Лето

Проснувшись на полтора часа раньше будильника, я понимаю, что не смогу больше уснуть. Дрёма стучится в мозг, но врата закрыты, сознание заперто и не пускает к себе никаких гостей. Соответственно, нужно чем-то заняться, чтобы не тратить время зря. Заодно и взбодриться получится, наверное. Первое, что бросается в глаза, — жуткий беспорядок, оставленный в комнате после ночи, проведённой в компании с приставкой и интереснейшей игрой. Так получилось, что по окончании этого маленького приключения я вырубился почти сразу. На полу покоится слой из «актимелек» и фантиков от вкуснейших конфет, подаренных недавно бабушкой. Она бы прямо сейчас наверняка упала в обморок. Однако она, как и многие люди в этом мире, не знает, что мусорить себе под ноги — это особый кайф, отдельный вид искусства, идеально сочетающийся с играми. Но эту красоту всё равно нужно убрать, чтобы потом не спотыкаться и не падать, матеря всё живое и неживое. Трупы еды по очереди отправляются в соответствующий мешок. Изображение рисует аналогию с людьми, становится жутко. Что ж, когда-нибудь я попаду в ад, где буду судим огромными конфетами за чрезмерное употребление сладостей. Мне даже такой сон когда-то снился, но подробностей не вспомню. Остаётся час. До выхода — два. После всех нужных утренних ритуалов звенит будильник. Руки автоматически находят дверцы платяного шкафа, и на голову что-то сразу же падает… «Кто я? Меня зовут Ярослав Баярунас, мне девятнадцать. Где я? Я в своей квартире, в Санкт-Петербурге. Чем я занимаюсь? Пою и играю в спектаклях. Зачем я открыл шкаф? Чтобы переодеться и поехать на кастинг мюзикла. Так, всё, вроде, помню. Значит, не сильно пришибло голову», — логические умозаключения приводят к мысли, что нет, я не мог заработать сотряс от коробки. От такой знакомой и доверху полной коробки. Она синяя и, кажется, из-под тех дешёвых кроссовок трёхлетней давности, что износились всего лишь за одно лето. Сверху подпись огромными чёрными буквами: «ЛУЧШЕЕ ЛЕТО В ИСТОРИИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА». Я смеюсь. Многообещающее название, однако, придумал. Молодец, Ярик. Если кто-то решит проверить твои вещи, то эта коробка будет первой на очереди. Сверху лежит бумажка с лаконичным «солнышко» на ней и моим именем на другой стороне. Лето в самом разгаре. Все экзамены сданы, началась пора настоящего отдыха и отрыва. Каждый понимает это по-своему. Для кого-то хорошо полоть бабушкины грядки и обворовывать кусты малины. Для кого-то отдых равен прогулкам допоздна и гонкам на велосипеде. Для кого-то идеальное лето состоит из сплошных вечеринок и тусовок. Для кого-то лето — это, в первую очередь, плавание в различных водоёмах. А вот для совсем зелёного Ярика, больше похожего на только оперившегося воронёнка, чем на человека, нет ничего лучше лагеря, ведь именно там и находится необъятный простор для общения и свободного творчества. Ежегодно получается встречать странных ребят, но странных в том самом положительном смысле вдохновляющих молодых личностей, каждый день генерирующих сотни идей и обязательно так или иначе воплощающих их в жизнь; тогда слово «странный» становится лучшим комплиментом. Ваша первая встреча идеальна для романтического аниме. Ты только заканчиваешь рассказывать собравшимся в беседке подросткам весёлую историю про свою школьную жизнь, как краем глаза замечаешь его. Он совсем тощий и слегка лохматый, кажется очень маленьким, отчего так и хочется взять все эти сумки, чтобы это создание не сломалось от тяжести, несмотря на то, что вещи оно держит очень уверенно. Парень выглядит слегка потерянным и, видимо, что-то ищет. Неужто свой корпус? Вера рядом тоже