, — щебетала черноволосая девчонка, бежавшая за ним по улице, — прочитаете мои стихи? — и дорогая бумага с вензелями оказывается в руках. Несколько строк, написанных ровным старательным почерком. От любви до проклятья — один шаг. А от смерти к жизни мало дорог. Будь со мной — королю твоему шах. Иль узреешь совсем иной ты чертог. — Красивые стихи, Мирэль, — ухмыляется рыжий высокий мужчина: он привык к назойливому вниманию девушек, особенно стало не продохнуть, когда согласился читать лекции на курсе криминалистики. «Гремучая смесь знания, власти и авторитета сводит девушек с ума» — шутили преподаватели. Но Мирэль была странной. Что-то правдивое было в ее угрозе, только реагировать на это всерьез не хотелось. — Ты, умная и красивая юная особа, — ответил ей Себастьян, — не стоит читать любовные стихи преподавателю, ведь когда ты будешь взрослой и очаровательной дамой, я стану старым, лысым стариком. И… Может, стоило бы иногда быть менее суровой, а то всех мальчишек распугала. Редвел ушел не оглядываясь, но чувствовал, как резко и приторно стали пахнуть его пальцы, державшие письмо. Сильный, ни с чем не сравнимый запах, и зеленый восковой налет. Так странно… Мир подернулся рябью и исчез... Все полыхало. От старой лаборатории Овербаума остались только половина восточной стены и груда кирпичей, вперемежку с догорающими обломками оборудования. Глаза саднило, и сквозь залившую лицо кровь было практически ничего не видно. В полуметре лежала обгорелая кисть профессора. Пальцы слегка подергивались. Справа из треснутого, здорово помятого котла разливалась кислота и быстро приближалась к Редвелу. Он не мог шевельнуться: и проверять свою комплектацию совсем не хотелось. Главное, что инспектор успел и помешал. Пусть, и ценой собственной жизни. Себастьян попытался вздохнуть в последний раз, но не смог, заходясь предсмертным кашлем — едкий дым, как наждачка, царапал горло и легкие. Уже закрывая глаза, Редвел увидел звериный взгляд, метнувшийся в его сторону… Все подернулось и погасло… — Любимый, ты столько раз погибал и выживал, может быть, мы уже будем вместе? — девушка, лежавшая рядом в постели, обняла, больно сжимая плечо. Ее черные волосы, казалось, ожили и сами оплетали его шею, стараясь душить. — Нет, Мирэль, — хрипя попытался возразить лис, — ты не понимаешь… — Волосы душили, не давая спасительного глотка воздуха, душили, из черных превращаясь в зеленые волны, уходящие вдаль… — Ты любишь ее, — услышал он, прежде, чем отключиться, но что она для тебя сделала?.. Все подернулось рябью и погасло. — Себастьян, очнись! — легкий тычок в бок. Рядом Аманда: ее лицо розовеет от неловкости и смущения. Красные волосы из высокой прически каскадом спускаются по белому платью, кружева ажурными паутинками покрывают ее плечи и руки. Священник стоит напротив и повторяет свой вопрос. — Надо ответить «да», — шепчет Аманда, и в глазах ее плещется зелень, которой быть не должно. — Себастьян, просто скажи, что любишь меня, и мы будем вместе. Ты ведь любишь, я вижу... Ты любишь эту мерзкую тварь!.. — красные волосы зеленеют, зеленеет платье, превращаясь в едкое болото, заросшее ряской. Эта вода душит его, не давая спасительного вдоха. Его тянет на дно, и только рябь наверху — последнее, что ему видно, прежде, чем все последний раз скроется черной пеленой… — Себастьян! Себастьян! Что с тобой?! Очнись, я тебе говорю! Очнись! — хлесткий удар, кажется, что глаза сейчас выскочат и покатятся по полу. Пришлось разлеплять веки и смотреть на чертовку, которая так с ним обращается. — Себастьян! Ты вернулся! Слава Всевышнему! — заплаканные глаза. Ощущение мокрой шерсти на морде. Пахнет слезами. Да, слезы имеют такой еле уловимый запах моря и йода. Но этот оттенок аромата так сложно почуять среди невыразимой вони, которая щиплет глотку и раздирает легкие изнутри. — Тебя надо срочно вытащить, — шепчет Аманда и тащит бездвижное тело. Балки так медленно уходят вверх, сменяясь одна другой. Глаза открыты, их щиплет тоже, но закрыть не получается. «Если я вернулся, то почему слава всевышнему, а не мне?», — бредовая мысль, как дробь, бьется внутри головы, будто внутри жестяного горшка, вызывая боль. — Персиваль! Пеееерси! Скорее сюда. Помоги. Да, надо положить голову выше. — Вид меняется, теперь охватывая только небо, едва начинающее розоветь и крыши соседних заброшенных зданий. Серое лицо дворецкого, обеспокоенно бормочущего и тыкающего то в нос, то в глаз платком. Его черные волосы, всегда зачесанные в смоляной хвост, теперь свисают неопрятными паклями. Надо сказать Персивалю, чтобы впредь следил за собой… Ну, хотя бы нет зелени… — Себастьян, знаю, что слышишь, — розовые губы, пахнущие слезами, бергамотом и гвоздикой, приближаются, щекочут шерстинки у самого уха, — Себастьян, ты сможешь, главное, не сдавайся! Я знаю. — Инспектор с радостью бы ответил, но все подернулось неясной дымкой и погасло…