замечает паренька и, улыбнувшись, кричит: «Ярик!» Он подбегает, улыбнувшись в ответ, как ты чуть позже скажешь, самой солнечной улыбкой в этом огромном мире, и начинает щебетать с Верой о том, как рад их встрече. Потом Ярик здоровается с другими ребятами, которые, судя по всему, знакомы с ним давно, с прошлых лет. Ему комфортно знать, что в отряде, полном незнакомцев, есть люди, которых он знает. — …вот Сашка тебя и проводит! — улавливаешь ты слухом голос Веры, вырвавшись из плена мыслей. На лице так и написано сильное удивление, что сразу выдаёт твой секрет: ты лишь изображал вовлечённость слушателя в беседу, а на самом деле всё прошло мимо. — Что? — произносишь. Ярик от дикого смущения улыбается. — Да ладно, мне ж не пять лет. Донесу, — говорит он. Но ты, вздохнув, встаёшь и провожаешь паренька в корпус, предварительно забрав у него сумки, хоть он и сопротивлялся. Ты смотришь вперёд и вряд ли замечаешь, что Ярик не отрывает взгляда от твоего профиля. Не знаешь, что он заметил эту красоту сразу же, как только кинул взгляд в твою сторону. Ты много даже не представляешь. — Ты можешь поселиться в любую комнату, — произносишь в холле корпуса номер семь. — А с Верой можно? — шутливо отвечает Ярик, протягивая руки к своим сумкам. Ты усмехаешься и качаешь головой. — Нельзя. Она же вожатая. — Ладно, тогда… можно в четырнадцатую? — Да, по-моему. Там сейчас живёт Федя Осипов, но место есть. — О, Федя! — восклицает Ярик, вмиг засияв ещё ярче (такое ощущение создаётся, будто его имя произошло от слова «яркий»). — Мы в прошлом году ТАКИЕ вещи творили! — Саша, — перебиваешь ты, не желая даже представлять, что именно творили Ярик с Осиповым. Ставишь сумки на диванчик и протягиваешь руку. Странный момент для знакомства. — Александр Казьмин. — Ярик, — он хватается своей тонкой и тёплой ручкой за твою ладонь. — Ярослав Баярунас. Ба… что? Это фамилия или скороговорка? Кому вообще в голову пришло дать её своему роду? — Ба-я-ру-нас. Баярунас. Ударение на «я». А то бывали случаи, когда я становился БаярУнасом, БаярунАсом, Баяранусом, Баюрунусом, Баярынасом и так далее, как человеку вздумается, — смеётся мистер Самая-странная-фамилия-тысячелетия, увидев твоё искреннее удивление. Кажется, тебя никогда так много не удивляли, как за эти жалкие несколько минут. Уже вечером Вера решает провести небольшую игру внутри отряда: в шапку кидаются имена всех присутствующих, и каждому нужно вытащить по одному. Не понятно, каким высшим силам было угодно сделать так, но у тебя имя «Ярослав Баярунас». Нужно написать на обороте бумажки первое впечатление. И единственное слово, что приходит в голову: глупое, почти детское, но такое подходящее «солнышко». Помню, мне попался кто-то из незнакомых ребят, но почему-то взгляд постоянно даже в момент написания впечатления постоянно уходил к странному, но красивому вожатому в гумбочной кепке и больших очках. Рука подбирает совсем небольшое издание «Записок охотника». На форзаце моим почерком: «Казьмину-Гумбе от Альфреда». Смеюсь. Забавная история. — Товарищи, нам нужен номер от отряда на открытие смены, — важно произносишь ты, стоя перед нами, опершись спиной на стену сзади. Вера, готовая ко всему, держит в руках блокнот и ручку. — А давайте Федя с Яриком опять дичь гейскую замутят! — предлагает с кресла в дальнем углу Теона, одна из главных «старичков» лагеря. Другие шарящие одобрительно гудят. Вера старательно скрывает улыбку за блокнотом. Ты приподнимаешь брови, в упор смотря на Ярика. Тот переглядывается с Федей и пожимает плечами. — А можно поподробнее? — ухмыляешься. Ярик повторяет твоё выражение лица и пафосно складывает руки на груди. — Что я такое пропускал, работая каждый год в третью смену, а не во вторую? — Ничего особенного. В прошлом году Федя и Ярик взяли максимально гейскую песню и спели её максимально по-гейски, — Теона разводит руками. Ты видишь, что Вера еле сдерживает смех. — Да, администрация лагеря нам за это не дала по шапке, — предсказывая закономерный вопрос, кивает Вера. *** Тук. Тук-тук. Тук-тук-тук. Вообще, тихий час — это особое время, ибо вожатым можно совершенно легально лечь на такую манящую тёплую кровать и отдохнуть от детей. Тебе везёт на отряды, этот не является исключением. Подростки устраивают тихие тусы и никого не беспокоят. Удивительно, что подобные совпадения вообще возможны. А ведь некоторые коллеги и в неврологию попадают ввиду нервных срывов из-за воспитанников. Но кто-то очень «умный» решил разбудить тебя стуком в дверь за полчаса до подъёма. И этот кто-то одновременно робкий и настойчивый. С большим усилием стащив себя с мягкого и гостеприимного матраца, ты надеваешь очки и открываешь дверь. Хочешь начать читать лекцию об уважении к спящим людям, но незваный гость не даёт и слова молвить. — Саш, у тебя есть любая небольшая и нетолстая книжка? Очень-очень надо, — тараторит Ярик на пороге, заглядывая в глаза. Ты сначала морщишься, но потом расслабляешься, всё ещё ничего не понимая. С Яриком вообще сложно что-либо понимать — это очень легко выучить за полтора дня взаимодействия с этим человеком. — И тебе доброго дня, — язвишь, слегка улыбаясь. — Зачем тебе книга? У вас с Федей нет, что ли? — Так у нас толстенные, — парень максимально разводит большой и указательный пальцы левой руки, показывая предположительную толщину книг. — Сам наверняка помнишь: «Война и мир», «Преступление и наказание»… — Ладно, — вздыхаешь ты и, сделав пару шагов к своей тумбочке, протягиваешь гостю новое издание «Записок охотника». Тот в восторге распахивает глаза и открывает на первой попавшейся странице. — Так зачем книга-то? — Для дичи гейской, — лицо Ярика прямо и говорит о том, что они с Федей задумали штуку грандиозную. — Что петь будете? — ты выходишь из комнаты и закрываешь дверь, дабы разговорами не разбудить Веру. — Ну, ты вряд ли шаришь в этом… Короче, в «Бале вампиров» есть такой момент… — Как нежная скрипка, в душе поёт любовь. Но счастье так зыбко, оно боится слов, — тихонько пропеваешь ты, с упоением улавливая шок Ярика. Пусть тоже почувствует этот момент, когда кто-то бессовестно удивляет. — Я в театральном учусь и петь люблю. Вот и просвещаюсь, ищу для себя роли. Ладно, удачи тебе. Ты хлопаешь парнишку по плечу, тот улыбается шире и, поклонившись, убегает в сторону четырнадцатой комнаты. *** Зрители от смеха чуть не падают со скамеек. Ты тоже с воплями «Что?!» взрываешься хохотом. Да уж, ТАКУЮ версию «Нежной скрипки» точно ждать не приходилось. Федя, стараясь в Герберта (и у него прекрасно получается — с таким вокалом и артистизмом ему бы на сцене и играть), всячески пытается пригласить Ярика «развлекаться» на бал. Сам Ярик… Натуральный Альфред, что в шоке и страхе от происходящего со своей книжкой о любви. А голос… Молодой, ещё не до конца сформированный, порой ломающийся тенор придаёт особый шарм образу. Твой слух улавливает ошибки и фальшь, твои глаза замечают, что где-то пареньку прокачать игру, но душа всё равно искренне отдыхает на данном выступлении. Ты оказываешься после выступления за сценой и тут же подбегаешь к смущённому Ярику, обсуждающему номер с довольным Федей. — Ярослав Бая… а, блин, не важно, я поражён Вашим талантом, можно у Вас автограф? Федя всучивает ему в руки карандаш и, сказав что-то типа «ты становишься популярным; как быстро дети растут», тактично удаляется. Ты замечаешь даже небольшую благодарность в глубине души. В конце концов, не каждому захочется изображать безумную фанатку перед более чем одним человеком. Ярик бессовестно улыбается, открывает уже ставшую звездой книгу и на форзаце пишет: «Казьмину-Гумбе от Альфреда». Протягивает тебе. Ты вертишь издание в руках, а затем вручаешь новоиспечённому Альфреду со словами: — Эта книга для Вас, Ярослав. Вы смеётесь вместе. Ярик сжимает книгу пальцами, смотрит тебе в глаза. И тонет, тонет, тонет в этой пучине. Тонет, не желая спастись. — Зачем мне она? — Чтобы всегда с собой была и больше не пришлось занимать у малознакомых людей. Ярик прячет глаза и хихикает. — А почему Гумба? — спрашиваешь ты. — А потому что у тебя кепка такая. Книга совсем пыльная уже, поскольку долго пролежала в коробке. Сдуваю пылинки с обложки и раскрываю издание на случайной странице, взгляд цепляется за строчки: «Странные дела случаются на свете: с иным человеком и долго живешь вместе, и в дружественных отношениях находишься, а ни разу не заговоришь с ним откровенно, от души; с другим же едва познакомиться успеешь — глядь, либо ты ему, либо он тебе, словно на исповеди, всю подноготную и проболтал». Надо же, как верно. Только, скорее, немного иначе: вы только познакомились с человеком, а уже замечаете столько, будто всё знаете, будто общаетесь уже не один год. Может, все эти родственные души из красивых романов и фильмов существуют? Кладу книгу на полку над письменным столом. Надо будет перечитать. Своего часа ждут две скреплённые скрепкой бумажки. Они уже почти обесцветились от времени, но рисунок несложно определить: на одной напечатана гумба с сердечками вокруг, а на другой — котик в фиолетовых круглых очках. — Заметь, Ярик, ты сам напросился. С открытия смены прошло пять дней, а администрации лагеря пришла в голову замечательная идея сотворить силами вожатых парк аттракционов или что-то наподобие этого. В распоряжении отдыхающих находятся комната страха, комната смеха, тренажёрный зал, салон красоты, парикмахерская. Вера на правах поющей уходит в комнату страха изображать завывания блуждающих призраков, а вот ты с удовольствием забираешь под своё крыло компьютерный класс, собираясь сделать из него пристанище для геймеров. Ярик, с которым вы накануне нашли общий язык в компьютерных играх и аниме, поднимает на уши всех, кого можно, чтобы попасть к тебе «в ученики». И несмотря на твоё недовольство, вы вместе быстро придумываете, что можно сделать со старыми компьютерами, на которые ничего не установишь — настолько древние. — Я точно не пожалею, — смеётся Ярик, поправляя кепку с Пикачу. — Напомни, пожалуйста, а для чего нам эти бумажки? — он перебирает в лапках маленькие изображения котика в круглых фиолетовых очках. — Кто будет побеждать в небольших соревнованиях на каждой станции, тот получит такие фишки. В «банке» он может их обменять на приз. Ты бы тоже мог заработать себе какой-нибудь сувенир. — У тебя лучше. Тут можно играть в «Косынку» и «Паука» на скорость, в «Сапёра» — на стойкость, и рисовать в «Пейнте». Не, возможность страдать подобной хренью весь день я бы в жизни не пропустил. Рука вытаскивает грязный и потрепавшийся изначально белый моток эластичного бинта. Взгляд падает на левую ногу. Вспоминаю резкую и пугающую боль, но после улыбаюсь. У меня был хороший друг в тот момент. На эстафету вожатых собралась половина лагеря. Конечно, ведь правила в этом соревновании более жёсткие, чем у детей, да и все на одном уровне. Всего товарищей двадцать шесть — по два на каждый отряд и два старших, что ни к одному не прикреплены, а руководят другими. С делением на команды, видимо, не заморачивались, поскольку капитанами стоят старшие, а рядовые вожатые стоят по принципу «с первого по шестой слева, с седьмого по двенадцатый справа». Севший поодаль, в тени Ярик ищет глазами знакомые лица и видит вас с Верой в левой колонне разговаривающими с коллегами из первого отряда. Педагог по физподготовке громко свистит, объявляя начало первого этапа, заключающегося в беге. Вы начинаете передавать булаву, преодолевая тридцать метров до синего деревянного колышка и обратно. Ты не знаешь (а может, и знаешь), но всё это время Ярик наблюдает за тобой, чуть щурится, стремясь поймать каждую деталь, каждое изменение в выражении лица, теребит кепку с Пикачу, считает до семи и обратно, дабы не волноваться. Это же просто эстафета, ничего страшного в ней нет. Внутри просыпается странное чувство, какое бывает у болельщика на соревнованиях его любимого спортсмена или любимой команды. Но беспокойство всё равно намного сильнее. Из-под носка выглядывает эластичный бинт. Ты еле уверил парня, что тебе уже лучше после вывиха и бегать можно, правда, с замотанной ногой. Однако он всё равно успел ещё раз десять попросить быть осторожным. Во время забегов и не только сложно догадаться о наличии небольшой травмы, но в перерывах видно, как ты слегка хромаешь и опираешься на Стёпу, вожатого первого отряда. Молчаливый и воодушевлённый зритель в любом случае любуется тобой, сосредоточением на лице, силой мышц, пусть и немного ослабевших, блеском в глазах. Вера рядом тоже невероятная красавица, умудряющаяся хорошо скрывать усталость за лучезарной улыбкой. Как же Ярику, однако, повезло. Когда команда «слева» побеждает, Ярик даже не удивляется — так и должно было быть. Он ловит твой довольный взгляд и улыбается. Другие ребята начинают расходиться, кто-то подходит к своим вожатым и подбадривает, парень решает последовать их примеру. Но, как известно, кусты и высокая некошеная трава вдали от основной массы людей могут таить в себе множество секретов. Вот и Ярик как делает пару шагов вперёд, так и вскрикивает, почувствовав резкую жгучую боль в районе голеностопа. Слышится обеспокоенное «Ярик!» и следующее за ним «Саша, твою мать, у тебя же нога!». Ты падаешь на колени, когда севший на скамейку Ярик провожает убегающий в сторону серый цвет. Ты наблюдаешь покрасневшую кожу с двумя небольшими ранками и укладываешь парня в горизонтальное положение, надавив ему на лоб пальцами. Подбегает Стёпа. — Отлично, вы пока добирайтесь до медпункта, а я предупрежу медиков, — говорит он и угрожающе смотрит на тебя. — И даже не думай бежать. И скрывается в направлении к медпункту. Ты снимаешь кроссовок и носок, а затем разматываешь бинт. — Ты чего делаешь?! У тебя вывих, между прочим! — восклицает Ярик и тут же замечает, что людей нет. Конечно, все ушли по своим делам. Лишь один старший вожатый, не решаясь подойти, стоит в стороне, наблюдает. — Тихо, не дёргайся, — ты качаешь головой, бинтуя голеностоп, старательно избегая места укуса. — Моя нога — не хрустальная ваза, не рассыпется от малейшего действия. А вот твою нужно обездвижить, — обуваешься и аккуратно берёшь парня на руки. Он лёгкий, словно пушинка, и этим вполне оправдывает своё хрупкое телосложение. Про таких писал Некрасов: «Не человек — комар». Обувь Ярика оставляешь на месте — потом заберёшь. Сейчас главное — доставить больного до медиков. — Только не волнуйся, будь спокоен, иначе сильнее яд разгонишь. — Ты, по-моему, больше моего волнуешься, — мягко и благоговейно произносит Ярик, спокойно улыбается. Выдыхаешь. Так и есть. Особое место в этой истории имел визит Феди. Тогда он и сказал кое-что, повернувшее мой жизненный путь в иную сторону — сторону смелости и отказа от стеснения. «Ярик, тебе нравится Саша, это хорошо видно, но интереснее будет твоё обожание облечь в форму невинного фансервиса, так?» И только в этот момент я смог признаться самому себе, что чувства к Казьмину перешли все возможные границы. Это было уже не восхищение, уже не дружеское уважение. Влюблённость, одна из тех, что приходит лет в двенадцать. Сложно сказать, насколько странно это выглядело, но я действительно решил применить совет друга на практике. По территории лагеря из-за нечётного количества человек в отряде шёл рядом с Сашей, случайно (нет) касался, пускал соответствующие шутки. Неловкая реакция вожатого определённо стоила того. Он смеялся, лохматил мне волосы, в шоке распахивал глаза, отчего они занимали чуть ли не половину лица. А на все подколы отряда (Веры в том числе) пытался убедить, что мальчики, особенно такие мелкие, его не интересуют. Но ближе к середине смены Федя заболел и случилось то, с чем память связывает тетрадный лист с таким двусмысленным: «Доброе утро. Если что, не теряй, я на планёрке». Федя чёрт знает где подхватил грипп и теперь ошивается в изоляторе. Говорят, там весело, но Ярику всё равно не в кайф туда попадать. Кто хотел бы заболеть? Так что приходится парнише переживать тишину и одиночество пустой комнаты. Ни с кем толком не поговорить, не попеть, не поржать над тупыми мемами. И ладно день, в это время суток можно наведаться к кому-нибудь в гости и уже их донимать своей персоной. Но приближается ночь и тут уже перед сном нечего делать. Ты открываешь дверь четырнадцатой комнаты, дабы проверить наличие Ярика в своей кровати. Тот лежит под легким покрывалом и читает твои «Записки охотника» под слабым светом лампы на тумбочке. Он поворачивается к тебе и улыбается. Не как обычно, хитро и игриво, а мягко и тепло, отчего внутри будто свет по венам растекается. — Спокойной ночи, Ярик, — ты улыбаешься в ответ, не сдержавшись. Ведь парень такой искренний, что заражает этим каждого, кто с ним мало-мальски общается. Необыкновенный молодой человек. — Останься со мной. Ты вздрагиваешь от неожиданности. Да уж, Ярик не перестаёт напоминать о том, что он определённо не с этой планеты. Внезапность — точно его второе, неземное имя. И этой внезапности почему-то невозможно сопротивляться. — Я сначала Вере напишу. И ты печатаешь: «Я с Яриком». Получаешь ответ: «Развлекайтесь, голубки х)». Закатываешь глаза. Эта Вера способна застебать до смерти. Садишься у Ярика в ногах, видишь, как он оживляется и садится рядом. Его дыхание прекрасно слышно в сумеречной тишине. Как и твоё. Кажется, что вы нервничаете в унисон, только по разным причинам: парень волнуется, а ты не знаешь, чего ждать от этого бессовестного юного волшебника. — Слушай, — говорит он, пряча книгу в ящик, — что ты думаешь о котах? — Ну, — Ярик хорошо сбил тебя с толку. Атмосфера в комнате уж точно не сочетается с подобными вопросами, — коты милые, но у меня на них аллергия. «Правда, на одного прекраснейшего кота аллергии точно нет», — пронеслось у тебя в голове. Это даже немного испугало, ведь ты уверен, что подобные мысли могут позволить себе только девчонки или влюблённые парочки. — А, понятно, — кивает Ярик так, будто ответ решил в итоге судьбу человечества в лучшую сторону. — А у тебя есть счастливое число? — Семь. — Почему? — Потому что цветов в радуге семь. В неделе дней семь. В гамме семь нот. — Восемь, вообще-то. — Не так уж и важно. Разговор не клеится, но тишина не нагнетает, а наоборот — будто говорит то, о чём рассказать никто из вас не решается. Ярик щёлкает кнопкой лампы, и ты думаешь, что уже пора, но цепкие пальцы хватаются за запястье, удерживая на месте. В свете летних сумерек странные черты, которые сначала могут показаться неприятными, выглядят завораживающе и всё больше вселяют мысли о собственной нереальности. Ты видишь, как губы двигаются в умоляющем «не уходи», но ничего не слышишь. В ушах — звон, в венах — огонь, в животе — лёгкость, в голове — туман, в глазах — прекраснейшее создание из существующих. Оптимистичное, талантливое, беззаботное, проницательное и понимающее. Ты притягиваешь Ярика к себе, но целует первым он. В ту ночь он всё-таки прилёг рядом, благо, я был очень тощим и кровать выдержала нас обоих. Замечаю краем глаза уголок глянцевой фотобумаги с каким-то кустом на нём. Достав её из коробки, не могу сдержать улыбку. Две фотографии прилипли друг к другу сильно, но не критично. Саша говорил, что специально договаривался с фотографом, чтобы вышли обе. Остаётся неделя до окончания смены. В лагерь приезжает фотограф для съёмки групповых фотографий отрядов и заказных более мелких. Родители разрешили Ярику только одну дополнительную фотографию: либо один, либо с кем-то из друзей. И после тяжёлого выбора между Федей и тобой, Осипов смог всё понять. В конце концов, ты более дорог Ярику, чем кто-либо другой из отряда. Идея для фотографии приходит на месте: снимок в стиле мема, который цензурно можно назвать «мой малой». Оба делаете очень пафосные лица, и Ярик легко вживается в роль крутого ученика у крутого учителя. Вы ещё невероятно похожи в кепках козырьками набок. Фотограф улыбается, а парень вообще ничего не понимает. Выглядит как мировой заговор, в который его не посвятили. На ничтожную долю секунды твои губы прижимаются к губам ошалевшего Ярика. Щёлкает фотоаппарат. Ты улыбаешься, словно ненормальный. Парень краснеет, и ты тихонько берёшь его за руку. Через пару дней Вера даёт Ярику групповое и мемное фото и шепчет ему на ухо: «Фотографий три. Третья за второй, с Сашей. Посмотришь потом». И парень с нетерпением бежит в комнату, чтобы увидеть этот загадочный снимок. Камера очень хорошо поймала момент, когда ты поцеловал его. Подходящее название для коробки я всё-таки придумал. Пальцы вылавливают кольцо. Потемневшее от времени и спрятанное сюда не только из-за статуса материального воспоминания, но и из-за лёгкого стыда. Последний вечер, последняя «свечка». Отряд делится своими впечатлениями от смены. Кто-то просто рассказывает истории, кто-то делает это в стихах, а кто-то даже песни сочиняет. Как всегда, такие вечера очень тёплые и атмосферные. Даже слёзы на глаза наворачиваются — настолько не хочется отпускать ставших родными товарищей. Но все стараются не думать о грустном, чтобы уехать только с хорошим настроением и надеждой на светлое будущее. — Слушайте, — произносит, слегка покраснев, Вера, — А мне Кирилл, тот, который шестого отряда вожатый, предложение сделал. Подростки вздыхают и начинают наперебой поздравлять, разглядывая у девушки на руке кольцо. Она сама прямо-таки светится от счастья ярче драгоценных камней. Да, Кирилл производит впечатление человека надёжного, весёлого и доброго, так что можно быть уверенным, что ему доверять можно. — А где твоё кольцо для Казьмина, Ярик? — громко произносит Федя, не отводя взгляда от друга, который невинно улыбается и притом смотрит на тебя. Он медленно снимает с пальца кольцо и, встав перед тобой на одно колено, протягивает его тебе. — Александр Казьмин, — все вокруг начинают неистово смеяться, да и сам Ярик еле сдерживается, — согласен ли ты стать моим мужем? Ты сидишь сконфуженный, с фейспалмом, а сквозь пальцы посылаешь взгляд из разряда «мы-с-тобой-об-этом-ещё-поговорим», одновременно пытаясь скрыть так и норовящую залезть на лицо улыбку. Последняя вещь занимает в коробке почти половину пространства и является чёрным немного пыльным шарфом, до сих пор хранящим едва уловимый шлейф умопомрачительного Сашиного одеколона. Помню, я по утрам от вожатого не отлипал, лишь бы лишний раз ощутить аромат ещё тогда, когда он не выветрился. Мягко отряхиваю шарф, и он выглядит гораздо лучше, почти как новенький. Все уже на чемоданах сидят возле ворот. Совсем скоро должен приехать автобус, что отвезёт детей в город. Вожатые останутся убирать и готовить территорию к новой смене, вне зависимости от того, будут ли они работать в августе или нет. Ты даёшь последние напутствия, зная, что некоторые и в следующем году приедут, но понимая, что некоторых видишь в последний раз. И Ярика в том числе — сказал, что в 10-11 классе его вряд ли куда отпустят летом, ибо должен будет учиться и помогать бабушке на даче, а потом ему сдавать экзамены и поступать в институт. Благодаря тебе он теперь хорошо знает, куда податься — театральный. Подъезжают автобусы. Возле дверей тут же собирается толпа, ибо каждый хочет занять лучшее место. Но Ярик стоит и смотрит. Тепло, как будто в самый первый день смены. Это темноволосое чудо, выражавшее порой желание перекраситься в что-то умопомрачительное наподобие фиолетового цвета, отпускать совсем не хочется. Ты ведь так привык, что оно рядом ошивается. Порыв ветра чуть не сшибает Ярика с ног, но сумка удерживает на месте. Ты снимаешь с себя лёгкий чёрный шарф и обматываешь им тонкую нежную шею. Видишь в голубых глазах удивление, но принятие. Ведь он прекрасно осознаёт, что в следующую секунду может прозвучать клаксон и ему придётся срочно бежать. Как легко бессовестный волшебник тебя сумел поработить. — Береги себя, — выдыхаешь ты, обнимая родного и любимого, закравшегося в самое сердце и хорошо там обосновавшегося Ярика за плечи. — И да, если я тебя годика так через три-четыре не увижу на каком-нибудь кастинге, то никогда тебя не прощу. Истинный посыл этой шутливой угрозы: «Жду тебя на сцене музыкальных театров». Ярик смеётся и порывисто тебя обнимает, почти невесомо, обхватывая тонкими ручками талию. Он старается впитать всего тебя: черты лица, ощущение кожи, запах, тепло тела и бесконечный талант. За всю смену он услышал столько произведений в твоём исполнении, что уже не уверен, сможет ли когда-нибудь достичь того же уровня. Но обязательно будет к этому стремиться, потому что хочет петь с тобой на одной сцене. А ещё он хочет с тобой просто быть. — Я буду скучать, — тихо говорит Ярик. Ты улыбаешься. — Я тоже. От прекраснейших воспоминаний отрывает звонок будильника, что ставился на время выхода из дома. Чёрт, вот куда, а на кастинг опоздать точно нельзя. Быстро одеваюсь и хватаю со стола небольшой рюкзак со всем, что может понадобиться на кастинге. Наматываю на шею Сашин шарф, потому что другие потеряны где-то в квартире, и только потом понимаю, как это символично. Выбегаю на улицу. Сердце колотится не только от бега, но и от ожидания чего-то необыкновенного и неожиданного. Чего-то, что бессовестно ворвётся в мою жизнь снова. А в голове играет «Нежная скрипка». В коридоре театра сталкиваюсь с человеком. Высокий. Русые волосы. Приятный знакомый голос, просящий прощения. Крышесносный парфюм. Неужели он пользуется им до сих пор? Наша первая встреча походила на сцену из романтического аниме. Вторая — тоже. Вокруг тишина, лишь лампы негромко жужжат. Я молча делаю шаг вперёд. В глазах напротив искреннее удивление. Душу переполняет что-то лёгкое, яркое и радостное. «Мир затихает, когда любовь звучит». — Ярик, — слышу вопросительно-изумлённое утверждение. Я так скучал. — Сашка, — облегчённо выдыхаю в ответ.